Считается, что японцы как «равнинная» нация сформировались примерно к V веку. Однако еще в эпоху Дзёмон (10-е тысячелетие до нашей эры!) здесь, в горах Хакусан, были стойбища «лесных» людей — племени Дэдзукури. Эти люди не могли выживать на равнинах. Не умели возделывать поля, выращивать рис и овощи. Потому что у них была своя, уникальнейшая культура покорения гор и леса. Их инструменты для заваливания деревьев, сбора ягод, желудей и дикоросов, ловли рыбы в реке и приготовления пищи не имеют аналогов по уровню первобытной изобретательности.
Главной же «мудростью Дэдзукури» считалось умение выживать сообща в условиях долгой зимы. Белая Гора была источником воды и жизни. Лес — отцом родным, зима — матерью. Могущественные ками скрывались в каждом водопаде, за каждым камешком, под каждой травинкой. Японцам V века было что перенять у своих горных предков.
Именно из этой древней психологии очень многое осталось и в подсознании современных японцев. Кто смотрел гениальнейший фильм Сёхэя Имамуры «Легенда о Нараяме», поймет, что я имею в виду.
* * *
«Нараяма-бусико» («Легенда о Нараяме», 1983) — фильм, принесший его режиссеру, Сёхэю Имамуре, мировую славу и Пальмовую Ветвь в Каннах. Эта картина — о крошечном племени первобытных японцев, обитавших без контакта со внешним миром в горах Хоккайдо. По Закону племени число едоков не должно было превышать число работающих людей. Поэтому стариков, «пришедших в негодность», их же собственные дети должны были относить на гору Нараяма и оставлять там на милость бога горы.
Ни время, ни место происходящего в фильме не обозначены. Однако любопытно, что племена с подобным укладом обитали в японских горах примерно до 30-х годов XX века.
* * *
Что же делать, чтобы ками были довольны?
Для начала выработать в себе две параллельные оси поведения — Искренность и Благодарность.
Оба понятия замкнуты друг на друга: используя Природу для жизни, ты должен быть открыт и честен с ее воплощениями — ками, и в то же время благодарен ками за все, чем ты жив. И постоянно поддерживать эту связь в повседневности: ты — ками — храм. Что бы с тобой ни происходило — свадьба дочери, похороны близкого человека, увольнение из фирмы или выигрыш в лотерее, — ты не должен забывать о том, кто тебе все это дает.
Ведь любая весть изначально благая. Просто ты к этому еще не привык.
Раньше люди ходили к священным местам пешком, пересекали вплавь реки, взбирались на горы, чтобы добраться до удаленных от бренного мира святилищ и отблагодарить Природу за подаренную жизнь. Сегодня японцы делают это на самолетах, автомобилях, круизных лайнерах и фуникулерах, но суть остается прежней: хотя бы раз в месяц отключись от повседневной суеты, поблагодари ками за все лучшее, что у тебя есть, — и очень искренне попроси дальнейшей поддержки.
Ведь что бы с тобой ни случилось — пока ты жив, тебе всегда есть за что их благодарить.
Не правда ли, Борис Борисович?
* * *
Как уже сказано, Сираяма-химэ — хозяйка Белой Горы — покровительница воды, без которой нет жизни. Все живое на горе и вокруг горы подчиняется ее воле. Вода добывается из снега, выбегает из-под камней, падает с неба. И все это — Сираяма-химэ-сама.
Гора Сираяма — сильнейший духовный магнит: ежегодно сюда приезжает от 600 до 700 тысяч паломников. Всего же по стране храмов Сираямы насчитывается более трех тысяч.
Обычная практика при посещении синтоистского святилища — помолиться, приобрести какой-либо оберег (о-мамори) — и, ублажив таким образом ками, откупить предсказание судьбы на ближайшее будущее (о-микудзи). Ну а если в кармане завалялись лишние пятьсот-семьсот иен ($5–7), написать на деревянной «лошадиной табличке» (эма) свое Самое Сокровенное Желание и повесить ее в специальной нише под стенами храма. Тогда одно из священных животных-посланников — Лошадь — доставит твою молитву куда положено.
Обереги бывают разные. От несчастной любви, от аварии в дороге, от болезни или банкротства. Как правило, это крошечный расшитый золотом мешочек. В мешочке — бумажка с молитвой. Открывать мешочек нельзя: волшебство пропадет. А в последние годы появились даже о-мамори от СПИДа, внутри которых вместо обычной бумажки можно прощупать «священный» презерватив.
И все-таки самыми популярными считаются предсказания. Дешево, сердито — и сразу вроде бы ясно, как жить на свете.
