13 апреля из Ванкарема в путь отправилась партия Буйко, включавшая, по Бутакову,13 моряков с «Челюскина». Она имела в своём распоряжении четыре упряжки и проделала свой путь за двенадцать дней, также испытав по пути немало лишений. Поначалу внимание Буйко привлекали арктические пейзажи мыса Онман. «Великолепное зрелище предстало перед нашими глазами! Казалось, весь мир был как на ладони. Концом, идущим к северу, мыс Онман срывался 300–метровой стеной скал ко льдам моря. В мягком свете уходящего солнца белела выутюженная простыня залива (Колючинской губы. — В. К.). На востоке она окаймлялась высоким стройным мысом Джинретлен. Далёко в море, точно вызов Арктике, вздыбился ввысь Колючин… Спускаясь, мы долго любовались этой картиной. Но Колючин многие вспоминали недобрым словом. Колючин — братская могила кораблей и самолётов» (т. 2, 1934, с. 408–409). Позднее, как и его предшественник, он отметил трудности пересечения по неровному льду Колючинской губы, а также суровые испытания участников перехода во время пурги 15 апреля. «Вижу, что товарищи бредут в полудремоте. Кроме сна они ничего не видят и ничего не хотят. Всё чаще, снова и снова встаёт вопрос: «Спать! Отдохнуть во что бы то ни стало!» Каюры возражают:
— Спать на снегу в пургу — замерзнешь… Скоро будет одна яранга… Надо скорей идти.
Мы поневоле тащимся за нартами. «Одна яранга», однако, не показывается. Мы обессиливаем вконец и бесконечно твердим каюрам:
— …Спать…
Но они и слушать не хотят и только сильнее и напряженнее кричат на собак.
Наконец, среди белесого засилья прочертилась полоска косы. Мы взбираемся на неё. Нарты сворачивают к чёрным столбам, виднеющимся в тумане. Вероятно, это остатки желанной яранги; хозяин, видимо, откочевал… Каюры выбивают ногами из‑под снега мороженый окорок. Он похож на свиное сало. Ножи кромсают мясо, рты смачно жуют его… Спальные мешки выдёргиваются из‑под увязки нарт, миг — и народ валится меж ропаками льда. Каюры не спали. Они караулили рассвет, а некоторые просто заявили:
— Не хотим замерзнуть.
Только три часа мы провели в мешке под снегом» (т. 2, 1934, с. 414–415). Во время такой ночёвки замёрзли три собаки.
Четырёхсуточный отдых на мысе Сердце — Камень восстановил силы участников перехода. «За это время мы успели постричься, умыться, побриться, переколотить полюбивших нас чукотских вшей» (т. 2, с. 415). Оставшийся путь до Уэлена со свежими силами на отдохнувших собаках одолели за двое суток.
На следующий день (т. е. 14 апреля) тронулась в путь партия Ширшова из 8 человек с двумя нартам. Н. Ширшов: «Мы вышли из Ванкарема последней четвёртой партией. Вышли сверх плана, отказавшись от переброски на самолётах, чтобы освободить их для больных, чтобы посмотреть берега Чукотки и поближе познакомиться с бытом чукчей, наконец, чтобы просто «проветрить свои ноги», как говорит Саша Погосов» (т. 2, 1934, с. 434–435). Незапланированный маршрут едва не получил драматическое развитие, так как на попутных пунктах снабжения не оказалось необходимого продовольствия. В этой ситуации решили выходить к мысу Дженретлен напрямую через остров Колючин. Ночевать пришлось в лагере ремонтников, занятых восстановлением самолёта Ляпидевского, поделившихся с ходоками скудными запасами продовольствия. Объединившись с отставшими от партии Буйко, образовали целый санный поезд из пяти нарт, в расчете на двенадцать челюскинцев, не считая местных каюров, что потребовало оригинальной организации использования упряжек: «Группа ребят садится на нарты и уезжают вперед на километра два от остальных. Затем они слезают, идут дальше, а нарты остаются в ожидании остальных. Отдохнувшие собаки быстро везут следующую группу, далеко обгоняя ушедших вперёд, забрасывая эту группу ещё дальше. Ребята послабее распределены по двое на нарту, более выносливые ходоки… по трое на нарту: каждому из них уже приходится ехать не половину, а только треть пути» (т. 2, 1934, с. 436). В результате из пятисот километров пути каждому удалось проехать на нартах не более ста.
Хотя челюскинцев в это время больше всего занимала возможность добраться в обжитые места, откуда можно было вернуться к семьям и рабочим местам там, на Большой земле, радиограмма за подписью членов Политбюро во главе со Сталиным известила их о предстоящем награждении, что и было оформлено решением ЦИК от 20 апреля 1934 г. Все 104 челюскинца были награждены орденом Красной Звезды, семь пилотов, командиров воздушных машин — орденами Ленина с одновременным присвоением им звания Героев Советского Союза.
