язык с языком разговаривают про это…
Облако качается кругом надувным.
Не плаваю – летаю.
Есть дар – любить, рифмой подробности
и вечность переплетая.
Вросла в необещанный берег Сергеляха*.
Частью стала
Согнутого ствола шершавой сосны усталой.
В мыслях-ветках гнёзда перелётные
свили птицы –
Осенью на крыло. В дупле рой ос отчаянно
веселится.
Цепляюсь корнями за время, за ветер,
за боль отчасти.
Это моё счастье.
* Сергелях – озеро в Якутске
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии: 29.09.2010 18:46:07 - Александр Львович Балтин пишет:
СУДЬБА ОЙУНСКОГО
Олонхо самородные звуки! – Современности бурный подъём. Кипень снега и соболя шкурки, И поэзии солнечный дом. И силлабику вводит в распевы Стародавние новый поэт. Новый, яростный, умный и первый, Уповающий только на свет. Свет события ложным бывает. Выстрел зверя уверенно бьёт. Человек до конца уповает, Что живым и из смерти уйдёт. Арестован Ойунский – провалы В чёрный омрак небытия. Ледяные подземные скалы, И замёрзшая колея. Репрессирован. Жизнь бесконечна. Мчатся сани по снегу небес. Слово сказано, чтобы навечно Прославляло державу чудес.
29.09.2010 18:45:05 - Александр Львович Балтин пишет:
ЯКУТСКОЕ СЛОВО
В незапамятные времена Мать-земля появилась, сильна. Солнце красным соком течёт, Низко слоится закат. Куница лапой солнышко достаёт, Соболь хвостом задевает. Всем живым свет верните назад! Ибо страшен подземный слой – Зверозубых чудищ пошлёт. От них будет жизни слом, Исполины-айыы когда Не помогут нам. Олонхо так речёт. Богатырский меч закалён В желчи хищных рыб. Много славного после содеет он В умных руках. Пуп земли – средоточие сил - Сколько мощи в себя вместил. Над снегами сияет восход. Кулаковский его воспоёт. А Ойунский нам дал язык, Почерпнувши из древних книг Воды живой для него. Люто холода торжество. Без живой воды ничего Не будет - вообще ничего. Олонхо самоцветны слова.
Многоязыкая лира России
Земля удаганок
ПРОЗА ЯКУТИИ
Отрывок из романа-олонхо
Искушение Сордонга
Ариадна БОРИСОВА
Старик Сордонг опомнился от звуков своего же утробного урчания и выхаркнул на палые листья бурый комок червей. Память возвращалась с трудом. Ощущение во рту было мерзкое, между языком и нёбом катались песчинки и грязь. Вытерев запачканные пальцы о жухлую траву, поднялся с кряхтением, придерживая поясницу. Подумал, холодея: «А вдруг какие-нибудь люди невзначай заявятся ко мне, когда я бессмысленным младенцем ползаю тут и пожираю землю? Скажут – из отшельника превратился в абаасы1, пора прикончить его, пока не натворил зла!»
Шагнув, Сордонг едва не упал и несколько мгновений тупо рассматривал круглый продолговатый предмет, о который споткнулся. Старая тальниковая верша… да. Было так: он ходил на озеро Травянистое и заново прочистил дорожку в водорослях, чтобы проверить вершу и поставить отверстием кверху, пока озеро не замёрзло и не уснули гольяны. Но рыба ушла в прорехи, снасть оказалась дырявой. Он взял её починить, а на подходе к дому его напугала внезапно слетевшая к ногам ворона, вот и разобрала падучая немочь…
Сордонг остервенело пнул вершу, и она покатилась под уклон к берегу. Приступы странной болезни, во время которых старик, теряя рассудок, рылся в земле в поисках червей и поедал их, в последнее время участились.
К горлу поднялась кислая волна изжоги. Сордонг сплюнул и тут же нагнулся, привлечённый красным слизистым сгустком в плевке. Простонал:
– Кровь! Опять кровь! А всё ты, гнусная старуха! – Он погрозил кулаком в сторону севера. – Это ты кормила меня червями, душами умерших родичей, тёмной кровью из своих змеиных сосцов!
Погодя пришла мысль: недаром утром задувал северный ветер. Знать, демоническая старуха примчалась на нём, покинув остров в Мёрзлом море, где стоит высокая сухая сосна о двенадцати ветвях с гнёздами для будущих ойунов. В начале месяца опадания листвы старуха наслала на Сордонга болезнь брюха, чуть кишки не выпали низом. А нынче налетела на него вороной и сама поселилась в нём. Вот почему в чреве будто кто-то царапается и копошится. Бесовка не может простить потери джогура2, некогда подаренного ею. Вздумала вовсе сгубить!
