Премьера
Сегодня премьера – играют туш
и водкой поят коней,
столпотворение мёртвых душ
в театре живых теней.
Игра по лекалу, своё – своим,
спасение – сотый дубль –
как стенография эха – и
вставленный в рамку рубль.
Пора именительных падежей,
столица двуглавых дней,
одна голова говорит – уже!
другая – смеётся над ней.
Толпа ликует, толпа спешит
отрезать земли кусок,
и внутренний номер к душе пришит,
и сажей клеймён висок,
и сердце каменное в праще,
и лошади мчатся – ах,
и памятник в грустном своём плаще
на ватных стоит ногах.
Он слышал оркестры в иных мирах,
в премьерах бывал не раз
и змея видал о трёх головах,
но страшно ему сейчас.
* * *
Я не знаю, что волнует финнов
и какой в Америке кредит.
На уфимской кухне дрозофила
на подгнившем яблоке сидит.
Мы живём зажатые тисками
внутренних испорченных часов,
подпираем небо кулаками
там, где с неба сыплется песок.
Наступил на колбу исполнитель,
заиграл безудержный баян –
время только прошлому целитель,
ну а если в будущем изъян?
Где мне знать, откуда власть и сила
в сетке непрочерченных орбит?
На далёкой кухне дрозофила
засидела яблоки в кредит.
Так и не окончен суд Париса,
но для всех, смотревших «Спортлото»,
покупаем полкило ирисок
или делим яблоко на сто.
И Уфа в конце концов условна,
как столица мира – иже с ней.
Всех люблю на свете поголовно,
просто дома яблоки вкусней.
Теги: Наталья МАКСИМОВА
Лена ЗИНСКИ
Поэт, художник, эссеист. Родилась и выросла в Минске. Училась в двух университетах - на заочном отделении в Минске и дневном в Лондоне по специальности Public Relations (PR).
Живёт в Лондоне.
* * *
Мне нравятся скатерти, вязанные крючком,
Из белых ниток со сладким названьем "Ирис",
Нарциссы в вазе с продолговатым дном
И поцелуи под огромным зонтом,
За шторкой из капель, бойко летящих вниз.
Мне нравится мёд, сотовый, с лапками пчёл,
Балконные цепи и домики в ряд у моря[?]
Обмен миров[?]дений, откровенный, ночной,
За рюмкой текилы – чтоб резко и горячо,
И нежность, которая пряней любого спора.
Мне нравится жить, не наблюдая часов,
Вдыхать старину в музее
и жизненность – в галерее.
Видеть твоё отражение
в защитных стёклах холстов,
Слышать твой голос в хоре других голосов,
Мне нравится быть с тобою – во веки веков.
Мне очень нравится быть – твоею.
Молодость
У кинотеатра на набережной есть арт-кафе «Улитка»,
богемно-земное, со столиками стальными
в стиле екатерининского рококо, такими,
будто выросли из тротуарной плитки.
Здесь в платье сиреневом сорок второго размера
сидела душистая Молодость, плечи укрыв платком,
и по ветру русые ветви волос легко
клонились туда и обратно подобно качелям.
Мускатно-ореховых глаз опьяняющий взгляд,
румяные щёки, рахат-лукумная кожа,
в меру божественна, и, говорят,
свет в ней увидеть последний безбожник сможет.
И в предвкушении всех грядущих путей
сидела Молодость, будущим окрылённая;
Завязь цветочная, яркая, неопылённая,
Ещё не вкусившая горестей и потерь.
Теги: Лена ЗИНСКИ
Георг ЧЁРНЫЙ
Поэт и критик, около 20 лет проживающий в Соединённом Королевстве. Преподавал и занимался научными исследованиями в области химии, охраны окружающей среды и медицины в ряде университетов Европы. Создатель теории психоделической поэзии, основатель международного литобъединения "Творческая Мастерская ЕЖИ" и литературного сообщества «Психоделика» в интернете. Имеет публикации в журналах «Топос», «Сетевая словесность», «День и Ночь», «Новая Литература» и др. Лауреат премии «Нонконформизм-2012».
Живёт в Ливерпуле.
