Две основные идеи направляли парижских санкюлотов: протест против голода, душившего их при полном попустительстве термидорианских властей, и требование подлинного народного суверенитета, участия в управлении государством, что внушал им «Трибун народа» вот уже несколько месяцев кряду.
Именно поэтому на полотнищах, под которыми они шли к Конвенту 12 жерминаля (1 апреля), было написано: «Хлеба и конституции 1793 года!» Это означало: «Депутаты, уходите, уходите в компании со всеми угнетателями, что вы посадили вместо избранных нами должностных лиц!»
Эти лозунги были повторены и во время прериальского восстания.
39
Конечно, жерминаль и прериаль были вызваны не Бабёфом.
Их подготовили и стимулировали обстоятельства внутренней жизни страны.
Но Бабёф разглядел и осмыслил эти обстоятельства раньше и глубже, чем кто-либо другой; а разглядев и осмыслив — предсказал и в чём-то определил события.
40
К середине зимы III года полицейские чиновники в своих сводках стали отмечать новое явление: участившиеся случаи самоубийств.
В то время как во дворцах Барраса и Терезы Тальен пышные приёмы сменялись балами и оргиями, предместья Парижа, сжираемые голодом и холодом, всё глубже погружались в отчаяние; не видя выхода, бедняки убивали своих детей, а затем и сами кончали счёты с жизнью.
С этой проклятой жизнью…
Разрушая по частям здание Революционного правительства, термидорианцы уничтожали один за другим институты, созданные некогда якобинцами в их борьбе с голодом.
Всего через две недели после отмены максимума была реорганизована Центральная продовольственная комиссия, в которой некогда успешно трудился Бабёф. Заменившая её Комиссия по снабжению была построена на иных началах и преследовала иные цели: обеспечивая заказы крупным поставщикам, она всецело служила интересам новой хищнической буржуазии. Это достаточно ясно показал председатель Комиссии Буасси д'Англа в своей «тронной» речи, не пожалевший сарказмов в адрес якобинской экономической политики.
— Из Франции, — сказал он, — хотели сделать нечто вроде корпорации монахов. Государство одно должно было всё определять, всем руководить; оно должно было стать единственным торговцем, единственным земледельцем, единственным фабрикантом. Так, сосредоточив в своих руках все богатства, руководя всеми работами, оно становилось источником неслыханной тирании. Этот план предусматривал упразднение всех состояний посредством убийства богатых людей; разрушение всех торговых домов, контор, мастерских и полное разорение промышленности…
В ответ на сомнения и запросы Буасси д'Англа уверенно заявил, что снабжение Парижа не вызывает никакого беспокойства: состояние общественных складов превосходно, ежедневный подвоз хлеба полностью покрывает спрос потребителей.
Это было в нивозе.
В плювиозе, однако, казённый оптимизм господина д'Англа оказался несколько поколебленным: хлебные ресурсы Комиссии быстро иссякали. Поставщики, мечтавшие о больших прибылях, отказывались сдавать зерно по государственным ценам; принудить же силой их никто не мог. Остался один выход: сокращать паёк, отпускаемый по карточкам. На этот путь и стали администраторы, это означало голод.
41
Первые волнения из-за продовольственных трудностей начались в середине плювиоза.
В вантозе они усилились, причем зачастую к ним начали примешиваться чисто политические требования.
В Конвент полетели петиции.
5 жерминаля (25 марта) Буасси д'Англа в отчаянии докладывал Конвенту:
— Уже два дня, как мы снижаем паёк, установленный законом; в полдень мы не знаем, что будем есть вечером…
Правительство шло на паллиативы.
Комитет общественного спасения рекомендовал увеличить количество хлеба за счёт прекращения просеивания муки; 7 жерминаля он предписал раздать вместо полуфунта хлеба по 3 унции риса; но это был не выход — рис нельзя было сварить из-за отсутствия топлива!..
42
Термидорианский Конвент ждал неприятностей, но не предвидел их масштабов.
Всё же кое-какие предупредительные меры были приняты.
Ещё 1 жерминаля (21 марта) по инициативе Сиейса был проведён декрет о защите национального представительства, согласно которому «скопления» вокруг Конвента должны были разгоняться силой, а «мятежные выкрики» и «оскорбления депутатов» рассматривались как уголовные преступления, караемые смертью.
