19 августа 1919 года Деникин в Таганроге подписывает секретный циркуляр по войскам номер 0208/167:
"Я требую, чтобы все командиры немедленно приняли все зависящие меры к борьбе с мерзавцами, которые своим наглым пренебрежением к Светлому делу, в котором они призваны принимать участие, вновь толкают нашу Россию в пропасть произвола. Я требую, чтобы они карались, невзирая на боевые заслуги и чины". При этом наказаний, кроме расстрела, никто не боится. Все уверены, что в Москве будет амнистия.
Генерал от кавалерии, атаман Войска Донского П. Н. Краснов
Генерал Романовский, самый близкий друг Деникина, докладывал ему: "Мы рискуем потерять всякую поддержку населения. Знаете, что поют на базарах: "Взвились соколы орлами, опустились соколы ворами"".
Деникин говорит: "Обидно, но основания для этого есть. Я караю за бесчинства".
Романовский протянул ему папку с 14 листами отчета: за сентябрь 1919 года деникинцами изнасиловано 138 еврейских женщин, в том числе девочки 10–12 лет. Реакция Деникина: "Скотов-насильников надо вешать без всякой пощады".
И это при том, что антисемитские настроения в Белой армии очень сильны в связи с тем, что в высшем большевистском руководстве много этнических евреев, а Троцкий как глава Красной армии просто воспринимался как враг № 1. При этом полевые суды в Деникинской армии выносят смертные приговоры за погромы. Деникин говорит очень откровенно: "Я не имею никаких оснований относиться с особенной симпатией к еврейскому народу. Но из побуждений христианской морали я делаю все, что могу, чтобы предотвратить насилие над еврейским населением". В Деникинской армии были офицеры-евреи. Некоторые с самого начала, с Ледяного похода.
Главнокомандующий Вооруженными силами Юга России А. И Деникин
Прибежищем мерзавцев часто становилась контрразведка. Она шла за войсками. У всех была своя контрразведка: в штабах, в каждой воинской части. Это была болезненная мания, созданная подозрительностью, разлитой по стране. Деникин пишет: "Я должен сказать, что эти органы были часто очагами провокации и организованного грабежа".
Были просто штучные садисты. В Забайкалье зверствовали атаман Забайкальского войска Семенов, которого Колчак называл белым большевиком, и командир азиатской дивизии Унгерн. В Сибири — атаман Анненков, потомок декабриста. На деникинской территории известен своими зверствами генерал Покровский. Ему принадлежит афоризм: "Вид повешенного оживляет ландшафт и поднимает аппетит".
Афоризм Покровского перекликается со стихотворением, сложенным на стороне красных. Стихотворение называется "Скоро будет Рождество" и напоминает песенку "В лесу родилась елочка". Вот последнее четверостишие:
Тот, кто елочку срубил,
Тот вредней врага раз в десять,
Ведь на каждом деревце
Можно белого повесить!
Имена садистов у белых известны поштучно, имена садистов у красных, за редчайшими исключениями, не называются. Узаконенным зверством была густо смазана вся система, весь механизм будущей власти, который завертелся именно в гражданскую.
Еще в конце 1918 года Троцкий издал приказ: "Под страхом наказания запрещаю расстрелы пленных рядовых казаков и солдат. Близок час, когда они расправятся со своими офицерами и встанут под советские знамена". Армия для Троцкого означает сохранение власти.
В то же самое время генерал Деникин отдал свой приказ, обращенный к офицерству, состоящему на службе у большевиков: "Всех, кто не оставит ряды Красной армии, ждет полевой суд Русской армии — суровый и беспощадный".
Вопреки этой угрозе, по оценкам самого Деникина, процент красных пленных в белом строю иногда доходил до 60. Деникин пишет: "Расстрелу подлежало красное молодое офицерство, то есть командиры из красных курсантов. И они знали, что ожидает их, и предпочитали борьбу до последнего патрона".
Князь Болконский у Льва Толстого в "Войне и мире" перед Бородинским сражением говорит Пьеру:
" — Я не брал бы пленных. Они разорили мой дом, оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники по моим понятиям. Надо их казнить.
— Да, да. — отвечал ему Безухов, — я совершенно согласен с вами"
Вероятно, точно так же был согласен с князем Болконским сын крепостного крестьянина генерал Деникин. Потому что те, которые развязали эту страшнейшую войну в его стране, долгие годы мечтали о ней, планировали ее вдали от России в своих личных целях, как может планировать войну только враг. Этот враг пришел в каждый дом — в буржуазный, в крестьянский, в казачий, в дом к рабочему и в дом к профессору. Именно по этой логике генерал Деникин называет эту войну для себя Отечественной. Он руководствуется только любовью к Родине, которую он называл "великой и растоптанной".