Когда магия теряет силу
Сосновых веток тени на песке,
терпеново-грибничный аромат.
Я сжал твою ладонь в своей руке...
Июнь на коже, а под сердцем - март.
Душистым чабрецом зарос овраг.
Бессмертника с шалфеем диалог...
Осталось только ноты подобрать –
и плавать, как беспечный papillon,
в потоках, наблюдая: вдоль стволов
прозрачная и мутная смола
сочится – в неба близкий потолок,
и загорать, раздевшись догола.
Как будто вертикальная река
уходит вверх от берегов косых...
И сладко разжимается рука,
нащупав земляничные усы.
И зверобоя цвет в твоих глазах...
И волосы касаются щеки...
И можно что-то шёпотом сказать –
и влажным поцелуем защитить.
Среди полей заросший пижмой холм
и светлые разводы тишины...
И жить так удивительно легко,
что чудеса и даром не нужны.
* * *
...она меня не вспоминает,
Поскольку помнить, в общем, нечего:
Прогулки по проспектам в мае,
Поспешный секс однажды вечером...
Почём ей знать, как неотступно,
Годами, сны мои тревожила?..
Так целомудренно распутна,
Плохая – но всегда хорошая.
Её запястий и ладоней
Пьянящий холод – безошибочно
Я и сегодня сразу вспомню.
Её зубной эмали сливочной
Волшебный привкус, поцелуи,
В подъезде запах мокрой псины и
Слова «конечно, не ревную!»
Но в красных туфлях парусиновых,
В лосинах и в короткой юбке –
Не ревновать? – к мужчинам, к прошлому...
Она была моей ошибкой,
Плохая – но всегда хорошая.
Я не мечтал её исправить,
Свои поступки не оправдывал.
Мы просто вместе шли по краю
Воображаемого кратера
И обрывались, пусть нечасто, –
Рабы пустых моральных принципов...
Из всех, с кем я бы мог быть счастлив,
Она всегда была единственной.
Как странно – нить воспоминаний
Унизывать долгами прошлыми:
Невозвращаемое снами,
Плохое – но всегда хорошее...
Я, видимо, остался прежним:
Мне спрятать хочется, под пальмами,
Свою разнузданную нежность
В её не-марианской впадине...
Наверное, иная смелость
Есть в тех, кто смеет быть порочными;
Мы продолжаем жить в пределах
Своих олимпов заболоченных.
Но временами – в мой, обширный,
Доносится вопрос из прошлого:
Не я ли был её ошибкой, –
Плохой, но, в сущности[?]
Тайны брюхоногих моллюсков
Морская ракушка – ракушкой становится после
Того, как моллюска, живущего в центре, убили.
Вот так в языке без костей – появляются кости.
Вот так появилась рапана у Лёльки в Сибири.
Давно утекло мохнолапое куцее лето.
Седеющих дней полином становился короче.
А бабочки всё вылетали из рёберной клети,
И горькие волны жгли щёки, особенно ночью.
Курортный роман почему-то считают банальным,
Как будто есть разница – где познакомились люди.
Ведь каждый счастливый сюжет продолжается в спальне,
И каждый герой понимает: финала не будет.
Зима заметала следы и утюжила память.
Зачитанных писем гербарий казался унылым...
Синицы в руках оставались на редкость упрямы,
Им нравились молотый кофе, верёвка и мыло.
...Взглянув на неё из заснеженных окон вагона,
Я сразу подумал: такие бывают лишь в сказках.
А после, уснув под колёсные стуки на сгонах,
Увидел во сне новостройку её Мухосранска,
А там – небольшую квартиру с рогатой рапаной
И тонкое Лёлькино ухо, прижатое плотно –
В попытке услышать далёкий прибой океана
И голос, зовущий всегда оставаться свободной...
* * *
...Если бы мне захотелось в него войти, –
В дом, а за домом сад, а за садом лес, –
То ни болезни, ни тысячи миль пути
Не удержали б...
Усталый, обросший весь,
Я бы ввалился: небритостью, наждаком
Голоса – вмиг распугав язычки огня
В печке, с флажками висящих над ней носков... –
В дом, где пятнадцать лет как не ждут меня.
Теги: Георг Чёрный