– Э-э, не сердись, матушка духов, что накричал на тебя, – поглаживая живот, пробормотал Сордонг. – Принёс бы жертву, да нечем даже пощекотать желудок. Видишь ведь, коли сидишь в моей утробе, что там бултыхается лишь вчерашняя уха с ельцами.
Оглянувшись, добавил негромко:
– Ну, ещё, поди, земляные черви, так любимые тобою…
По привычке хотел позвать собаку и вспомнил, что её задрал неизвестный зверь. Обглоданный собачий остов нашёлся недавно на берегу Диринга, недалеко от крытого корьём и дёрном стариковского тордоха.
Диринг – озеро глубокое, длинное, простёрлось вдаль почти на ночлег пути. Люди болтают, будто в нём обитает Мохойлуо – гигантская клыкастая ящерица, продёрнутая в чешуйчатый панцирь. Зимой озеро, как другие, прячется подо льдом, но на протяжении его снежного полотна часто темнеют незамерзающие полыньи – чёртовы окна. Отчего они возникают, Сордонг не знал, однако в чудовище не верил. Он жил здесь много вёсен и ни разу его не видел. Однако всё же не рыбачил в Диринге и воду для питья из него не брал. Хоть и проточной была водица, а вкус имела неприятный, серный.
Вот только вчера… да. Вчера он весь день подновлял тордох3 и к вечеру, утомившись, почувствовал сильную жажду. Не удержался, напился из оставленного на улице туеса студёной воды, принесённой из Диринга для хозяйственных нужд.
– Зря ты так сделал, – прохрипел Сордонг, задыхаясь от колик. В долгом своём одиночестве он привык разговаривать вслух сам с собой.
– Разве можно вспотевшему человеку опиваться сырой водой? Да такой пакостной, полной отравленного зловония из смрадных потрохов Мохойлуо! Знаешь ведь – даже коня выстаивают после дороги, не дают пить сразу, а то нарывами изойдёт и сдохнет. Иди-ка, завари берёзовую чагу, промой нутро густым настоем…
Чтобы отвлечься от болей, Сордонг решил не откладывать плетение новой верши, начать сейчас. Он хорошо запасся лозой горного тальника в первые дни весеннего месяца, ломающего льды. Молодые ветки тогда ещё чуть припухли почками и сочились под тонкой корой свежей прозрачной сукровицей.
Растопив камелёк, старик подвесил к огню котёл с водой для размачивания подсохших прутьев. Упарившись в кипятке, они станут гибкими, как верёвки, уже не сломаются коленцами в перегибах, не расщепятся на косо срезанных концах. Свяжет Сордонг широкую крепкую вершу и поставит не в Травянистом, а на Большой реке. Сначала, конечно, попросит благословения у бабушки-реки, у гордого духа её, собирающего дань душами утопленников. Потом выберет хорошее место в заглыбях, где больше окуней, плотвы и мелюзги-тугуна, сделает из лиственничных охвостьев решетчатую городьбу с проёмом и закрепит в него вершу. Испуганная преградой рыба замечется, вовлечётся в проём втягивающей быстриной. Повезёт, так крупные налимы попадутся. Мясо у налимов жёсткое, волокнистое – из-за того, говорят, что едят уходящих на дно. Зато можно поменять печень-максу на медвежью желчь у охотников для лечения недужного желудка, на молоко у хозяек селения Кынаттах-Аппа. Ах, какая же вкусная и жирная налимья печень, на языке тает!
Сордонг облизнул всё ещё грязные губы. Умыл лицо и прополоскал рот, прежде чем отпить из успевшего забурлить горшка.
– Вот тебе, старуха, мать северных духов, – проговорил он, опускаясь на колени и потягивая кипящий у губ чаговый взвар. – Возьми целебную силу берёзы и уходи от меня. Не делай посмешища из своего питомца, не позорь перед людьми. Видишь, не остаюсь в долгу, хорошее для тебя делаю за то, что ты меня выкормила-воспитала.
Отхлебнув ещё немного, отложил горшок со снадобьем. Свалил на шесток горячие смягчённые прутья и уселся перед очагом поудобнее. Пальцы принялись за привычную работу, плели-вили нехитрую вязь, а язык сам собой трепался под слабый лепет притихшего огня.
– Помнишь, каким я был чахлым заморышем почти до тридцати пяти вёсен, бедняжкой с суставами из хрящей? Девки от меня задранные носы воротили. А ведь всё из-за тебя. Из-за твоего запредельного зова болел я телом и мыслями, места не находил себе. Ты взяла мою материнскую душу, завернула в сырую шкуру кольчатой щуки и поселила в гнезде с медными обручами на сухой сосне, древе ойунов…
