Ознакомительная версия.
Думаю, успех онлайнов на «Ленте» был связан прежде всего с тем, что нас, пишущих в прямом эфире, никогда никто ни в чем не ограничивал. Главный редактор просила нас прежде всего не быть равнодушным к тому, что мы делаем, и всегда оставаться профессионалами. Это значило, что если у нас условное «Евровидение», то помимо троллей онлайн должен вести хотя бы один человек, который хорошо разбирается в музыке и понимает, сносно поют выступающие или не очень, и на кого это похоже. Прямых указаний – чего писать, а чего не писать, как анализировать то или иное высказывание Путина – никогда не было, и мы ощущали эту внутреннюю свободу и дорожили ей. Ощущение, что пишешь онлайн за гонорар (с чего началась наша беседа об онлайнах с Димой Ивановым), исчезла почти сразу же – сложно было себе представить лигочемпионский цикл без того, чтобы просиживать в редакции до позднего вечера, или очередной разговор Путина с народом без яростного шлепанья по клавиатуре – в надежде дать цитату и пояснить для читателя, что же президент имел в виду.
Онлайн – жанр, в котором не избежать технических накладок, и их за шесть лет было немало. Какие-то мы пытались превратить в достоинство (когда ведешь онлайн втроем, неизбежны повторы, по поводу каждого мы старались потом пошутить так, будто повтор был задуман изначально), какие-то были настолько нелепыми, что мы не стеснялись рассказать о них читателям. За какие-то накладки стыдно до сих пор. Например, один из финалов Лиги чемпионов я решил провести дома – просто чтобы не ездить лишний раз на работу. Все шло хорошо, только вот во время серии пенальти у меня пропал Интернет. Я впал в панику и тупо наблюдал за первыми двумя ударами, размышляя, выгонят меня на следующий день с работы или нет. Вдруг в голову пришел выход: я позвонил в редакцию и попросил выпускающего записывать то, что я диктую. Так в «Ленте» вышел первый устный онлайн – и так я понял, насколько же работа обычного комментатора сложнее, чем пишущего.
Интерес к обновлению спортивного языка и к жанровому своеобразию онлайнов свел меня с коллегами, которых интересовали схожие вещи. Так я познакомился с автором «Спортс. ру» Сережей Бондаренко. Он опубликовал на сайте пост, который начинался словами: «Мир, в котором появились текстовые онлайны футбольных матчей, безвозвратно изменился к лучшему». Сережа приводил несколько примеров из онлайнов («Льорис затоптал в своей штрафной два воздушных шарика. В свое время именно это помешало Винни-Пуху добыть у пчел мед», «Вувузелы как сигареты – все критикуют, и все равно засовывают себе в рот» и т. д.) и сравнивал их, например, с вот такой фразой: «Обыгравшись с партнером, он предпочел удару в упор пас в никуда». «Если я еще хоть раз услышу или прочту нечто подобное, – писал Бондаренко, – я заставлю автора этого описания проделать то же самое на моих глазах, со всей метафизической точностью».
Меня же совершенно неожиданно пригласили сделать доклад об онлайнах на конференции в РГГУ под названием «Филология футбола». В нем я попытался проанализировать, чем устный комментарий отличается от письменного, и приходил к выводу, что онлайн – это совершенно новый литературный жанр, экспромт на заданную тему перед телевизором, открывающий большие возможности для творчества. И хотя сейчас мой энтузиазм по поводу нового жанра поугас, я все равно считаю, что во многом тогда был прав. Из желания читателей в онлайн-режиме узнавать результаты матчей выросло пусть и маленькое, но направление в интернет-журналистике, которое невозможно игнорировать. Я ужасно рад, что приложил к его развитию руку, а «Лента. ру» стала площадкой для самых смелых экспериментов в этом жанре.
Пестрая лента
Светлана Рейтер
Светлана Рейтер – журналист, в 2012-м стажировалась в Колумбийском университете от фонда Пола Хлебникова, лауреат премии «Политпросвет» 2013-го; в 2013–2014 гг. – специальный корреспондент «Ленты. ру»
Как всегда бывает в подобных случаях, последний день работы в «Ленте. ру» я помню до мельчайших деталей: ночью я сидела с друзьями в кабаке на Никитском бульваре, мы ругались из-за присоединения Крыма. Слова «аншлюс» и «Крым наш» висели в воздухе – пополам с сигаретным дымом. Не придя к общему знаменателю, мы заказали по последнему – двойному – виски, после чего разошлись по домам.
Наутро я встала с похмельем – и кто бы мог мне сказать, что в ближайшие две недели это состояние станет для меня самым обычным. Продираясь сквозь туман в собственной голове, я поплелась на интервью к театральному режиссеру Евгению Лунгину: по просьбе нашего редактора отдела «Наука и техника» Андрея Коняева я готовила материал о случаях массового притеснения по «пятому пункту» в советские времена; Лунгин казался подходящей кандидатурой для интервью. Через неделю, когда в кабинете бывшего редактора «Ленты» уже сидело новое начальство, заметка о «пятом пункте» вышла на нашем сайте под названием «Мне в этой синагоге делать нечего», что полностью соответствовало моему состоянию.
