Верно» (и чья-то подпись)
– Ну? Прочёл? – спросил Поликарпов. – Когда сможешь выйти на работу?
Я уже понимал, что отступать некуда. Решение ЦК стояло высокой стеной, и преодолеть её было невозможно. Но поскольку терять мне теперь было уже нечего, – всё, чем я жил почти всё последнее десятилетие, было уже потеряно, – я сказал угрюмо и вместе с тем вызывающе:
– Прошу изменить формулировку относительно Косолапова. К нему, как я знаю, не было никаких претензий, кроме одной, связанной с Вучетичем. А из решения следует, пусть косвенно, что Косолапова убрали, чтобы назначить меня.
Говоря, я внимательно наблюдал за широким лицом Поликарпова. Я был уверен, что если несколько дней назад он сослался на партийную дисциплину, то теперь, после решения, окончательно «взовьётся» и станет грозить чуть ли не исключением из партии.
Но он был хороший и честный человек, Дмитрий Алексеевич Поликарпов. Пройдёт не так много лет, и по жалобе редколлегии журнала «Знамя» на то, что он, Поликарпов, запретил печатать «Спутники» Пановой, Оргбюро ЦК под председательством Маленкова неожиданно для всех снимет его с работы, назначит ректором Педагогического института им. Ленина, а затем переведёт в Союз писателей в качестве оргсекретаря правления.
Но пока что даже мысль о чём-то подобном, уверен, не приходила в голову Поликарпову, а в мою – тем более.
– Так что же ты хочешь? – спросил он, забирая у меня из рук листок бумаги, на котором было напечатано решение ЦК.
– Поскольку моё письмо, как я понимаю, оставлено без внимания, то мне остаётся только подчиниться решению, – сказал я, – но с одним условием... впрочем, ставить условия я не имею права, тогда, будем считать, с одной просьбой.
– Какой? – едва ли не улыбнувшись, спросил Поликарпов. Он, видимо, почувствовал, что у него с плеч свалилась гора, так как указание произвести перестановку в «Литгазете» он, конечно же, получил «сверху».
– Прошу, чтобы формулировка относительно Косолапова была изменена. Иначе вы поставите меня по отношению к нему в ложное, двусмысленное положение.
– Хорошо, – глядя не на меня, а куда-то в сторону, сказал Поликарпов. – Я доложу о твоей просьбе кому следует.
...Спустя несколько дней Поликарпов представил меня редколлегии «Литературной газеты» в качестве нового редактора. У меня отлегло от сердца, когда он зачитывал решение ЦК, в котором о причине освобождения Косолапова от работы просто ничего не было сказано. «Освободить...», и всё.
Итак, с конца декабря 1962 года в моей жизни наступил новый период.
Одним из первых близко мне знакомых людей, которых я встретил вечером, после назначения, был Вадим Кожевников, редактор журнала «Знамя», известный писатель. И я, естественно, ему сказал, что иду работать в «Литературку».
– Ну и дурак, – лаконично прокомментировал мои слова Кожевников.
– Почему?
– Арифметику знаешь? Так вот, газета выходит три раза в неделю. Теперь скажи: в каждом номере ты должен дать хотя бы одну критическую рецензию? Так? Значит, в месяц как минимум десять-двенадцать. А в год – самое малое, сто, а если, не дай бог, удержишься несколько лет, то сотни, самое меньшее – сотни! – писателей станут твоими личными врагами и постараются отравить тебе жизнь. Понял?
– Я ничего не мог сделать, – понуро сказал я.
– Пиши письмо в ЦК.
– Написал. Безрезультатно.
– Ну, – со вздохом сказал Кожевников, – тогда – держись[?]
Публикация Сергея ЧАКОВСКОГО
Фото: Евгений ЕВГЕНЬЕВ
По инициативе «ЛГ» в июне 2012 года в центре Москвы на Тверской улице на доме 8, в котором жил наш главный редактор, была открыта мемориальная доска Александру Борисовичу Чаковскому.
Теги: Александр Чаковский , 100-летие , автобиографический роман , мемориальная доска
Конкурс им. Козьмы Пруткова
Сегодняшний выпуск завершает активную фазу конкурса.
