уставленная ретортами. Иегуди Бен-Равади поднимал его за плечи и вынимал из формы, словно песочный детский хлебец. Сон был упруг, как рыба, скользил между пальцев, и вот уже глиняный человек видел, как его создатель пьёт спитой чай вместе со старухой в пёстрой шали. Нищие в этом сне проходили, стуча пустыми кружками, по улице, один конец которой упирался в русскую тайгу, а другой — в Судетские горы. Глиняный человек спал, надёжно укрытый подвальной пылью и гнилым тряпьём, спасённый своим двойником и ставший с ним одним целым. Он спал, окружённый бутылями с селитрой и углём, не ставшими порохом, а вокруг лежали старинные книги, в которых все буквы от безделья перемешались и убежали на другие страницы.
Он проснулся через двадцать лет от смутного беспокойства. Он снова слышал лязг танковых гусениц и крики толпы.
Глиняный человек начал подниматься и упёрся головой в потолок. Он увидел, что оконце давно замуровано, но подвал ничуть не изменился. Ему пришлось сломать две стены, чтобы выбраться на свет. Миновав двор со странной скульптурой из шаров и палок, он выбрался на улицу. Глиняный человек не узнавал города, он не узнавал людей, сразу кинувшихся от него врассыпную. Но он узнал их гимнастёрки, погоны и звёзды на пилотках.
Он узнал звёзды на боевых машинах, что разворачивались рядом, и, ещё не понимая ничего, протянул к ним руки.
Глиняный человек стоял в пустоте всего минуту, и летний ветер выдувал из него сон. Но в этот момент танк старшего сержанта Нигматуллина ударил его в бок гусеницей. Медный пятиугольный ключ выскочил изо рта, и глиняное время остановилось.
Глиняный человек склонился, медленно превращаясь в прах, осыпаясь сухим дождём на булыжник. Он обмахнул взглядом людей и улицы, успевая понять, что умирает среди своих, свой среди своих, защищая свой город от своих же… Всё спуталось, наконец.
Глину подхватил порыв августовского ветра, поднял в воздух и понёс красной пыльной тучей над крышами.
Туча накрыла город пыльной пеленой, и всё замерло. Только старик на городских часах одобрительно кивал головой. Старик держал в руках косу и очень обижался, когда его, крестьянина, называли Смертью.
Какая тут смерть, думал старик, когда мы просто возвращаемся в глину, соединяясь с другими, меняясь с кем-то судьбами, как шапками на татарском празднике.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
23 февраля 2021
История про то, что два раза не вставать (2021-02-24)
Я очень не люблю, когда говорят о парных случаях, реинкарнациях и повторениях, но по-моему, иногда это можно. Вот, кстати, как в этом случае с двумя поэмами, одна из которых как бы отмечает начало русской литературы, совершившейся её расцвет, а вторая — запоздалый закат классики позапрошлого века.
…В общем, понятно, что Достоевский, глядя из позднего времени, на полутора страницах расправляется не с идеями либералов прошлого, а с их эстетикой (что, по-моему, гораздо больнее). Тем более, что Достоевский делает это как человек, вышедший из этого круга.
Теперь нужно рассказать о второй поэме. Есть в русской литературе ещё один важный роман, где на литературном мероприятии выходит автор с непростой поэмой (Если вы перечитаете это место, то поймёте, что Набоков описывает не только поэму, но и состояние, в котором мы пребываем на разных собраниях, и дети наши, поди, в нём не раз окажутся. Но это, как говорится, отдельный бонус читателю).
Честно говоря, если кто-то перечтёт это описание общественного безумия сейчас (благодаря мне), я буду считать свой день удачным.
Дальше: http://rara-rara.ru/menu-texts/dve_poehmy
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
24 февраля 2021
История про то, что два раза не вставать (2021-02-27)
…Очень хорошо, что сейчас нет никакой памятной даты, связанной с Шолоховым и его романом. Далеко майские дни, когда Шолохов родился.
Некруглая разница с 1965 годом, когда его роман получил Нобелевскую премию, нет юбилея ни начала публикации, ни её завершения. Правда, сам Шолохов умер 21 февраля 1984 года, но и тут, слава Богу, нет числовой рифмы.
В мире существует ужасное информационное правило, что некое сужение нужно привязать к памятному дню или юбилейной дате. Но о некоторых вещах (если о них хочется сказать спокойно), лучше говорить не в могучем хоре, а частным порядком — негромко, не споря с адептами. У всех своя правда.
«Шолоховский вопрос» давно стал из вопроса литературоведческого вопросом политическим, а потом и вовсе пополнил список многих тем, которые обслуживают не знание, как психологические потребности общества. Были ли американцы на Луне? Писал ли Шекспир знаменитые пьесы? Болел ли Ленин сифилисом? Является ли гомеопатия наукой? И так далее — вплоть до Теслы и уж совсем малоизвестных (для нас) случаев вроде истории о пишущей машинке Киллиана. Только тронь их — и каждому будет что сказать, причём это будет сеанс массового психотерапевтического выговаривания в рамках знаменитой логической теоремы Колмогорова, которую я так люблю упоминать — ну и дальше http://rara-rara.ru/menu-texts/priyatnoe_i_nepriyatnoe
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
27 февраля 2021
История про то, что два раза не вставать (2021-02-27)
…Вообще-то вся эта история про Мейерхольда, но, если покопаться, это история про писателей второго ряда, которые интереснее, чем писатели первого.
Но если покопаться ещё, то эта история вовсе не о них.
Это история о том, как устроен сюжет, и как его проверяет драматургия жизни.
Я чрезвычайно люблю русских писателей второго и третьего ряда.
История этого выражения странная. Одна из версий проста: когда-то книжные полки (и шкафы) были в дефиците, и одних писателей ставили в первый ряд, а других — во второй. Это был способ коммуникации хозяев с гостями — по корешкам книг. «Я такой-то» — «Понимаю». Огромное количество людей собирало книги по цвету, собраниями сочинений, покупало их в расчёте на то, что «дети прочитают».
Это естественное явление, следствие уродливых перегибов в культе книги.
Ряд книжных корешков ведь был символом — у одного стояло