В «Русском романе» Меира Шалева есть замечательная цитата: «Либо еда, либо воспоминания. Долго пережевывать и то, и другое просто невозможно». Но в случае с «Лентой» я до сих пор жую каждую минуту по многу раз.
Я помню, что Евгений Лунгин в тот день был изрядно расстроен: его старший брат, знаменитый кинорежиссер Павел Лунгин только что подписал письмо деятелей культуры в поддержку политики Путина на Украине. «Брат подписал себе приговор, – сокрушался Евгений. – Это все равно что радоваться вводу танков в Прагу».
В тот же момент я поняла, чем буду заниматься, когда вернусь в редакцию, – начну обзванивать деятелей культуры, поддержавших политику партии в Крыму, и буду спрашивать, какого рожна они это сделали. «И пусть покрутятся, как ужи на сковородке!» – кричала я в трубку своему редактору, бесконечно милому и интеллигентному Саше Артемьеву.
У входа в редакцию – кирпичный лофт с надписью «Ряды Солдатенкова» на фасаде – стояли мои коллеги и мрачно курили. Только что Роскомнадзор вынес нам предупреждение за ссылку на интервью Дмитрия Яроша, лидера украинского «Правого сектора»; эта ссылка была вставлена в текст беседы спецкора «Ленты» Ильи Азара с одним из руководителей «Правого сектора» Андреем Тарасенко. Подумав о том, что таких предупреждений у каждого порядочного издания – как у дурака махорки (например, в журнале Esquire, где я работала до «Ленты», таких предупреждений было два – если не три), я спокойно пошла в редакцию.
Помню, как включила компьютер. Традиционно похихикала с редактором Артемьевым. Вышла на улицу – чтоб выкурить две дежурные сигареты. Вернулась к компьютеру. Начала обзванивать деятелей культуры – некоторые из них комично увиливали от внятного ответа на вопрос, зачем они подписали письмо. Некоторые, как, например, Карен Шахназаров, уверенно выдавали патриотические сентенции.
Когда я записывала ответ Шахназарова, в свой кабинет быстрым шагом вошла наш главный редактор Галя Тимченко. «Все – ко мне», – бросила она на ходу. В ее кабинет – я видела это сквозь стеклянные стены – набились все, кто был в этот день в редакции. Кажется, это была среда.
Вроде бы я подумала: «Наверное, будут обсуждать предупреждение Роскомнадзора. Ничего страшного не случится, если я останусь на своем месте».
Кажется, через пять минут я услышала, как корреспондент отдела «Интернет и СМИ» Лиза Сурганова громко крикнула: «Галя, почему?» А еще через минуту Лиза пронеслась мимо моего стола со словами «Галю уволили».
То, что было дальше, помню чуть хуже: какие-то люди с пустыми картонными ящиками заходят в Галин кабинет, складывают вещи. Кто-то снимает с ее стола компьютер – большой, на задней панели – Дарт Вейдер. Кто-то плачет. Кто-то бежит за бутылкой виски – первой в бесчисленном ряду. Кто-то звонит родителям, кому-то звонят друзья.
Через час в редакции появился новый редактор – Андрей Гореславский. С виду – человек мягкий, молчаливый и обходительный. Но его личные качества нас уже никак не касались.
Собрав первую в жизни редколлегию, Гореславский тихим голосом объявил, что акционер настаивает на увольнении как самой Гали, так и Ильи Азара (за то самое интервью с «Правым сектором»).
В эту минуту нам всем стало ясно, что наша редакция перестала быть нашей в полном смысле этого слова: часть коллег уволилась одновременно с Галей, остальные ушли через несколько дней.
Ровно год назад, в мае 2013-го, я позвонила Гале Тимченко и попросилась на работу. Я знала, что в «Ленте» есть свободная позиция специального корреспондента.
Я еще не знала, с чем мне придется столкнуться. И поскольку я долгое время писала статьи вне штата, основная проблема состояла в том, чтобы привыкнуть к работе в редакции.
Моим последним постоянным местом работы был журнал «Эксперт» – старый офис на улице Правды, узкие коридоры советского образца, кабинеты – точь-в-точь как в производственном фильме, публицист Привалов, вперевалку идущий по коридору. Приветствие «Старик, ты гений!» до сих пор в ходу (вне зависимости от пола и возраста). Столуются на заводе с названием «Калибр» или что-то типа того. В кабинете главного редактора Фадеева на стенках – живопись неясной этимологии, на столе – переполненная пепельница, на стене – фотографии Путина и Медведева с дарственными надписями.
Ознакомительная версия.
