Зеленый гедонист. Как без лишней суеты спасти планету - Александр фон Шёнбург

христианством. А ведь известно, что внутренние стены первоначального храма в Иерусалиме были сплошь расписаны символами растений и животных. Это означало, что человек, приносивший здесь жертвы, поклоняется Богу вместе со всем творением, с каждым стебельком, каждой каплей воды, каждым дуновением ветра, вместе с каждым животным, будь то червяк или орел, как с братским существом. А знаменитый Гимн брату Солнцу праэколога Франциска Ассизского?

А «Молитва святых трех отроков»? Она ведь еще старше, чем «Гимн брату Солнцу». Три мальчика, брошенных жестоким вавилонским царем Навуходоносором в пещь огненную за то, что они отказались отречься от своей веры, спели среди пламени песню, которая по сей день занимает центральное место в христианской литургии. В католических церквях ее исполняют в пасхальную ночь непосредственно после освящения крестильной воды. Здесь не место приводить эту непостижимо прекрасную «Песнь трех отроков» полностью, но вот особенно дивный пассаж:

Обратите внимание на порядок перечисления! Впрочем, эта история закончилась хорошо. Отроки Седрах, Мисах и Авденаго были спасены ангелом, что произвело довольно сильное впечатление на Навуходоносора.

Если экологизм представляет собой некую псевдоморфозу иудейско-христианской религии, это объясняет отсутствие у него чувства юмора и авторитарно-пиетистскую ментальность, возродившуюся вместе с новым движением в защиту окружающей среды. К парадоксам зеленого пробуждения относится и то, что оно всегда имело тоталитарный фланг, хотя произошло из радикального протестного движения, то есть с самого начала имело ультралиберальные корни. Классическая политика, которая, как известно, медленно, но упорно решает крупные проблемы, никогда не импонировала зеленым, будничный политический бизнес с его склонностью к компромиссам чужд зеленому мышлению. Петер Унфрид, зеленый мыслитель первого часа, шеф-редактор интеллектуального приложения к «Тагесцайтунг», формулирует это так: «Мы вовсе не стремились достичь компромисса с инакомыслящими или с иначе живущими. Наша идея заключалась в том, что другие поймут свои заблуждения, если достаточно часто и строго объяснять им, в чем они заблуждаются. И тогда утопия станет реальностью».

Зеленых часто превозносят как противников авторитарных правых популистов. «Но тот, кто думает, что знает способ спасения человечества, не застрахован от антидемократичных перекосов», — полагает швейцарский историк Люсьен Шерер. Поэтому в истории зеленых так много персонажей, которые запутывались из презрения к западному миру потребления или во имя высокой морали. «Так, немецкая писательница Луиза Ринзер, кандидат от зеленых на президентских выборах 1984 года, углядела будущий экосоциалистический рай исключительно в Северной Корее». Шерер цитирует ее запись в путевом дневнике: «Те, кто живут в роскоши, становятся агрессивными извращенцами и убивают друг друга. Другие живут нормально и долго и сохраняют здоровье».

В годы формирования зеленого движения его поддержал Муаммар аль-Каддафи. Он как раз тогда пришел к власти в Ливии, а позднее стал ее единоличным диктатором. Во времена его правления в государственном бюджете страны отдельной строкой выделялись средства на поддержку терроризма. По личному указанию Каддафи совершилось нападение на одну из берлинских дискотек и был сбит над Шотландией пассажирский самолет компании «Пан-Американ». Каддафи был автором «Зеленой книги», где он изложил свою «универсальную теорию», альтернативную капитализму и коммунизму. В 1980-х годах он попытался вовлечь зеленых Германии, Швейцарии и Австрии в некий «Зеленый Интернационал». Тогда в Триполи ездила делегация из двадцати человек, в их числе самый влиятельный политик зеленого движения Отто Шили.

Даже глава немецких зеленых Роберт Хабек (а он был тогда настолько популярен, что на рынке неплохо продавались бы нижнее белье с его силуэтом и парфюм с его запахом) однажды проговорился, что, если мы не придадим движению демократического направления, победит китайская модель и все кончится «центральным» управлением. Эту мысль он высказал в доверительной философской беседе с Рихардом Давидом Прехтом ^[45], в ночной телепрограмме Прехта. Бернд Ульрих ^[46], перешедший на позиции экотерроризма, оправдывает это тоталитарное притязание на власть. В своей книге «Все будет по-другому» он пишет: «Если в один прекрасный день возникнет зеленоватое «государство чрезвычайного положения», мы сами будем виноваты, потому что климатический кризис станет настолько драматичным, что иначе его невозможно будет взять под контроль».

В самом деле, чтобы сейчас действительно всерьез проводить политику защиты климата, необходима революционная перестройка нашей экономики, нашего общества, нашей жизни. Многое ли из этого удастся перестроить, если экологические дела вдруг станут слишком дорогими для электората? Готовы ли мы пожертвовать в чем-то нашей индивидуальной свободой ради высшего блага — спасения мира? Насколько мы имеем право «в случае необходимости» поступиться принципами свободной демократии? И кто, собственно, имеет право определять, когда произошло ЧП? В 60-х годах студенты протестовали против законов о чрезвычайном положении. Сегодня раздаются громкие требования ввести чрезвычайное положение. При этом нужно учесть два соображения: во-первых, чем крупнее ЧП, тем, вероятно, сильнее будут урезаны права и свободы людей. Во-вторых, многие тоталитарные правительства уже не раз вводили законы о чрезвычайном положении, чтобы отнять у граждан конституционные права. Как говорится, на войне как на войне. Тот, кто борется за выживание, тому все позволено, и, если разразится паника, многих затопчут насмерть. Один мой друг, Франциск фон Хереман, преподаватель Философско-теологической семинарии, сказал мне недавно: «Тому, кто предлагает на время кризиса вводить диктатуру экспертов, отвечайте, что при отшлифованной демократии стоящие у власти эксперты всегда найдут кризис, от коего необходимо защищаться».

И если мы согласны, что дальше так жить нельзя, что наши затраты энергии, наше потребление и загрязнение морей и рек слишком велики, что наш танкер нужно развернуть, оставив будущим поколениям шанс на достойную жизнь, мы должны отказаться от нашей свободы, нашего права на самоопределение, нашего права на дискуссию. Нужно успеть сделать это прежде, чем мы всё принципиально поставим под вопрос и перевернем с ног на голову, прежде чем «одумаемся», прежде чем сообразим,