Позаботились и о «вооружённых силах».
«Золотая молодёжь» Фрерона была поставлена под ружьё; раздали оружие и наиболее «надёжным» представителям секций, иначе говоря собственникам.
И всё же вряд ли это помогло бы тальенам и фреронам, если бы повстанцы были организованы и имели опытных вождей. Но вожди томились в тюрьмах или коротали дни в изгнании; отсутствие же руководства не могло не сказаться на общей организации парижских борцов за права и за улучшение жизни народа.
43
Уже до прихода решающего дня его можно было предсказать.
Столица бурлила.
Секции резко разделились на два лагеря: рабочие, возглавляемые Сент-Антуанским предместьем, готовили грозную петицию, буржуазные же районы сразу и недвусмысленно заявили о своей солидарности с Конвентом. Кое-где заранее побывали монтаньяры, призвавшие секционеров оказать поддержку делу свободы.
С раннего утра 12 жерминаля санкюлотские секции и предместья были на ногах. Толпы рабочих и ремесленников, мужчин и женщин окружили Конвент и потребовали, чтобы их пропустили в зал собраний.
Термидорианцы растерялись, несмотря на то что они загодя готовились к встрече с петиционерами.
После короткой заминки, не отваживаясь противиться манифестантам, они выполнили их требование. Робость Конвента особенно увеличилась потому, что его верные стражи, «молодцы Фрерона», вчера ещё очень храбрые и решительные, сегодня вдруг куда-то исчезли.
Но манифестанты не собирались использовать замешательство своих врагов.
Это было самое «мирное восстание», какое можно себе представить.
Великое множество людей, неся плакаты и транспаранты, торжественно продефилировало через зал собраний. Оратор повстанцев, спустившись к решётке Конвента, прочитал текст петиции. Но оратора никто не слушал. В зале стоял невообразимый шум. Несколько депутатов, покинув свои места, присоединились к народу и стали с ним брататься. Другие тут и там уговаривали петиционеров, давали им обещания и умоляли, чтобы те, во избежание излишней сутолоки и чрезмерного скопления людей, не задерживались в зале.
Уговоры были излишни: считая, что задачу свою они выполнили и цели достигли, санкюлоты начали разбредаться.
Этим дело и обошлось; на следующий день лишь кое-где в предместьях можно было увидеть небольшие толпы людей. Генерал Пишегрю, которому Конвентом было поручено «навести порядок», навёл его без большого труда. Только после этого струхнувшие было «мюскадены» повыползали из своих убежищ.
Нечего и говорить, что требований рабочих никто выполнять не собирался.
Однако, если термидорианцы полагали, что на этом всё кончилось, они глубоко заблуждались. 12 жерминаля произошла лишь своего рода генеральная репетиция «мирного восстания». Само же восстание началось полтора месяца спустя. И здесь хозяевам Конвента не удалось так быстро и безболезненно «навести порядок». Какое-то время казалось, что и само их существование висело на волоске.
44
За эти полтора месяца кризис расширился и углубился. Падение курса ассигнатов превращало деньги в простые бумажки. Цены на все продукты поднимались с невероятной быстротой. Все, кто располагал деньгами, вдруг стали купцами; торговлей пробавлялись везде, даже в роскошных салонах. Но те, кому торговать было нечем, нищенствовали.
Беспомощные попытки Конвента лишь обостряли кризис. То выдвигался проект полной ликвидации ассигнатов; то вносилось предложение взыскивать государственный долг натурой; то устраивались лотереи, выигрыши в которых погашались за счет имущества эмигрантов. Снова открыли биржу, но это облегчило грязные махинации скупщикам и спекулянтам.
Богатые фермеры, всё более наживаясь на росте цен, не желали везти зерно и муку в голодающий Париж. Конвент создал специальную комиссию во главе с Баррасом, которая должна была обеспечить подвоз хлеба в столицу. Но комиссия ничего не добилась — ходили слухи, что её члены столковались со спекулянтами — и хлебный паёк быстро уменьшился до двух унций, да и те выдавались нерегулярно. Зато именно под предлогом подвоза продовольствия, требующего серьёзной охраны, Париж окружался войсками. Не надеясь больше на «молодцов Фрерона» и чувствуя приближение нового взрыва, Конвент провёл чистку генерального штаба и принял декрет о сформировании конной гвардии в 2400 сабель.
