Повторюсь: это никак не связано с благосостоянием как таковым, хотя в конечном итоге и приводит к его потере. Но даже во вторую стадию нищеты можно впасть, оставаясь номинально обеспеченным. Однажды мне пришлось наблюдать вблизи богатую - даже очень богатую - но при этом впавшую в болезненную нищету семью. Эти люди жили в огромной, невыразимо роскошной квартире в старом «сталинском» доме, где стены были обиты китайским шелком, полы покрывали огромные, невыцветающе яркие персидские ковры, а с потолков свисали люстры с радужными хрусталинами величиной с яблоко. Учитывая то, что будет сказано дальше о наследстве - объясняю: основатель этого семейства имел ну очень большие заслуги перед советской властью во времена ее установления, а потом сумел избежать мясорубки и даже получить кое-какое отступное в обмен на пожизненное старобольшевистское молчание… Так что роскошь была объяснима. Но шелк был полопавшимся, стены - осклизлыми, пол завален дрянью, а хозяйка помещения, всего этого великолепия наследница, «потихоньку от родных» продавала каким-то темным перекупщикам чайные сервизы и безделушки XVII века. Она не пила, нет - просто тратила эти деньги черт-те на что. Остальные члены семейства, впрочем, не отставали: семья была поражена болезненной нищетой.
Дальше болезнь перекидывается на тело. Эту стадию обычно обозначают недлинным, но неприятным словом «запаршиветь». От человека начинает пованивать, «зубы и желудок» становятся проблемой, волосы вылезают или сбиваются колтуном, с кожей тоже происходит что-нибудь нехорошее - болячки, бородавки, непонятные расчесы и так далее. Если есть шанс завестись насекомым или легким венерическим заболеваниям - оно охотно заводится. Но главное - проблемы с кошельком: на этом этапе человеку вечно не хватает денег, причем все возможности заработка куда-то исчезают. Разваливаются и дружеские связи - в значительной мере из-за многочисленных займов и всяческого вранья по теме.
Наконец, последняя стадия. Нищий становится нищим в самом прямом смысле слова: у него ничего нет, и прежде всего нет сил работать, а если есть - то получить заработанное и удержать заработанное. Все проваливается в какую-то дыру. Тут уж люди теряют все, включая жилье. Как правило, наваливаются хвори, самые разные. Очень часто, почти всегда - черное пьянство. Но алкоголизм тут - опять не причина, а следствие…
Остальное-только вопрос времени.
Приемы безопасности, применяемые бедными людьми против заражения нищетой, отточены столетиями.
Вот некоторые из них. Бедный человек должен оставаться опрятным. Например, он может быть одет в «старенькое» (и даже в ветхое), но оно должно быть чистым, аккуратно заштопанным-залатанным, и даже, если к тому есть малейшая возможность, с претензией на элегантность. Бедный может мало есть, но он постарается не есть вредного, предпочтет сварить овсянку, но не набивать себя дешевыми беляшами с тухлятиной. Очень желательно иметь несколько вещей, которые представляют ценность, но не предназначены для продажи ни при каких обстоятельствах, кроме совсем уж жутких. Обязательны необременительные, но возвышенные удовольствия - смотреть на закат или наслаждаться птичьим пением, если ничего другого не остается. И так далее - в целом предохранение от нищеты очень похоже на меры, применяемые для того, чтобы не подхватить заразу, которая ходит близко. Общий рецепт - обязательно культивировать в себе потребности, выходящие за пределы биологических. Хотя бы потребность в чистоте, каковая является одновременно и очень телесной, и крайне духовной: чистота - это и «антисептика», и состояние духа. Надо иметь то, что не продается и не отдается - то есть какие-то «ценности». Надо уметь находить поводы для радости даже в очень тяжелых обстоятельствах… И так далее.
Кому приходится прибегать к подобной дисциплине?
Во-первых, «бедным слоям населения». Большинство людей во все времена жили не то чтоб очень жирно. Во-вторых, существовали целые группы людей, добровольно выбравшие бедность в качестве лайфстайла - например, античные киники, индийские йоги, средневековые европейские монахи, богемные художники или пламенные революционеры, а также хиппи, панки и много еще кто. При всем несходстве убеждений и образа мысли, эти люди вырабатывали способы существования «на нижнем пределе материальной обеспеченности», что не противоречило, а способствовало тому, что называется изрядно дискредитировавшим себя словом «духовность».
Довольно часто такие люди живут на подаяние. Каковое им охотно давали и даже почитали за честь. Индийский вайшья, кормивший нищего отшельника, не чувствовал себя выше его - скорее наоборот. Как и купец, подкармливающий паломников, идущих в Иерусалим: им двигала не жалость, но уважение. «Во дают».
