3. В 1934 году между нацистской Германией и Польшей был заключен пакт о ненападении (за пять лет до заключения советско-германского пакта Риббентропа — Молотова!!!). Этот пакт фактически разрушал систему европейской безопасности, которую выстраивала Франция после Версаля. Польское руководство брало на себя обязательства проводить постоянную политику действенного сотрудничества с фашистской Германией (ст. 1), гарантировало Третьему рейху не принимать никаких решений без согласования с германским правительством, а также соблюдать при всех обстоятельствах интересы фашистского режима (ст. 2). А в 1935 году Польша дала обязательства «обеспечить свободное прохождение германских войск по своей территории в случае, если эти войска будут призваны отразить провокацию с востока или северо-востока» (ст. 3). Фактически это означало открытие поляками пути для развязывания германской агрессии против Украины и Белоруссии, а также Литвы. Другими словами — согласие Польши на совместную с Германией войну против СССР. Платой за это было установление т. н. новой восточной границы Польши за счет части белорусских, украинских и литовских земель, которую Берлин обещал гарантировать «всеми средствами».
4. В 1939 году Польша получила от СССР предложения о военной помощи (такие же гарантии безопасности СССР предлагал за год до этого Чехословакии). Тем самым СССР стремился создать или войти в одну из коалиций в будущей мировой войне, чтобы не остаться в одиночестве против объединенной вокруг Гитлера Европы. Аналогичные предложения делались в разное время также Чехословакии и Франции. Но все они были отвергнуты. В том числе и Польшей. Ненависть к СССР пересилила инстинкт самосохранения.
В заключение напомним, что Польша получала в свое распоряжение Западную Украину и Белоруссию в результате ряда военных поражений Советской России в 1920 году и вынужденного заключения Рижского мира. То есть территории, которые Сталин в 1939 году включил в состав СССР, были отобраны у Советской России в ходе агрессии со стороны Польши и при поддержке ряда западных стран.
Бывший британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж в сентябре 1939 года писал по этому поводу польскому послу в Лондоне: «Русские армии вошли на территории, которые не являются польскими и которые были аннексированы Польшей силой после Первой мировой войны. Различие между двумя событиями становится все более очевидным для британского и французского общественного мнения. Было бы преступным безумием ставить их на одну доску»[232].
То, что для ввода советских войск в Польшу имелись веские основания, вынужден был признать даже такой последовательный борец с Россией, как Уинстон Черчилль, занимавший в то время должность военно-морского министра. Выступая 1 октября 1939 года по радио, он заявил:
«Россия проводит холодную политику собственных интересов. Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае, эта линия существует, и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть…»[233]
Поляки всецело полагались на английскую и французскую военную помощь, но, когда 1 сентября 1939 года началась германская агрессия, Англия и Франция, объявив для приличия войну Германии, воевать, по сути, не стали, отсиживаясь за линией Мажино. Впрочем, западные демократии особенно и не стремились защитить поляков. Посол США в Лондоне Дж. Кеннеди был убежден, что поляков следует бросить на произвол судьбы и дать нацистам возможность осуществить свои цели на Востоке. Конфликт между СССР и Германией, по его словам, «принесет большую выгоду всему западному миру». Посол США в Берлине X. Вильсон также считал наилучшим вариантом нападение Германии на Россию при молчаливом согласии западных держав «и даже с их одобрения»[234].
И, наконец, пару слов об «оккупации» Латвии, Литвы, Эстонии — любимой теме западных спецслужб, советских диссидентов и «русских» правозащитников. Заметим сразу же, что термин «оккупация» отпадает по определению, ибо между этими странами и СССР не было состояния войны. Более того, сохранилось немало свидетельств, о том, что эта акция не была насильственной: руководство этих стран и большая часть населения относилась к Советскому Союзу вполне лояльно. Об этом неоднократно заявляли авторитетные историки, опиравшиеся на серьезные исследования, подкрепленные источниками.
Действительно, территории прибалтийских государств были нужны Сталину как демпфер при возможной войне, как плацдарм для сухопутных и морских сил. И 1939–1940 годы действительно стали определяющими для будущего Прибалтики. Но не потому, что был заключен Договор о ненападении с секретными протоколами (пакт Риббентропа — Молотова). А потому, что все три страны — Латвия, Эстония и Литва — осенью 1939 года заключили с СССР пакты о взаимопомощи, согласно которым, они впустили на свои территории советские войска. И это, как показали дальнейшие события, определило их будущее включение в состав СССР. Пакт предусматривал получение денег за предоставление мест для военных баз и открывал новые возможности для развития экономических отношений между прибалтийскими странами и СССР. Так, например, 18 октября 1939 года было подписано соглашение о торговом обороте между СССР и Латвией на период с 1 ноября 1939 года по 31 декабря 1940 года. В конфиденциальном протоколе к торговому соглашению были перечислены товары, закупаемые друг у друга Советским Союзом и Латвией. СССР гарантировал Латвии поставки сахара, хлопка, чугуна и стали, горюче-смазочных материалов, соли, сельхозмашин и других товаров. СССР закупал у Латвии свинину, масло, различную сельхозпродукцию, картон, бумагу, вагоны и прочее.
