Герцогиня де Шеврез играла во Фронде роль Юлии Тимошенко. Все нити интриг вели к ее сексапильной личности.
Неожиданно нашлись приверженцы у обижаемого всеми Мазарини — этот премьер-министр владел официальным французским в той же степени, что и наш Азаров государственным украинским, зато был опытным хозяйственником. И скажем прямо, неплохим человеком. Мазаринофилы открылись даже в рядах оппозиции! Ведь жадный Конде с ними не делился!
К примеру, невероятно оппозиционный (просто до одури!) молодой мордобоец герцог Ларошфуко неожиданно признался г-же де Шеврез, игравшей в политической системе Франции ту же роль, что в нашей — г-жа Тимошенко (при всех режимах ее то изгоняли за пределы страны, то сажали в тюрьму, а покойный кардинал Ришелье вообще падал в обморок, когда слышал ее имя!), что Азаров, извините, Мазарини — незаслуженно обижен и мог бы еще послужить Франции. Ведь именно под него дают иностранные кредиты.
МЫ НЕ ЦЕНИЛИ МАЗАРИНИ! В мемуарах Ларошфуко есть соответствующая запись его беседы с г-жой де Шеврез, собиравшейся выбраться из очередного «изгнания»: «Я изобразил ей, насколько мог точно, положение дел: рассказал об отношении королевы к кардиналу Мазарини и к ней самой; я предупредил, что нельзя судить о дворе по ее давним знакомым, и неудивительно, если она обнаружит в нем множество перемен; посоветовал ей руководствоваться вкусами королевы, поскольку та их не станет менять, и указал, что Кардинала не обвиняют ни в каком преступлении, и что он не причастен к насилиям кардинала Ришелье; что, пожалуй, лишь он один сведущ в иностранных делах; что у него нет родни во Франции и что он слишком хороший придворный. Я также добавил, что не так-то просто найти людей, настолько известных своими способностями и честностью, чтобы можно было отдать им предпочтение перед кардиналом Мазарини. Г-жа де Шеврез заявила, что будет неуклонно следовать моим советам. Она прибыла ко двору в этой решимости».
Конде поднял хвост не только на Мазарини, но и на королеву. И тут же получил по шапке — точнее, по шляпе с красивым страусиным пером. Его выгнали в отставку, а потом заключили в тюрьму.
Все остальные принцы крови, не мешкая, выступили в защиту «несчастного» любителя конфет. Вместо парламентской Фронды парижан вспыхнула ее вторая серия — так называемая Фронда принцев. Вот тут уж резались жестоко!
У каждого из принцев было по собственной армии из отморозков, мотивированных как идеологически (только мы правы, а на остальных плевать!), так и деньгами, щедро выделяемыми Испанией на дезинтеграцию буйного Французского королевства. Все словно впали в помешательство. Дороги наполнили шайки бродячих солдат. Таверны брали штурмом. Винные лавки и погреба захватывали вместо крепостей. Девиц насиловали. Старух и стариков убивали для развлечения. За детьми охотились педофилы. За беззащитными красавицами — маньяки, наподобие того, что описан в романе Зюскинда «Парфюмер». Никто в мире не узнавал французов. Пусть у них и была плохая репутация полудикарей, готовых убивать друг друга по любому поводу, но такой дикости от жителей «несуществующего» государства никто не ожидал. И все это называлось веселым словом Фронда — Игра в пращу!
Начались события, с трудом поддающиеся описанию. Королева выпустила из тюрьмы Конде. Тот вместо благодарности тут же кинулся в драку, спеша побыстрее окровавить шпагу. Оппозиция и власть давали настоящие полевые сражения под грохот пушек и шелест развевающихся знамен. Баталии начинались красиво, по всем правилам «войны кружев», но трупы никто не хотел убирать — все, что не успевали съесть собаки, разлагалось на солнцепеке, так что даже маньяки-парфюмеры временно прекращали злодействовать и разбегались во все стороны, зажав носы.
Битва за Париж. Игра «в пращу» пошла нешуточная — дырявили друг другу головы из пистолетов нещадно.
МАЙДАН НА ТРИ ГОДА! В таких опасных для жизни развлечениях Франция провела ни много ни мало — целых три года! Парламент принял решение, что иностранцы не имеют права занимать государственные посты. Кардинал Мазарини то бегал из страны, то снова возвращался. Иностранные банки потребовали вернуть кредиты. Экономическая жизнь замерла. Экспорт прекратился. Импорт тоже. Традиционная французская кухня лишилась всех самых важных своих ингредиентов. Было выпито все вино из погребов и проедены все запасы зерна. Даже улитки и лягушки куда-то исчезли (если честно, их просто съели до последней), а мыши вешались с голодухи в пустых амбарах. Не осталось даже лука для лукового супа. Холодная рука Голодомора взяла за брюхо «маленького француза». Мысль подсказывала: «Пора мириться!». Самолюбие шептало: «Не уступай! Герой должен стоять до смерти! Как Жанна д’Арк!».
