Мало кто знает, а я с ним общался много, до физической боли он переживал то, что в России настолько велика разница между бедными и богатыми и он относится к клану особо богатых. Он чувствовал ответственность за то, что бедные такие бедные. Что, Абрамович чувствует эту ответственность?
Мало, кто знает Ходорковского. Когда он понял, что за умопомрачительный, совершенно неадекватный разрыв между бедными и богатыми придется отвечать всем, и нам персонально, он совершенно изменился. Страна с таким разрывом не может быть устойчивой, стабильной. Нужно в первую очередь этот разрыв сокращать. И дополнительное налогообложение, которое он сам на себя взял, инвестиции в гражданское общество, образование и так далее — это его дополнительные налоги для того, чтобы выровнять уровень жизни. Он бы этим и занимался после 45-и».
«Ходорковский всегда трезво оценивал свой потенциал, — пишет мне Алексей Петрович Кондауров. — Он понимал свою силу и свои слабости. Вернувшись из одной из последних поездок в США и отвечая на мой вопрос, как он оценивает тамошнюю политическую элиту, с которой он во время поездки много встречался и общался (это и Буш-старший, и Чейни, и Райс и т. д.), он сказал, что это очень мощные ребята, у которых много чему есть поучиться, и что в политическом плане они гораздо сильнее его, ему до них расти и расти.
Ходорковский отчетливо понимал, что, сделав к 45 годам транснациональную компанию, ему надо будет менять приложение сил, т. к. дальше руководить этой компанией ему будет скучно, да и мировая практика управления крупными акционерными обществами, боясь конфликта интересов, не приветствует, чтобы во главе находился крупный собственник. Поэтому он подумывал об общественном поприще и о политике. Что он в конечном итоге выбрал бы, трудно сказать. Единственное, в чем я убежден, человек такого масштаба, интеллекта и энергии не смог бы просто разводить розы и быть при этом счастливым.
Я, имевший опыт общения и в советское время с высшим руководством страны, и наблюдавший многих новых руководителей России с близкого расстояния, понимал, что Ходорковский по своему потенциалу порядково превосходит их. Поэтому я первый и единственный в компании вслух произносил (понятно, что не на производственных совещаниях), что Ходорковский не только может, но должен думать о президентстве, что это будет благом для страны. Сам Ходорковский в разговорах на эту тему говорил вполне искренне, что еще не готов к такой роли. Глядя на г-на Путина, у меня такая «скромность» вызывала внутренний протест, но у него перед глазами, по всей видимости, были другие исторические примеры. Никто из ближайшего окружения Ходорковского мою позицию не разделял, аргументируя, как правило, тем, что еврея в России никогда не выберут президентом».
По-моему, степень антисемитизма в современной России сильно преувеличена. Все-таки не советское время, когда подобные настроения в обществе активно, хотя и исподтишка, поддерживались властями. По крайней мере, сейчас я этого на себе не ощущаю.
Не любят чеченцев, кавказцев, «черных», в меньшей степени — китайцев и прочих гастарбайтеров. Евреев скорее уважают, потому что умные, не пьют и с деньгами. Особенно женщины. А женщины в России — это большая часть избирателей.
Так что шансы Михаила Борисовича были не столь уж нулевыми. Чрезмерное богатство было бы худшим препятствием, но Генпрокуратура благополучно решила эту проблему.
Другое дело, что он сам, к сожалению, не горел желанием стать топ-менеджером столь огромного и столь запущенного предприятия, как Россия.
Не видел себя даже губернатором. В 1999-м журналисты из регионов «ЮКОСа» задавали ему этот вопрос.
«На это могу сказать, что для главы компании 32 года (мне было столько, когда я возглавил «ЮКОС») очень хорошо, — отвечал он. — Но для губернатора 36 лет, как мне сейчас, очень плохо. Ведь губернатор должен понимать большинство людей, он должен пройти те же возрастные этапы, которые прошли 80 процентов избирателей. Тогда он может правильно реагировать на проблемы. Мэру маленького городка нужно гораздо больше жизненного опыта, чем руководителю даже очень крупной компании. Ведь в промышленной компании мы выполняем одну функцию, одну задачу. И мы можем работать с теми, кто разделяет наши взгляды. Остальным всегда можно сказать, что, может быть, вы коллеги, хорошие люди, но, пожалуйста, работайте в другом месте. Руководитель города, тем более региона, этого сказать никому не может. Можно, наверное, избрать и президента лет 30, но кто ответит за последствия?» [102]
Жизненный опыт ему тоже обеспечили. Да такой, что мало кто сможет с ним конкурировать.
