Бета, в отличие от своих товарищей, которые действовали потому, что были верны своей родине, а обоснований пробовали искать в христианстве или в неопределенной метафизике, нуждался в рационалистических основаниях для действия. Когда гестапо арестовало его в 1943 году, в нашем городе говорили, что это произошло в результате провала одной из левых групп. Если жизнь в Варшаве мало напоминала рай, то теперь Бета попал в низшие круги ада, то есть за ним замкнулись ворота «концентрационного мира». Нормальным для того времени чередом он провел несколько недель в тюрьме, а потом был вывезен в концентрационный лагерь в Освенциме. Шансы выжить в этом лагере были невелики. Как и других вывезенных в концлагеря, мы считали Бету погибшим. Однако он пережил два года Освенцима. Когда к Освенциму приближалась Красная Армия, Бету с транспортами других узников отвезли в Дахау, и там освободили его американцы. Обо всем этом мы узнали только после войны; то, что Бета пережил в «концентрационном мире», можно прочесть в томе рассказов, в котором он описал свой опыт[88].
Выйдя из лагеря, Бета поселился в Мюнхене.[89] Там вышла в 1946 году книга «Мы были в Освенциме», написанная Бетой и двумя его солагерниками. Книга была посвящена «VII Американской Армии, которая принесла нам освобождение из концентрационного лагеря Дахау-Аллах». Из Мюнхена Бета вернулся в Варшаву и опубликовал здесь том своих рассказов.
Я читал много книг о концентрационных лагерях, но ни одна из них не рождает такого чувства ужаса, как рассказы Беты. Потому что Бета не возмущается — он описывает. В «концентрационном мире», как известно, быстро создается особая иерархия общества. На вершине ее — хозяева лагерей; после них идут заключенные, пользующиеся доверием лагерных властей; следующий слой общества — это смекалистые заключенные, которые умеют найти способы добывать пищу и этим поддерживать свои силы. Ниже всех стоят слабые и беспомощные, которые с каждым днем скатываются все ниже, потому что их лишенный питания организм не может справляться с работой. Их ждет в конце концов смерть — в немецких лагерях это происходило путем укола фенола или в газовой камере. Разумеется, за пределами концентрационного общества оставались массы людей, которых убивали сразу по приезде в лагерь, то есть все неспособные к работе евреи. Бета в своих рассказах четко определяет свою «классовую» принадлежность: он принадлежал к смекалистым и здоровым — и хвастается своей смекалкой и умением выживать. Жизнь в концлагере требует постоянно напряженного внимания, каждая минута решает: жизнь или смерть. Нужно уметь реагировать должным образом, а уметь можно только тогда, когда знаешь, откуда грозит опасность и как ее избежать: иногда слепым послушанием, другой раз неторопливостью, в иных случаях шантажом или подкупом. Один из рассказов Беты[90] складывается из описания серии опасностей, которых Бета избегает в течение одного дня:
1) Стражник предлагает Бете хлеб; чтобы взять хлеб, нужно перескочить через канаву; канава является линией сторожевых постов; стражникам дано указание стрелять в людей, которые пересекают эту линию; за каждого убитого за этой линией они получают три дня отпуска и пять марок. Бета понимает замысел стражника и отказывается от приманки.
2) Стражник слышит, как Бета передает другому заключенному новость о взятии Киева. Чтобы стражник не написал рапорт об этом преступлении, Бета передает ему через посредника старые ручные часы в качестве взятки.
3) Бета уходит из-под руки опасного капо[91] благодаря быстрому исполнению приказа. Вот фрагмент (дело касается заключенных греков, которые были слишком слабы, чтобы хорошо маршировать; им привязали в наказание палки к ногам; надсматривать за ними поставлен россиянин Андрей):
«Я отпрыгиваю, получив сзади удар велосипедом. Срываю шапку. Унтершарфюрер, управляющий на Гармензе, красный от негодования, соскакивает с велосипеда.
— Что творится в этой ненормальной бригаде? Почему там люди расхаживают с привязанными палками? Почему не работают?
— Они не умеют ходить.
— Не умеют — прикончить!
— А вы знаете, что опять гусь пропал?
— Чего стоишь, как пень? — заорал на меня капо. — Пусть Андрей с ними разберется. Los.[92]
Я припустил по тропинке.
— Андрей, кончай их! Капо велел!
Андрей схватил палку, ударил наотмашь. Грек заслонился рукой, взвыл и упал. Андрей положил палку ему на горло, встал на нее и закачался.