Спустя почти две недели для Хмызникова настала пора вылетать в Уэлен. «Всех нас, последних, оставшихся в Ванкареме, забирают три самолёта. Больных Расса и Комова с доктором Никитиным и штурмана Павлова забирает Доронин в свою закрытую пассажирскую кабину. Часть людей берёт самолёт Каманина, и, наконец, Бабушкина, Леваневского и меня — Водопьянов.
Часа через два быстроходная машина Водопьянова приносит нас в Уэлен. Но что это? На аэродроме не видно самолёта Доронина… Оказывается, в пути сдал мотор, и Доронин должен был сделать вынужденную посадку. Без всякого аэродрома ему удалось благополучно сесть, подправить мотор и снова взвиться вверх.
Уэлен поразил нас своими размерами. После разбросанного на большом пространстве десятка яранг Ванкарема он показался настоящим городом. Город, состоящий из яранг, вытянулся на косе, отделяющей лагуну от моря. На лагуне расположился «аэропорт», имеющий котёл для согревания воды моторов, ряды бензиновых бочек, разбросанные бидоны и разную авиационную утварь. На краю аэродрома из‑под снега торчат огромные прямоугольные крылья поломанного самолёта Ляпидевского «АНТ-4»…
…Яранги в Уэлене по величине больше ванкаремских. Часть яранг сделана из дерева с железными крышами стандартного типа. Собственно чукотскую ярангу эти стандартные домики напоминают лишь по своей форме. В селении имеется и несколько настоящих домов; в них помещаются исполком, школа, радиостанция и другие учреждения.
Сейчас Уэлен заполнен челюскинцами. Сюда же подходят отставшие товарищи пеших партий. Эти полтысячи километров, которые им пришлось сделать пешком, часто в пургу, иногда чуть не голодая, были очень трудны. В одном из домов, превращённых в наши общежития, я увидел Пе Пе Ширшова. Лицо у него загорело, устало смотрят глаза.
— Ну как, Пе Пе, прошёл твой поход?
— Очень трудно было. Всё не могу прийти в себя, а завтра надо на собаках в бухту Лаврентия» (1936, с. 234–235).
Однако далеко не всё благополучно обстояло здесь, казалось бы, при самом успешном завершении грандиозной спасательной операции, что засвидетельствовал врач Никитин: «Прилетев в Уэлен, я узнал, что число заболевших продолжает увеличиваться. Тяжёлая дорога на собаках, которую проделали около 60 % всего коллектива, и недостаточное питание в пути ещё более ослабили челюскинцев. Свалился Бобров, заболел зоолог Стаханов» (т. 2, 1934, с.354). Не отрицая приведённых примеров, всё же более вероятным представляется обычная вспышка инфекций, возникающих при контакте зимовщиков с обитателями материка.
Теперь, задолго до сроков начала обычной навигации, предстояло перебросить челюскинцев, а также переживших две зимовки участников Особой Северо — Восточной экспедиции, включая «работников Дальстроя» всех рангов и положений, в жилые места чукотского побережья, доступные для подхода судов на исходе зимы. Этот процесс также отражён в воспоминаниях участников. Так, Березин добрался до культбазы с больницей в бухте Лаврентия 29 апреля, где был оперирован. К тому времени там находилось 16 больных, из них шесть человек в тяжелом состоянии. Особо сложная ситуация возникла в связи с заболеванием Боброва, у которого обычный аппендицит грозил перейти в перитонит, но, к счастью, вовремя сделанная операция завершилась благополучно. Ситуация в бухте Лаврентия оставалась сложной, прежде всего в связи с материальным обеспечением, как и по стране в целом. Так, Семёнов в статье «В бухте Лаврентия» отмечает отсутствие белья (местные врачи делились собственным с женщинами «Челюскина», позже ситцем выручила местная кооперация), не было угля (собственным поделились пограничники), даже с продовольствием дело обстояло далеко не благополучно: «В недрах самой культбазы, у местной кооперации, у пограничного отряда, у местного населения разыскали добавочные продовольственные ресурсы: нашлось немного, но это немногое позволило обеспечить всех больных правильным питанием» (т. 2, 1934, с. 442).
Этот же источник отмечает, что позднее «мало — помалу жизнь челюскинцев в бухте Лаврентия наладилась. Во — первых, силами челюскинцев, прибывших первыми в бухту Лаврентия, было создано отличное общежитие. Каждого вновь прибывшего встречала чистая тёплая комната, а в комнате — самодельная чистая койка, на койке чистый матрац, накрытый ситцевой простынёй. Для каждого раздобыли одеяла. Не хватало подушек. Прибывшим последними пришлось подушки «сочинять». Наладили отлично общую столовую. Нашлось достаточное количество посуды. Повара собственные, пекари — тоже, уборщики, подавальщики — тоже. Не забудем, всё это происходило на Чукотке!