Однако в рамках информационно-психологической войны все доказательства ненасильственной аннексии Советским Союзом прибалтийских государств объявлялись неубедительными, а ученые (не дай Бог, если они оказывались еще и местными) обвинялись в фальсификации и предательстве. Так, например, в конце 1980-х годов в коллаборационисты и «бесчестные предатели своего народа» были записаны старший научный сотрудник Института истории Академии наук Латвийской СССР, кандидат исторических наук Эрик Жагар и заведующий отделом Института истории партии при ЦК КП Литвы, член-корреспондент АН Литовской СССР, доктор исторических наук Ромаз Шармайтис[235].
Искусственное раздувание проблем договора Риббентропа— Молотова и «оккупации» прибалтийских стран Красной Армией стало удачной провокацией, направленной на разжигание антисоветской истерии, межнациональной розни, формирование негативного отношения к России и русскому народу в целом.
Результатом этих и других психологических операций стали многотысячные митинги и собрания в Таллине, Вильнюсе и Риге, шумные кампании националистов в Польше, на Западной Украине и за рубежом.
Главным инициатором этих кампаний выступали США. В Госдепартаменте считали целесообразным негласно поддерживать государства, добивающиеся привлечения России как правопреемницы СССР к ответственности «за преступления тоталитарного коммунистического режима». А это, в свою очередь, давало возможность якобы «обиженным» странам использовать тезис о «нелегитимности послевоенного мироустройства» с целью предъявления разнообразных претензий к России. Так, например, литовцы муссируют вопрос о законности прав России на Калининградскую область. Эстонцы пытаются убедить Запад в «несправедливости» геополитических итогов Второй мировой войны для подкрепления своих притязаний на часть территорий Псковской и Ленинградской областей. Кроме того, они выдвигают требования «возместить ущерб, нанесенный оккупацией». Конечная цель всех этих шумных психологических акций — дискредитация России в глазах мировой общественности и дальнейшее разрушение ее государственности. Слабая и подконтрольная Россия с ее огромными сырьевыми запасами — слишком лакомый кусочек.
Продолжая разговор о наступлении на историческую науку, заметим, что в фальсификации прошлого России приняли участие не только перебежчики и диссиденты, но и «маститые» западные ученые. Как правило, они именовались независимыми. В то же время многие из них были связаны с разведкой или даже являлись отставными сотрудниками русских отделов спецслужб. Например, Роберт Конквест — автор популярных в нашей стране в «перестроечный период» книг «Большой террор» и «Жатва скорби» — был высокопоставленным сотрудником отдела дезинформации британской службы IRD.
О некоторых подробностях «книжной» акции в операции по «управлению умами» рассказал в очерке «Тайный западный план Маршалла для умов» Джон Метьюс, активный участник одного из проектов ЦРУ по психологической обработке интеллигенции Советского Союза и стран Центральной и Восточной Европы. По его словам, план состоял в организации пересылки книг, изданных на Западе в переводе на языки стран, интеллигенция которых подвергалась обработке. Книги в страну поступали бесплатно — от «благотворительных организаций». Тематика книг была самой разной — политика, музыка, медицина, художественная литература. Задача состояла в том, чтобы, пропагандируя отвращение к коммунизму (например, рассказами о зверствах ГУЛАГа), подспудно менять картину мира и нравственные ориентиры читателя. Сегодня, например, известно, что и Джорджа Оруэлла проплачивало ЦРУ, которое, выкупив у его вдовы права на «Скотный двор», заказало переписать сценарную концовку романа для Голливуда (чтобы со свиньями не ассоциировался Запад). В работе с писателями и журналистами ЦРУ руководствовалось установками, хорошо учитывающими специфику творческого труда. «Стимулировали» даже абстрактное искусство (как символ свободы в противовес соцреализму). При этом в круг «стимулируемых» отбирали представителей интеллигенции не только по принципу антикоммунистической идеологии, но и таланта. Считалось, что творческий человек работает с большей отдачей, если думает, что действует по собственной воле[236].