От всего происходящего выигрывали только испанцы. Все деньги, выданные оппозиции на «революцию», все равно возвращались в Мадрид, так как «оппозиционеры» покупали на них оружие — все у той же Испании. Ведь во Франции прекратился даже выпуск мушкетерских шпаг. Кузнецы разбежались, а добыча руды остановилась из-за перманентной гражданской войны всех против всех.
А ВСЕМ ВЫЖИВШИМ — АМНИСТИЯ. И тут словно благодать снизошла на покинутое Богом королевство. Кто-то в Париже, где все и началось, бросил клич: «Хватит!». Враждующие стороны пошли на взаимные уступки. Королева в очередной раз уволила Мазарини. Парламент отправил в отставку нескольких самых оголтелых депутатов, не желавших успокаиваться. На принца Конде просто плюнули, посоветовав ему отправиться в родовой замок — попросту говоря, в деревню, из которой он был родом, и там заняться более мирным делом — например, кормить гусей. Люди, еще вчера готовые отдавать жизнь за «великого Конде» (под такой кличкой он фигурирует в истории) теперь даже понять не могли, зачем они так кипятились из-за такого незначительного человека.
Конде не желал сдаваться. Но несколько крепостей, еще находившихся под его контролем, капитулировали перед королевскими войсками, как только у оппозиции закончилось для них жалованье — ведь и казна Испании не была безгранична.
Единственным плюсом оказалось только то, что жители разных частей Франции в результате междоусобицы чуть лучше познакомились друг с другом и поняли, что худой мир все-таки лучше доброй Фронды. Хотя бы тем, что во время мира убийство считается преступлением, а во время Фронды — подвигом. Бургундцы, провансальцы, пикардийцы, гасконцы и даже заносчивые парижане с их неистребимым столичным комплексом стали впервые осознавать себя частью одного народа. Пусть и очень не похожего на самого себя в разных областях большой страны.
Чтобы не разжигать страсти, королевское правительство проявило небывалое до того милосердие. Никаких казней, как во времена Ришелье. Всеобщая АМНИСТИЯ для всех главарей и участников восстания. Старики, помнившие, как было с этим во времена Религиозных войн, даже всплакнули от умиления. Через двести лет трагедия, пережитая Францией, уже казалась просто смешной. Фронда, мол, что с нее взять… Несерьезное что-то. А Дюма даже написал свои «Двадцать лет спустя», сделав жутковатую, если без шуток, эпоху веселым фончиком для продолжения приключений «Трех мушкетеров». И снял, как обычно, кассу. Ну, могло ли прийти фрондерам в голову, что они режут соплеменников ради коммерческого успеха романов какого-то бойкого «негра» (в реальности — квартерона), чья бабушка была родом с далеких Антильских островов?
1 февраля 2014 г.
Во время революций люди в буквальном смысле «выходят из себя». Стремятся выскочить из тесных старых одежд и сменить их новыми.
Хотя по роду занятий я — историк и литератор, но чаще всего мне, как и большинству людей, приходится думать не о прошлом, а о будущем. Прошлое только помогает спрогнозировать то, что произойдет с нами. Образно говоря, тот, кто знает историю, держит ключи от дверцы, через которую войдет в будущее. О том, что происходит с нами сегодня, я впервые задумался в… 2002 году.
Я был тогда начинающим писателем, опубликовавшим только две книги. Но они пользовались некоторым успехом, и журналисты стали брать у меня первые интервью. Одно из них вышло в очень популярном тогда киевском журнале «Академия», пытавшемся совершить практически невозможное — соединить глянец с интеллектуализмом.
Москва, 1993 г. Российская Федерация — тоже детище революции. В столице России Белый дом горел точно так же, как Дом профсоюзов в Киеве в феврале нынешнего года.
ЛАВНЫМ-ДАВНО. В этом интервью я сказал следующее: «Хочу сделать маленькое предсказание. Если будет продолжаться ситуация зажатости, начнется террор. Сначала информационный, когда для разрушения репутации других людей будут использовать интернет, грязные пиаровские технологии. Потом это может перейти в террор физический. Очень давно не было чисток и репрессий, в ходе которых уничтожались буйные и активные. А сейчас подрастает новое поколение. Мы его не замечаем, оно родилось, по большому счету, где-то в 1991 году. И оно вот-вот проявится. Молодые люди придут и увидят мир, который им не принадлежит. Увидят банки, в которых у них нет счетов, автомобили, которые едут по улицам и в которых сидят не они, поделенные земельные участки, принадлежащие не им. Они спросят: «Почему у нас всего этого нет?» И самые горячие ударятся в террор. Потому что если у тебя в руках университетский диплом, но нет работы, выбор весьма ограничен».