Я думаю, что миф о политических амбициях Ходорковского выгоден власти. Да, конечно, они будут опровергать политическую подоплеку преследований «ЮКОСа» во всех официальных инстанциях вплоть до Страсбургского суда. Опровергать публично и муссировать подспудно с помощью господ, подобных Леонтьеву.
Чтобы успокоить всех остальных. Чтобы бизнес не считал, что находится в опасности только потому, что имеет собственность. Чтобы люди успокаивали себя: «Ну я же не лезу в политику! Что может со мной случиться?»
Может.
К сожалению.
Тем не менее, ликвидация социальных проектов Ходорковского выглядит частью глобального плана по уничтожению либерализма в России. И частью немаловажной и неотъемлемой.
Изначально либералы не были в оппозиции к Путину, СПС поддерживал его вплоть до 2003 года.
Зато Путин был в оппозиции к либерализму. Он ему мешал, как маленькая, но досадная помеха на пути строительства имитационной демократии и перехода к авторитаризму.
И СПС больше нет. Как и свободного эфирного телевидения. Как и «Открытой России». Как выборов без кавычек.
Миф о захвате РГГУ
Чем ближе к финалу, тем больше моя книга превращается в мартиролог. Кладбище идей, проектов, добрых начинаний.
И РГГУ в ряду прочих.
17 июня 2003-го в российском образовании произошло сенсационное событие: ректором Российского Государственного Гуманитарного Университета был единогласно избран Леонид Невзлин.
«Это был первый в России масштабный спонсорский проект в сфере высшего образования, — писал Леонид Борисович в своем интернет-дневнике. — Идея принадлежала Ходорковскому. Я эту идею поддержал.
Речь шла о большей академической и предпринимательской свободе. Мы считали, что новый тип управления ВУЗами, а именно — формирование попечительских советов, даст серьезный толчок в развитии системы высшего образования. Университет расширит свои возможности за счет внутреннего бюджетного процесса. Можно будет, естественно, через предварительное голосование, реализовать кардинальные системные реформы. Гораздо более эффективные, чем это позволяет безусловное подчинение Министерству образования.
Ректор РГГУ Юрий Афанасьев как человек с передовыми взглядами заинтересовался нашим предложением. Университет был его детищем. Еще в 1986 году Афанасьев возглавил Московский государственный историко-архивный институт, известный как «рупор перестройки». А в 1993 г. из МГИАИ стараниями Афанасьева был создан Гуманитарный Университет.
Впрочем, нас поддержал не только Афанасьев. Идея нашла сторонников и в правительстве, и в Министерстве, и в ВУЗах. Греф уверял, что закон о попечительских советах будет принят буквально «вот-вот».
Мы долго ждали…
В какой-то момент стало понятно, что правительственное «вот-вот» вряд ли случится в обозримом будущем. Тогда мы решили действовать через Министерство образования и совместно с руководством РГГУ предложили изменение Устава в рамках отдельно взятого университета.
Изначально мне и в голову не приходило претендовать на должность ректора. Но проблема заключалась в том, что в рамках действующего закона ректор обладал единоличным правом финансово-распорядительной подписи. То есть личность ректора в запланированных нами реформах была ключевой.
Нужны были смелые, неординарные решения. При поддержке Ходорковского я рассудил, что смогу справиться. В моем активе был длительный и разнообразный опыт руководства большими коллективами в самых разных сферах. И хотя было понятно, что миссия предстоит не из легких и авторитет придется зарабатывать уже в процессе работы, я все-таки решился выдвинуть свою кандидатуру на пост ректора.
Коллектив Университета одобрил предложенную нами конструкцию управления. Помимо Попечительского совета мы ввели новую должность Президента Университета, которую, разумеется, занял Афанасьев». [103]
РГГУ было обещано финансирование в 100 миллионов долларов в течение 10 лет: по 10 миллионов в год.
Леонид Борисович очень уравновешенный человек, я задавала не самые приятные вопросы: о приписываемых ему преступлениях, о Рыбине [104], об Ольге Костиной [105], об убийстве Нефтеюганского мэра. И он оставался совершенно спокойным. И только когда я заговорила об РГГУ, сделал паузу и пошел делать себе кофе.
