Я не верил глазам своим: по древним камням спокойно шла женщина, приближаясь к нам.
– Моя Надежда… не покидала меня в желании моём… уйти! – Женщина подошла к Н.В., и они склонились надо мной.
Верно, ноги мои подкосились, и я сполз по стене, не в силах выдержать напряжения необычной ситуации.
– Вам жить ещё. Возьмите это кольцо. Возможно, оно от города, легенду которого вы рассказали! – И Гоголь протянул мне серебряное кольцо с сердоликом.
Не прощаясь, Надежда взяла с камня огарок свечи и двинулась в обратном направлении, увлекая за собой Н.В. Их спины закрыли слабый огонёк. Скоро они слились с темнотой, камушки, потревоженные шагами, замолчали.
Последние, самые яркие звёзды растворялись в светлеющем небе. Развалины обретали чёткие контуры.
– О-о-у!.. Вот ты где? Пропащий человек! Уже немножко дома все волнуются очень. Жена там, родственники… – кричал под стеной Али, деликатно подбирая слова, отчего речь его была забавно путаной. Рядом с ним, прижавшись к ноге отца, стоял хрупкий, большеглазый сынишка лет шести. – Давай спускайся уже вниз…
– Иду! – крикнул я, махнув рукой, и вдруг заметил застывшую на камне восковую змейку – след ночной свечи. Пошарив в карманах, никакого кольца я не нашёл. Но всё равно что-то было, что-то произошло этой ночью. – Свеча была? Была! – бубнил я, спускаясь по выбитым кирпичам ступеней в толще стены. – Разговор был? Был! Допустим, я грезил, но… да нет, и слышал, и видел его!..
У пролома в стене меня встретил Али.
– Сейчас весна. Змеи злые. Весной они злые. Укус – смерть! Прям сразу! – махал он руками. – Если бы не он, – ткнул Али в сына, – я не нашёл бы тебя, нет. Он видел, как ты ночью туда-сюда – и со двора.
– Ладно, извини. Хотелось Мерв одному почувствовать.
Дома я был прощён, хотя супруга с трудом переносит мои эксцентричные выходки, а на кухне ждал гость, капитан милиции, один из бесконечного количества родственников Али. Сдёрнув фуражку, он долго тряс мою руку, выражая признательность желанному, дорогому гостю не только от их семьи, а от всего города. (Ох, уж эти милые, восточные преувеличения!) Окончив ритуал, он бросил мою полуоторванную руку, как надоевшую забаву, и так же долго, тщательно вытирал огромным носовым платком большую, коротко остриженную голову. Он совершенно взмок от своего красноречия и рукотрясения. Закончив безуспешное вытирание, он долго и тщательно складывал мокрый платок. Я был убеждён, что всё в своей жизни он делает медленно, нудно, сопя паровозом, жутко потея, и оказался неправым! Как только он вынул из висящей на плече планшетки плоскую металлическую фляжку, прокомментировав своё действие, полным значения словом: «Спирт!» – скорость его движений и слов удесятерилась. Тут же появились пиалы, зелёный лук и хлеб. Выпили, естественно, за гостя дорогого. (Господи! Хоть бы выжить!)
Хрустя луком, капитан рассказал о последних городских событиях, выделив из них два. Первое – наш приезд и второе – что несколько дней назад в гостинице остановилась странная парочка – муж и жена. Он выдаёт себя за некоего Гоголя, недавно сжёгшего свою книгу, а жена его, Надя, везде за ним ходит и по возможности уводит домой. Она дежурной администраторше сказала, что муж её совсем не опасен, только ночами иногда бродит и всё о книге своей сам с собой разговаривает, о Боге, о России… Сегодня с утра его всё-таки хотели взять и в больницу свести для проверки, да их уж и след простыл. Исчезли Гоголь и его Надежда. Вот так!
– Не понимаю! Убивайте меня! – подвёл черту капитан. – Ну сжёг книжку, купи другую! Не дом же сгорел! Зачем с ума сходить? За здоровье ещё раз дорогого гостя и его бесценной семьи!
Спирт и рассказ капитана бросили меня в жар. Неуклюже стягивая ветровку, я запутался в рукаве и, стряхнув её с себя, услышал, как что-то звякнуло, покатившись по полу.
– Кольцо, – прошептал я.
– Кольцо! – повторил Али, подняв его с пола.
– Серебро с сердоликом…
– Серебро с сердоликом! – подтвердил за моей спиной Али. – Вот ты везучий. Такое кольцо, как у нас говорят, змей отгоняет, зло разное… Это кольцо у нас поколениями ищут…
Что мне было делать? Сказать, что не нашёл, а в подарок получил от?.. Нет уж, увольте.