Так, Гребенщикову ками сообщили, что впереди у него, в принципе, полоса удач, ежели в ближайшее время он будет держаться юго-восточного направления и чаще идти на компромиссы в семейной жизни. Если он что-то потерял, пусть ищет это на Востоке, а если он женщина, то следует воздержаться от беременности в ближайшие полгода.
— Обязательно учту, — покорно кивает Боря.
Расшифровка предсказаний «о-микудзи». Храм Богини Белой Горы, апрель 2004 г.
Рубекину же синтоистские боги настойчиво порекомендовали не пытаться идти по жизни в одиночку, искать сил у любимых людей и в родном коллективе, а главное — больше слушать начальство, ибо оно знает куда идти и «в беде не бросит».
— Очень правильные предсказания, — веско прокомментировало эту мысль стоявшее рядом «начальство».
* * *
В аэропорту Канадзавы прощаемся с Ёсии-саном. Не знаю, встретимся ли еще, но таких японцев, я убежден, стоило бы клонировать — и на экспорт. В каждую страну мира по Ёсии-сану.
Низкий поклон ему. Искренняя благодарность.
Кот и Каневский провожают нас в самолет. Стоят у стойки, как солдаты в строю, только что честь не отдают. Эх, старая гвардия…
Весь перелет до Токио Гребенщиков, закрыв глаза, слушает в наушниках свою электронику, и по крыльям его носа то и дело пробегают сполохи белого света.
* * *
Последний вечер. БГ опять хочет мяса.
— Я думаю, самое время поесть сябу-сябу, — объявляет Боря сразу по прибытии в аэропорт Ханэда.
Нас осталось ровно семь с половиной: Гребенщиковы, Васильевы, мы с Джимми и Рубекин с аппаратурой. Ни в какое такси не влезаем, хоть тресни.
— О-оукэй… — поднимает Джимми указательный палец и идет арендовать микроавтобус. — А ты пока вычисли сябу-сябу покруче! — просит он меня.
Что-либо круче Гиндзы в Токио придумать сложно. Звоню в лучший гиндзовский ресторан, заказываю места, говорю, что приедем минут через сорок. Перетаскиваем сумки к стоянке и от нечего делать играем в слова. Вскоре подруливает Джимми на казенном микроавтобусе.
Загружаемся. На приборной панели светится экранчик спутникового навигатора.
— Говори адрес, — командует Джимми.
Забиваем центр Гиндзы в компьютер, и над нужным местом на карте города зажигается крестовая мишень.
— Только не стреляй, — умоляю я.
— Yep, I’ve been warned, — кивает Джимми, трогая с места. — Don’t press the red button…
Выруливаем на хайвэй и разгоняемся под 130. Каждую минуту в динамиках звенит колокольчик и механический голос японской девушки эротически вскрикивает:
— Через пятьсот метров — направо, ага?
Ага, милая. Вот только Тарковский снимал эти магистрали-небоскребы[21] для «Соляриса» днем и в монохроме, а мы здесь — ночью и внутри. И скорость побольше будет. Как бы не промахнуться. Один неверный поворот — и разворачиваться придется на другом краю Хонсю…
— Следи за надписями, я не успеваю! — просит Джимми. Погружаюсь в мельтешащие за окном иероглифы. Народ сзади смолкает, придавленный скоростью. На минуту в машине повисает гнетущая тишина — лишь механическая девушка продолжает монотонно выкрикивать указания. Наконец нервы водителя не выдерживают:
— Guys, talk! — кричит Джимми, вцепившись в баранку. — Just make any sound, you know? I need to be sure we’re still alive!
И по двенадцатиместной «тойоте» на ста тридцати км/ч раскатывается хорошо поставленный хохот Гребенщикова.
* * *
Через полчаса влетаем на всем скаку в Гиндзу, паркуем машину и отправляемся по сябу-сябу.
Ресторан «Суэхиро» на Гиндзе — это, скажу вам, нечто особенное. Именно здесь подают знаменитую «мраморную» телятину с мясозаводов Кобэ. Телят этих выращивают до двух лет, постоянно массируя и потчуя пивным суслом. Два года райской жизни — и на стол к богатым гурманам. Такая вот бывает судьба. Пожить так, что ли, как-нибудь в следующей карме?
В результате получается нежнейшее мясо, которое почти не нуждается в термической обработке. Подцепляешь палочками листик сырой телятины, макаешь в суп, кипящий в кастрюле посередине стола, болтаешь его там три-четыре секунды, вынимаешь, макаешь в соус — и в рот. Жевать почти не нужно, тает само собой.
