Из пяти кандидатур Гайдар оказался на третьем месте с 400 голосами, уступив шедшим «ноздря в ноздрю» представителям ВПК и нефтегазового комплекса Скокову и Черномырдину (соответственно 637 и 621 голос) более чем в полтора раза. Продолжать продавливать Гайдара стало невозможно, Ельцин предложил Черномырдина, который и был избран, а Гайдар был отправлен в отставку.
Подготовить новую Конституцию для вынесения на референдум так и не удалось: интересы депутатов и Ельцина в ее части были противоположны, и при этом у них не было ни квалификации, ни должной мотивации, — не говоря уже о времени.
О моральных качествах «команды Гайдара» свидетельствует то, что, когда он покинул правительство, за ним вопреки торжественно данной на первом же заседании клятве «уйти всем вместе» последовал лишь один человек — Петр Авен, занявшийся бизнесом. Впрочем, возможно, на решение Авена повлияло то, что в августе Ельцин накричал на него на заседании правительства, задав риторический вопрос: «Неужели вы думаете, что что–то можете понимать лучше меня?» Это отражало внутренний переворот, свершившийся в Ельцине по сравнению с осенью 1990, когда он открыто гордился тем, что все работающие с ним люди умнее его. Самое же смешное и неприятное для Авена (правда, если он это понимал) заключалось в правоте Ельцина по обсуждавшемуся тогда конкретному вопросу.
Потеря власти далась Гайдару нелегко: домашние вспоминали, что он даже плакал после своей отставки. Он вновь возглавил свой институт, который теперь назывался «Институт экономических проблем переходного периода» и стал консультантом президента «по вопросам экономической политики».
Он сохранял большое влияние среди демократически ориентированной публики и стремительно крепнувшего класса предпринимателей и спекулянтов. Кто–то считал, что он честно хотел как луч–ше, кто–то — что ему не повезло, кто–то видел в нем наиболее последовательного выразителя своих интересов.
И в июне 1993 года Гайдар вошел в политику, возглавив исполком проельцинского демократического предвыборного блока «Выбор России», объединив сторонников продолжения радикальных экономических реформ по своим рецептам.
Однако у большинства общества в целом отношение к нему было ужасным.
Возвращение на костях: и снова неудача
Когда 16 сентября 1993 года Ельцин вновь назначил Гайдара первым зампредом правительства (Указ был подписан лишь через день после сообщения об этом, 18 сентября), это стало знаком того, что конституционный кризис необратим и будет обостряться, так как президент не отступит и не пойдет ни на какие компромиссы.
Фигура человека, либерализовавшего цены, возможность компромиссов исключала сама по себе.
Возможно, Ельцин и назначил Гайдара в качестве «последнего предупреждения», но в реальности оно стало красной тряпкой для быка: Верховный Совет увидел, что президент принципиально игнорирует его мнение и, если уступить, впредь так будет всегда.
Однако более вероятно, что назначение Гайдара было для Ельцина лишь естественным шагом в развитии кризиса: Ельцин доверял Гайдару, считал его рецепты правильными, ценил его готовность действовать с полным игнорированием общества. Кроме того, фигура Гайдара была для Запада докаП 931 зательством прозападности самого Ельцина и помогала ему получить поддержку «всего мирового сообщества» (то есть американской элиты) в предстоящем конституционном перевороте.
Принципиально важно, что Ельцин, несмотря на раздразнившие его шуточки Хасбулатова про алкоголизм, шел на переворот вполне осознанно. Дело было не только в вопросе о власти, но и в результатах социально–экономического прогнозирования, по которым политика реформ уже к весне 1994 года довела бы страну до массового протеста, в котором у Ельцина не осталось бы никаких шансов.
Чтобы победить в кризисе, его надо было форсировать, не дожидаясь естественного вызревания, —
что Ельцин и сделал.
Гайдар заменил Олега Лобова, бывшего первым зампредом и Министром экономики и переведенного в преддверии переворота на более соответствующую его опыту должность секретаря Совета безопасности.
На следующий день после подписания Указа № 1400, переведшего противостояние в открытую фазу, Гайдар был назначен исполняющим обязанности и Министра экономики.