Лечебница, как выяснилось, есть и в Мары. Я удержался от объяснений…
Но ночью-то, ночью со мной беседовал Гоголь! Гоголь!.. Я знаю!
Февраль 1992 г.
МОСКВА
Статья опубликована :
№32-33 (6334) (2011-08-10) 5
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Последние сны Петра Яковлевича Чаадаева
Портфель "ЛГ"
Последние сны Петра Яковлевича Чаадаева
Пётр Яковлевич Чаадаев вернулся домой более раздраженным, чем обычно в последнее время.
Ехать к балу ему хотелось менее, чем остаться дома в халате, приобретенном накануне. Но он был принужден ехать: коронация, миропомазание на престол Александра II того требовали.
Одиночество, долги, бедность стали его неотступными мучителями, и покупка халата была роскошью, да уж больно хорош, а то старый совсем поистёрся. Но не халат и даже не мысли, толкавшие к плотной, тонкой англицкой бумаге, заставили уйти его с бала после мазурки, а увиденное отражение в переплетённых квадратах стёкол окна: голые виски, на коих вены вздыбились италийскими виадуками…
Предшествовал же этому повороту к окну громкий, всеми слышимый шёпот дам:
– Как он чудесен.
– Парис!
– Я всегда была ужасная патриотка, но, увидев императора, волей Господа, Александра II, стала ещё ужасней!..
В мужском кружке Хомяков, не «слыша» дам, сказал:
– Будет лучше! Господа! За хорошим царствованием следует дурное, за дурным – хорошее!
Позолота мундиров бросала блики на потухшие бледно-серые лица, не оживляя отвисших щёк.
– Да, грядёт светлая эра прогресса! – благоговейно сказал ещё кто-то. П.Я., стоя у колонны, скептически заметил:
– Взгляните на него, просто страшно за Россию. Это тупое выражение, эти оловянные глаза?
Чаадаев опустил скрещенные на груди руки, чуть наклонил лысую голову и вышел из залы.
– Господа! А не партажёр ли он? – испуганно тужно прошепелявил раззолочённый старик, забрызгав слюной.
– Вот, уж действительно, старый сумасшедший!.. – воскликнул страждущий эры прогресса.
Но чей-то властный голос перебил его:
– Возможно, что вы не правы, молодой человек.
2
У себя в кабинете П.Я. отказался от безупречной предупредительности старого слуги, позволив только снять с себя фрак. Без слов и жестов, по одной «маске» хозяина, тот понял всё, что нужно, и растворился в чёрном прямоугольнике двери.
Досада дёрнула рот П.Я.: он забыл, как зовут его мажордома. Последнее время, а именно с Пасхи, мозг его, как всегда сосредоточенно работавший, подшучивать стал, отказывал в пустяках.
– Как же его?.. Дурно!..
В темноте, облачившись в халат, П.Я. сел на диван и расслабил тело. Жёсткое удобство ампира всегда успокаивало его. Вышколенный слуга внёс горящую свечу в изящном бронзовом подсвечнике. Потрескивая, она высветила тяжесть книжных шкапов, бювар с рукописями и аккуратно стоявший на краю письменного стола серебряный кофейный поднос на одну персону.
Кроме кофейника, одетого в зимнюю рукавицу Наполеона, подаренную Чаадаеву сувениром в Париже, покладистым к победителям, новым «патрицием» канцелярии министерства иностранных дел Франции, на подносе была кофейная фарфоровая чашечка в серебряном корсете, да ещё табакерка фарфоровая же, на квадратной крышке которой румянился сам побежденный император. Отсутствие сладостей, как и неразвязанный шейный платок, говорили о хозяине больше, чем все языки Москвы и Петербурга…
Пересев за стол, отпив глоток кофе, П.Я. сжал виски ладонями и услышал руками тяжёлые перекатывания чего-то круглого, уставшего…
3
– Меня считают прагматиком, холодным человеком… Как просто объявить боль души несоответствием общему тону… Боже, как темно и душно. Только и видно мерцание нескольких лиц человеческих… Пушкина да Левашовой… да вон ещё Орлова… И всё ряженые… ряженные в допетровские рубища «филы», убаюканные своими песнями любви к народу, который их не понимает и дремлет под серой шинелью…. Какой сильный топот… ничего не видно в пыльной темноте, кроме иероглифа «Народность»… То проницательное чутьё без разума несётся с упоением единства в пропасть…
П.Я. не замечал ранее за собой способность спать с открытыми глазами, и теперь открытие это его неприятно озаботило.
– Что это со мной, в самом деле? Заснул сидя. Дурно.
4
П.Я. был уверен, что не играет на рояле. Даже в своём тесном кругу он не позволял себе делать то, что считал блажью настроения. Но сейчас он был один…