Это с одной стороны. С другой - существуют разные виды демонстративного нищенства, о которых уже шла речь. Наиболее известно нищенство профессиональное - выставление напоказ своей нищеты именно в качестве болезни, очень часто вместе с другими болезнями, физическими уродствами, ранами и язвами, в качестве способа заработка, «работы такой».
В этом случае нищета выставляется чем-то угрожающим: «Дай, а то и сам заразишься». Тут и подаяние становится совсем другим. Это прежде всего защитная мера - «На тебе, не тронь меня». На Востоке, где все откровеннее, подачку именно кидают - без специального презрения, но с явным намерением избежать контакта, как физического, так и, прежде всего, духовного. Хотя в той же старой России, нищелюбивой до крайности, в северных деревнях милостыню часто подавали через желоб в стене - нищий стучал по нему клюкой, и хозяева ссыпали в него объедки. Подобные предосторожности объяснялись деликатностью обеих сторон акта подаяния - нищему-де стыдно брать, а богатому неприятно давать… ну да, ну да, «мы понимаем».
На Западе с нищими обращались резче: изолировали или даже истребляли, причем теми же способами и с теми же резонами, как и, скажем, прокаженных. Сейчас в развитых странах к «социально дезадаптированным» принято проявлять «сострадание» - но на душу обязательно надевается марлевая повязка.
Россия - богатая страна. Русские - бедный народ.
Как образуется эта разница - неразрешимый вопрос, в том смысле, что решать его всерьез нельзя, даже думать нельзя, а то ой-ей-ей. Поэтому - всего несколько замечаний по теме, чтобы и рыбку съесть и попку не ударить.
Ну например. Все - тут важно именно это самое «все», то есть все абсолютно, безо всяких исключений, а если они есть, напишите мне, пожалуйста, письмо заказное, - народы мира имеют такой институт, как наследство. То есть имущество отца и деда переходит к сыну и внуку. Разумеется, тут есть нюансы, чертова туча нюансов. Но, независимо от бедности или богатства народа - есть же и очень бедные народы - право наследования работает везде. Француз любуется на бриллиант, унаследованный от прапрадеда, масай с гордостью носит ожерелье, оставшееся от деда, и отцовское какое-нибудь копье. А уж такие вечные ценности, как Дом и Земля - это всегда наследовалось, наследовалось, накапливалось. В Западной Европе, если кто не знает, чуть не половина жилого фонда построена еще до Первой мировой.
Русские же - народ массово ограбленный, по крайней мере, в трех поколениях подряд. Такого не делали никогда и ни с кем.
Прежде всего, они лишены Земли и Дома. Обычному русскому в наследство остается квартира в советской постройке (домом это назвать затруднительно, но хорошего настоящего жилья попросту «мало осталось»: русские города разрушены как никакие другие), если совсем роскошно - «дача» (гы-гы). Квартира и дача тоже «не вполне его», потому что с правами на жилье, как и вообще со всякими правами, у нас швах: все понимают, что «если что - отберут». Например, захотят расширить шоссе, чтоб правительственным тачкам было шире ездить, или просто сломать старый дом, просто так, потому что начальству хочется его сломать. Людей выкинут куда-нибудь, их жалобный писк никто не услышит. На моей памяти выкинули из чудесного, сказочного-сахарного, пленными немцами строенного деревянного двухэтажного домика на Хорошевском шоссе семью моих друзей, семью, надо сказать, не бедную, даже со связями - но дом был не ихний, связи не связались, и закинули в гнусь, в гребеня, на десятый этаж бетонного скотомогильника, с ссаным лифтом и свинцовым небом в окне. Что делать - чужое: начальник дал, начальник взял. Деньги у нас тоже не свои, а чужие, легко отнимаемые росчерком пера - они у нас регулярно горят и тонут, займ - не отдайм, сберкнижка - ек, дефолт - бултых, черт знает еще как и чего, но деньги всегда горят, в отличие от рукописей. Сколько стариков копило «внукам на книжке», на «срочном вкладе под процент», помните? Вот то-то. Был у меня приятель, который незадолго до начала конца снял все эти деньги, не дожидаясь процента - хотел купить редкие издания, очень хотел. Родители его чуть не прибили. Потом, когда деньги у всех сгорели, издания переиздали, а есть стало нечего, он очень смеялся… Так что своим можно считать только то, что можно укрыть от начальства - мелкие вещи, серебряные ложки, золото. Но и этого очень мало: у дедов все золотишко и серебришко отобрали или выцыганили в гражданку, потом в тридцатые голодом и неустройством, потом в войну, потом в послевоенные страшные годы - когда последние, самые крепкие русские старухи меняли последние золотые ложечки и крестики на хлебушек и селедочку. Обычно советскому человеку, родившемуся в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, от родителей оставалась добрая память, обручальные кольца, пачка старых фотографий и шкафчик с книжками. Наследство, мля.