Понимая обреченность либеральных реформ в случае мало–мальски демократического развития событий и будучи полностью зависим от Ельцина, Гайдар с самого начала занял по отношению к Верховному Совету жесткую агрессивную позицию. Именно он, несмотря на формально гражданский статус, был одним из инициаторов блокирования Дома Советов, отключения в нем связи и всех систем жизнеобеспечения.
3 октября восставшие взяли соседнее с Домом Советов здание московской мэрии и едва не прорвались в «Останкино» (куда их, по некоторым данным, направил, спасая от них беззащитный тогда Кремль, советник Руцкого А. В. Федоров, ставший затем известным московским жуликом, специалистом по безвозвратному получению частных займов). После этого! Москве сложилось временное равновесие сил.
Оно было сломано следующим утром, когда танки с наемными офицерскими экипажами (потом, насколько можно судить, сожженными в огне чеченской войны) расстреляли Дом Советов, — но до этого, в 10 часов вечера 3 октября Гайдар по телевидению призвал к Моссовету «всех россиян, которым дороги демократия и свобода». Он не только не скрыл опасности, но и преувеличил ее, назвав защитников Дома Советов «бандитами», применяющими «гранатометы и тяжелые пулеметы».
По его призыву у Моссовета, контролировавшегося Министерством безопасности, собралось до 20 тыс. чел. Некоторой их части, по ряду сообщений, было роздано стрелковое оружие; к утру они соорудили три перегораживавшие проезжую часть баррикады, которые, однако, были вполне бесполезны: Дом Советов соединял с Кремлем Новый Арбат, а Тверская, где находилось здание Моссовета и баррикады, было в стороне. Однако защитники Дома Советов не предприняли активных действий, что и привело к их поражению (даже по консервативным оценкам число погибших достигло тысячи человек).
Сформированные у Моссовета отряды охраняли радиостанцию «Эхо Москвы» и очистили от защитников Дома Советов находящийся недалеко Свердловский райсовет.
Собравшиеся разошлись, когда в 10 часов стало известно о начале штурма Дома Советов, и уже днем от баррикад не осталось и следа. Выборы в Госдуму, спешно назначенные после расстрела Дома Советов, проводились практически в шоковой обстановке, в условиях полного доминирования провластной демократической агитации и открытой поддержки властью реформаторов. Тем не менее население очень внятно высказало свое отношение к демократам всех мастей (помимо Гай- дара, на выборы шел и Шахрай с «партией российского единства и согласия», переползшей благодаря поддержке в Северной Осетии, конфликт которой с Ингушетией Шахрай урегулировал в конце 1992 года, 5-процентный барьер), и «пир победителей» провалился.
Поражение возглавлявшегося Гайдаром «Выбора России», лидеры которого были убеждены в своей победе и собрались на оглашение результатов выборов, как на корпоративный праздник, вызвало шок, выраженный в публичном беспомощном вопле седовласого шестидесятника Карякина «Россия, ты одурела!» Тем не менее, несмотря на формальную победу ЛДПР, получившей 23 % голосов против 15,5 % у «Выбора России», за счет большего числа одномандатников их фракции в Госдуме были равны по числу депутатов (по 64 человека).
В целом проельцинские депутаты находились в Госдуме в меньшинстве, но оппозиция была испугана, расколота, легко манипулируема, а часто и откровенно продажна, что так и не позволило Госдуме стать полноценным парламентом.
Черномырдин не воспринимал Гайдара в качестве своего первого заместителя и не обращал на него внимания при проведении практической политики. Так, он просто не заметил натужные призывы Гайдара к «ускорению реформ», а Ельцин, к которому апеллировал Гайдар, не поддержал их: ему совершенно не улыбалось довести страну до необходимости расстреливать еще один парламент. Когда же в начале января Черномырдин объявил о своих решениях, увеличивающих расходы бюджета, даже не уведомив об этом Гайдара, тот подал в отставку, — и удерживающих его не обнаружилось.
Благодаря гайдаровским реформам Россия необратимо изменилась: она стала жестче и циничней, утратила способность верить не нюхавшим пороха или производства интеллигентам, — и этой, во многом созданной и воспитанной Гайдаром стране, он был чужд, отвратителен и не нужен.
Однако бюджет 1994 года был сверстан при определяющем воздействии Гайдара и, несмотря на все смягчения, оказал свое удушающее воздействие (главным образом за счет прекращения кредитования экономики Центробанком): экономический спад был хуже, чем даже в 1992 году.