Следует сказать, авторы потянулись на имя начальника Пробирной палатки, словно железные опилки к магниту. 235 писем (примерно поровну бумажных и электронных), двадцать с лишним из них опубликовано. В ближайшее время будут подведены итоги.
Администрация рада бы опубликовать больше, но, увы, 16-я полоса не резиновая. Определённые объёмы не позволили напечатать все достойные произведения. Однако мы будем публиковать их даже после объявления победителя, только уже не под эгидой конкурса, а просто как сатирические работы, заслуживающие читательского внимания.
НОВЫЙ СОАВТОР
Козьма Прутков как-то заметил: "Умные речи подобны строкам, напечатанным курсивом". Отталкиваясь от этого изречения, Владимир Соболевский решил выделить некоторые сентенции Пруткова курсивом, то есть приравнять их к умным речам, и рядом поместил свои комментарии к ним - прямым шрифтом.
***
И устрица имеет врагов!
Пьём шампанское мы с Аллой,
А закусываем салом.
Потому что устрицы –
Это верх безвкусицы.
***
Смотри в корень!
В корень зри! Увидишь, зря,
Портил зрение ты зря.
***
Никто не обнимет необъятного.
В клетке пташка мирнопленная
Крыльями давно не машет.
[?]Расширяется Вселенная –
Вслед за ней и глупость наша.
***
Не печалуйся в скорбях, –
уныние само наводит скорби.
Проку нет вздыхать да охать:
Никому, мол, я не нужен…
Не бывает всё так плохо,
Чтоб не стало ещё хуже.
***
Самый отдалённый пункт
земного шара к чему-нибудь
да близок, а самый близкий от
чего-нибудь да отдалён.
В подлунном мире все мы –
не одни:
Родство по крови,
брачные союзы…
Но – парадокс! –
чем дальше от родни,
Тем крепче с нею
родственные узы.
***
На чужие ноги лосины не натягивай.
Отрастил курсант усы…
А вот этот трюк – опасный:
Зря нашил он на трусы
Генеральские лампасы.
Владимир СОБОЛЕВСКИЙ, ХАРЬКОВ
ФИЛОСОФИЧЕСКОЕ
Там, где небоскрёбы
над землёй
Вознеслись кичливо,
многотонно –
Чувствуешь себя
ничтожной тлёй
В западне из железобетона.
А любуясь небом и землёй,
Сидя в райских кущах
огорода,
Чувствуешь себя всё
той же тлёй…
Но живёшь – в гармонии
с природой!
Елена САВЧЕНКО, ПОЛТАВА
ИЗ ЖИЗНИ КЛАССИКОВ
***
Лев Николаевич Толстой в детстве был очень шаловливым мальчиком. Бывало, напроказничает он, и только родители захотят его наказать, как он увернётся и – бежать! Бежит, ножками босыми по траве шлёпает, только борода по ветру развевается.
***
Николая Васильевича Гоголя по ночам часто мучили кошмары: то вурдалак ему приснится, то русалка, часто снились черти, зелёные такие… Видно, палёную горилку маменька ему с Украины присылала.
***
Прогуливался как-то Антон Павлович Чехов по Ялтинской набережной и так залюбовался видами, что наступил на лапу какой-то собаке. Пёс породы шпиц в ответ больно укусил писателя за ногу.
– Ой! – закричал Антон Павлович.
На крик прибежал городовой.
– Что случилось, господин Чехов? – участливо спросил он знаменитого ялтинца.
Чехов объяснил.
– А-а, понятно, – сказал городовой. – Этот шпиц, изволите видеть, вон той дамочки. Видите, она к нам спешит. Я её знаю. Она так с мужчинами знакомится: науськает свою псину на какого-нибудь господина почище, псина господина – цап! – ну, дамочка и бежит с извинениями. Глазки опустит, губку пухленькую закусит, господин давай млеть, а дальше, сами понимаете…
– Дама с собачкой, говорите? – задумался Чехов.
***
Алексей Максимович Горький очень любил общаться с народом. Придёт, бывало, в лохмотьях на рабочую сходку, папироску с пролетариями выкурит, маёвку обкашляет, а потом вернётся к себе в особняк, примет ванну, конфет шоколадных с мадам Андреевой покушает, а то и вовсе на Капри укатит: покупаться, с Лениным в шахматы поиграть…
