Степой взвивались. Степа дал себе слово с Люстрой не спорить, но «соскакивал», не выдерживал. Но, выпустив полемический углерод, мы опять-таки приходили к выводу, что Люстра прав.
Рюрик понимал, что варяги утрачивают свою монополию на «пути». «Путь», по существу, это сложившаяся система политических и экономических отношений, можно сказать, – империя, и, ославянив «путь», привязав его к населению, Рюрик тем самым заложит основы славянского государства. Наверное, именно поэтому он и стоит на форштевне памятника «Тысячелетие Руси» в Новгороде.
Убили его и варяги, и славяне.
Казалось бы все – концы в воду. Но возникает Олег.
– Олег славянин! – орал Люстра, светя очками как шаровыми молниями. – Имя ему Волх, или Ольга. Недаром народ создал былины о князе Волхе Всеславьевиче и князе Вольге Буслаевиче. «Буслаевич» – очень уж новгородское отчество. А Всеславьевич значит – величайший гражданин Руси. И матушка Волха, Марфа – Всеславьевна не по отчеству, но по сыну. Марфа – любимое женское имя новгородцев. А отец Волха – змей. Всемудрый.
«Подрожала сыра земля… А синее море сколыбалося…» Волх родился на Руси – языческий богатырь, колдун. И что же этот Волх делает?
А идет Волх к городу Киеву и далее на царство Индейское, чтобы защитить от Индейского царя Божьи церкви и почестны монастыри.
Он обвернулся гнедым туром золотые рога,
Побежал он ко царству Индейскому,
Он первую скок за целую версту скочил,
А другой скок не могли найти;
Он обвернулся ясным соколом,
Полетел он ко царству Индейскому.
И будет он во царстве Индейском.
– Как же так, Волх – колдун идет защищать Божьи церкви? Кто таков?
– Князь Олег! – однозначно говорил мой друг Люстра. – Волх – Вольга – Олег – все его имена. А идет он, язычник, чтобы выполнить завет Андрея Первозванного и положить на Руси, на Киевских горах, начало христианству. А обернулся соколом на второй скок – это он к Царьграду пошел на парусах…
Нет, сам Волх христианства не примет и ведет он себя в былине как язычник – волхвы, принесшие дары деве Марии, тоже не стали христианами. Но учение Андрея-апостола, видимо – так Люстра считал, – дало крепкий росток в славянском народе на Ильмень-озере.
По мнению Люстры, Олег сидел с трувар – верной дружиной («вар» – клятва) – в Изборске. Наверное, Изборск принадлежал славянам, а не кривичам – там все славянское: и славянские ключи, и славянские озера, и славянские болота. Верховодил Олег и над Плесковым, держал псковитян под собой и, что вполне вероятно, имел он в Плескове семью.
После убийства Рюрика Олег взял в Белозерске малолетнего Игоря и пошел с ним, как с хоругвью, в свой крестный путь. Благородный Олег – поскольку, войдя в Словенск Великий, и в Новый город, и в городище Рюриково, власти княжеской не узурпировал. Вещий Олег, поскольку предвидел Русь не только славянской, но более того – православной.
Люстра считал, что именно Олег выбрал православие для Руси. Хотя, по мнению известных и уважаемых ученых, оно, православие, было предопределено видом и родом язычества русичей-солнцепоклонников. По мнению Ловмянского, единственным богом славян был Сварог – небо. Академик Рыбаков утверждает, что на Руси и у славян вообще богом был Род и Роженицы. А вот что говорит интересный и критичный ленинградский историк Клейн. «С этой точки зрения, именно качеством „своего“ язычества, а не географическим положением или прочим, была приуготовлена Русь к христианству, даже более узко – к православию».
Степа, он все же не удержался от своей оценки, предположил, что православие – выбор Гостомысла. Только жрец – Рус – способен был угадать новую веру и увидеть солнце над крышей будущего храма Божьего и соединить двух Богов в такое гармоническое чудо, как златоглавая русская церковь, – только художник.
Люстра же напирал на то, что в Поильменье новой вере учил и наставлял славян сам святой апостол Андрей Первозванный. Он же и греков учил.
Мне был ближе взгляд Степы на это дело. Недаром даже в двадцатом веке русских называли двоеверцами. А сами они, как бы в подтверждение этому, зажгли на храмах Христовых золоченые солнечные купола. И на них водрузили кресты, как бы окрестили самое солнце. И первый золоченый купол засиял на соборе Святой Софии в Новгороде.
Я представлял себе вещего князя стоящим в Царьградской Софии в золотом мерцании божественной литургии, в ангельском пении и благовонных каждениях.
Время все же возвращает нам наших богов и героев. И я надеюсь, что со временем на самой почетной площади нашего государства, где сейчас охраняемый чиноприимный погост, все же поставят памятники основателям Руси: Гостомыслу, Рюрику. Олегу и княгине Ольге. Но более всех – Олегу.
Меня тогда сильно будоражило то, что Люстра считал Ольгу дочкой Олега. Крещение действительно неотвратимо надвигалось на Русь. Сам Олег не был готов к нему. Не были готовы и киевские поляне. Игорь, по всей видимости, оказался человеком слабым, не способным нести ответственность за принятие нового бога, наверное, не способным понять необходимость в нем. Вот как утверждал Люстра: спасая идею Гостомысла и Рюрика, привез он (Олег) из Плескова свою недюжинную дочку Ольгу Игорю в жены. Так что был он (Олег) князю Святославу дедом, а князю Владимиру прадедом. Но ведь мог он, имея такую дочь, обойтись и без Игоря – нашел бы ей какого-нибудь удальца покраше. Вот тут и кроется сокровенное: Игорь был прямым потомком Гостомысла, жреца солнечной триады, и от слияния ее с богом-человеком должна была возникнуть высшая совершенная благодать.
Именно Ольге, своей мудрой дочери, завещает князь Волх крещение Руси. Но и она, архонтисса руссов, не осмелилась толкнуть народ в Иордань.
То, что принятие православия Русью было провидением и проповедью Олега, явствует из легенды о его смерти.
Пушкин называет Олега вещим. Олег возвестил новую эру и новый путь руссов, на который, к слову сказать, Русь до сих пор так и не вышла – может быть, только сейчас…
Разговор Олега с волхвом, каким он виделся Пушкину, это разговор двух старых людей, полный достоинства и уважения друг к другу. Может быть, даже чуть крикливый со стороны волхва. Но его понять можно. Олег спрашивает провидца не о своей личной смерти, она его мало волнует, но о судьбе его дела. И волхв отвечает, скрытно обвиняя его в предании небес:
И примешь ты смерть от коня своего.
Кто же этот самый конь? Просто кобылий череп