Я поспешил убраться восвояси».[93]
День, описываемый Бетой, заполнен стараниями избежать опасностей, а также сложной игрой, которая идет между Бетой и его солагерником россиянином Иваном. Иван украл у Беты кусок мыла; Бета решает отомстить и терпеливо ждет случая. Он замечает, что Иван украл гуся; путем мастерски сделанного доноса (так, чтобы не легло на него пятно доносительства) он провоцирует обыск; гуся находят. Ивана избивает эсэсовец, счет выравнен.
Бета горд, что у него получается, тогда как другие вокруг, менее ловкие, погибают. В постоянном подчеркивании, что сам он хорошо одет, здоров, сыт, много обыкновенного садизма. «Они двигаются, чтобы их не били, жрут траву и липкую глину, чтобы не чувствовать голода, ходят осовелые, еще живые трупы» — говорит он о своих солагерниках. А о себе: «Хорошо работать, когда съешь на завтрак добрый шмат грудинки с хлебом и чесноком и запьешь банкой сгущенки». Деталь, касающаяся одежды Беты (вокруг полунагие оборванцы): «Я отхожу в тень, подкладываю под себя пиджак, чтобы не запачкать шелковую рубашку, укладываюсь поудобней спать. Мы отдыхаем, кто как может». А вот сценка «классового» контраста. Заключенного Бекера должны сжечь в крематории как слишком слабого, а стало быть, бесполезного:
«В этот момент у края нар вынырнула снизу чья-то седая огромная башка, и на нас уставились растерянные, часто моргающие глаза. Потом появилось лицо Бекера, помятое и еще больше постаревшее.
— Тадек, у меня к тебе просьба.
— Валяй, — сказал я, нагибаясь к нему.
— Тадек, мне хана.
Я свесился еще ниже и заглянул ему прямо в глаза; они были спокойные и пустые.
— Тадек, я столько времени голодный. Дай что-нибудь поесть. Сегодня последний вечер.
Казик хлопнул меня по колену.
— Знакомый, что ли, еврей?
— Это Бекер, — тихо ответил я.
— Ты, еврей, залазь на нары и жри. От пуза жри, а что останется, заберешь с собой в печь. Давай лезь. Можно со вшами. Я здесь не сплю. — И потянул меня за руку. — Пошли, Тадек. У меня в бараке мировая шарлотка есть, мама прислала».
Смекалистых и сильных власти лагеря использовали для некоторых особых работ, которые давали им возможность запастись одеждой и продуктами. Одним из самых желанных видов работы была разгрузка вагонов, привозящих в Освенцим евреев из разных городов Европы. Эти евреи везли с собой чемоданы, полные одежды, золота, брильянтов и продуктов, — им говорили, что они едут «на поселение». Когда поезд (кратко именуемый «транспортом») въезжал в ворота лагеря, тут же выгоняли испуганную толпу из вагонов, отделяли молодых, а старых и женщин с детьми грузовики забирали сразу в газовые камеры и крематории. Работа заключенных состояла в том, чтобы выносить багаж, который обогащал Рейх и власти лагеря. Бета описывает свою работу при «транспорте». Протаскивает его в эту бригаду француз Анри.
В обширной литературе об ужасах двадцатого века не часто удается найти описание фактов глазами соучастников преступлений (авторы обычно стыдятся этой роли). Впрочем, соучастничество применительно к концентрационному лагерю — это пустое слово: машина безлична, ответственность перемещается с исполняющих приказы выше, все выше. Рассказ Беты о «транспорте» нужно, я думаю, включить во все антологии литературы, представляющие судьбу человека при тоталитарных режимах, если такие антологии когда-нибудь появятся.
Прибытие «транспорта» разложено на несколько актов, как в театральной пьесе. Несколько цитат[94] позволят лучше представить себе писательский метод Беты, чем пересказ.
Пролог — или Ожидание «транспорта»
«Вокруг нас сидят греки, жадно двигают челюстями, как огромные, нечеловеческие насекомые, жрут с аппетитом заплесневелые куски хлеба. Они встревожены, не знают, какая будет работа. Их беспокоят шпалы и рельсы. Они не любят таскать тяжести.
— Was wir arbeiten? — спрашивают.
— Niks. Transport kommen, alles Krematorium, compris?*
— Alles verstehen,[95] — отвечают они на крематорском эсперанто. Они успокаиваются: им не придется ни грузить рельсы на машины, ни таскать шпалы».
Акт I — или Прибытие «транспорта»
«Разнополосатая толпа лежала вдоль рельс в узких полосках тени, дышала тяжело и неровно, болтала на разных языках, лениво и равнодушно смотрела на монументальных людей в зеленых мундирах, на зелень деревьев, близкую и недостижимую, на шпиль далекого костела, где как раз звонили запоздало к вечерне.