Он всегда будет любить Россию, будет следить за успехами ее армии в Великую Отечественную и всегда будет ненавидеть большевиков.
В том же 1919 году существовал и другой взгляд на то, как следует бороться с большевизмом. В прошлом один из наиболее известных депутатов Госдумы Василий Шульгин писал: "Самое важное, чтобы революция дошла до самого конца. Чтобы все испытали отвращение к ней. Процессу этому отнюдь не следует мешать, каких бы жертв это ни стоило".
Впереди был весь XX век.
В 1920-м, то есть на третьем году гражданской войны в России, ставка главкомвоенмора Троцкого находилась в подмосковном имении княгини Юсуповой Архангельское. Однако первой еще в 1919 году во дворце поселилась жена Троцкого, Наталья Седова. Наталья Ивановна была женщиной культурной — 8 классов гимназии, естественно — исторические курсы в Женеве, лекции в Сорбонне, французский язык. С 1902 года член социал-демократической партии. В 1919 году при заполнении анкеты на вопрос, чем предпочитала бы заниматься, ответила: "Административной работой в центральных учреждениях". В той же анкете указала свой адрес — Кремль, и телефон — 820.
Ей позвонили и предложили возглавить Музейный отдел Народного комиссариата просвещения. Дворец в Архангельском как раз в это время объявили музеем. Будучи женщиной образованной, Наталья Ивановна Седова знала об усадьбе с ее выдающейся художественной коллекцией. В 1919 году она с сыновьями поселилась во дворце в семи залах на втором этаже. Чуть позже к жене во дворец переехал Троцкий. Ему отделали помещения в антресольном этаже.
Проживание Троцкого в Юсуповском дворце живо обсуждалось за Москва-рекой, в Барвихе, которая в 1920 году еще не стала правительственной зоной, а была популярным дачным местом, где снимали домик философ Бердяев и писатель Осоргин. Собственно, прямо из Барвихи в 1922 году Бердяев и Осоргин были навсегда высланы из России на знаменитом "философском пароходе".
В Архангельском бывали самые разнообразные гости, включая русских императоров и Александра Сергеевича Пушкина. В 1920-м у Троцкого — свои посетители, в том числе иностранные дипломаты и члены военных миссий. Художник Юрий Анненков пишет здесь портрет Троцкого. Анненков во время сеанса спрашивает Троцкого:
— Почему вся дорога от Москвы до имения заставлена ржавыми остовами бронемашин и брошенными орудиями. Все это же легко убрать?
Троцкий отвечает:
— Это маскировка. Пусть сейчас капиталисты думают, что у нас полный бедлам и что им нечего бояться. Но скоро потребуется совсем другая маскировка. Когда станет ясно, что наш бедлам не прекращается, а расширяется, мы сделаем так, чтобы капиталисты нас боялись. И тогда мы начнем показывать им торжественные военные парады, мы будем демонстрировать им орудия и всякие танки, купленные на их же гниющем Западе.
При Сталине будут эти парады, все будет именно так, как сказал Троцкий. Но в 1920 году для того, чтобы удержать власть, большевики должны были что-то поделать с той разрухой, в которую они ввергли Россию, бывшую на подъеме. Военный коммунизм с отменой частной собственности, торговли, денег ничего не дал. Мировая революция не разгоралась. Надежды на чужой и свой пролетариат не было, Экономическая помощь могла прийти только от мировой буржуазии; Для этого нужно было золото. Золото в России было. Оно было воплощено в культурных ценностях, которыми Россия славилась в мире.
После конфискации царского имущества, отмены права наследования, после национализации частных коллекций осенью 1918 года вышел декрет "О регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины". Этот декрет касался уже каждого гражданина Советской России. В месячный срок декрет обязывал всех зарегистрировать имеющиеся у них предметы искусства и старины. До табакерки и иконы. Этот декрет указывал, что предметы искусства могут быть принудительно конфискованы, если владелец не умеет их хранить. Все виновные в неисполнении сего декрета подвергаются ответственности по всей строгости революционных законов, вплоть до лишения свободы. На всевозможные склады пошел нескончаемый поток изымаемых вещей.
