VII.
После рекламной паузы Малахов сказал, что терять детей всегда страшно, но сейчас мы увидим женщину, которой умершая дочь явилась во сне, и этот сон изменил всю жизнь этой женщины. От такого поворота темы все замолчали, поэтому женщине - Людмиле Красновой из Самары, - пришлось выходить дважды - при первом дубле публика забыла поприветствовать ее аплодисментами.
История Людмилы выглядит так. Ее единственная дочь Анечка умерла от лейкемии. Людмила и ее муж Александр долго плакали, но однажды Людмиле приснилась ее умершая подруга, которая сказала ей, что Анечка пока учится являться родителям во сне, скоро обязательно научится и явится, а пока передает привет и просит ждать. Людмила рассказала мужу об этом сне, муж не поверил, а Людмила стала ждать, и однажды, примерно через полгода, Анечка действительно ей приснилась и произнесла единственную фразу: «Ищите меня в третьем детдоме».
Конкретика произвела впечатление и на Александра, он навел справки и выяснил, что в Самаре в самом деле есть третий детдом, супруги поехали туда и удочерили девочку Олю, которая с порога сказала им, что они - ее мама и папа.
- Вы считаете, что в образе Оли к вам вернулась Анечка? - спросил Красновых Малахов.
- Мы не были в этом уверены, - смущенно ответил Александр. - Поэтому мы усыновили еще восемь детей - трех мальчиков и пятерых девочек.
Студия взорвалась аплодисментами, а Малахов торжествующе спросил Лялю Михайловну и Эле Эльдерхановича:
- Как вы считаете, может быть, это и есть рецепт?
Ляля Михайловна вежливо промолчала, а Эле Эльдерханович так же вежливо ответил:
- Я рос в многодетной семье и знаю, что это такое, поэтому хочу сказать этим людям: вы - святые!
Студия снова зааплодировала, передача закончилась.
В ночь на 22 марта прошлого года возле дома 19 по Садовой-Спасской произошла трагедия. Спустя год и три месяца в студии шоу «Пусть говорят» трагедия была реконструирована - разумеется, не в соответствии с канонами трагедийного жанра, а строго в рамках телевизионного формата - гость в студии, аплодисменты, рекламная пауза и обязательная (телевидение всегда очень дидактично) аналогия - «Людмила усыновила восьмерых детей… Может быть, это и есть рецепт?» Если о каком-то рецепте и можно говорить, так это именно о рецепте шоу - его формат способен, скажем так, нейтрализовать любую трагедию или просто неудачу, недаром программа Андрея Малахова уже много лет становится неотъемлемым спутником любого значимого поражения - от «Евровидения» до важных футбольных матчей. Собрались в студии, поаплодировали в промежутках между рекламой - вроде как и расстраиваться уже глупо.
Обугленные трупы и кулоны с Микки Маусом, сломанные шеи и пробы ДНК - готовая пища для кошмарных снов на годы вперед телевидением переваривается за пятьдесят минут кривого (в записи, но без монтажа) эфира. Потом в студии выключат свет, гостей отпустят домой, массовка останется на запись следующей передачи - например, о мужчине, который полюбил мертвую девушку и принес ее с кладбища домой, - и уже не вспомнит о том, как плакали небеса по Ратмиру Шишкову и его друзьям.
Дмитрий Быков
Тонкий ход Ламанческий
Гордон строит мельницы
Самый распространенный вопрос: зачем. Совершенно очевидно, что Александр Гордон против симулякров выиграть не может. Какая тут, в самом деле, дискуссия? Гордон закрикивается и захлопывается без особенных усилий. Он терпит наглядное, показательное, не подлежащее обжалованию поражение. Даже мне, не питающему к нему особо пылких чувств, - так, ровное благожелательное уважение, - было горько на него смотреть. И во время эфира с этим, забыл, как бишь его, неважно, и на той программе, на которой был сам, - про Аркаим, древнюю праматерь ариев, ариеву конюшню, столицу белых воинов и волхвов. Тоже было мозгораздирающее зрелище.
Сидят с одной стороны тихие профессора, трясут какими-то хронологическими таблицами, а с другой прыгает астролог Глоба, в глазах злоба. Это же математический закон, объективная реальность: десять профессоров не перекричат одного астролога, особенно если на его стороне красный мистик Проханов. Двадцать белых агностиков не перекричат красного мистика. Посреди этого ходил печальный Гордон, одетый с той тщательной, дорогой потрепанностью, которая с самого начала изобличает глубокий замысел. Это уже на грани обтерханности. И тогда начинаешь спрашивать себя, зачем ему это нужно, - и глупее этого вопроса нет ничего. Он первым додумался возвести лузерство в куб, в принцип, в моду - и это единственный ответ на все, что нам предлагается сегодня.
Я хотел сначала написать «единственный наш ответ им», но задумался: кто мы и кто они? Назвать Гордона неудачником - даже на фоне этого, как его, - не сможет и самый злопышущий критикан. Этот, как его, был еще никто и звать никак, а Гордон уже был культовой фигурой, вел «Хмурое утро», советовал самоубийцам поскорей кончать с собой, а то кофе стынет. Так что говорить о разделении российской аудитории на удачливую гопоту и жалобную интеллигенцию как-то не совсем комильфо: думаю, доходы Гордона и того же Глобы как-нибудь сопоставимы. Вероятно, разделение проходит по другой демаркационной линии: одни, побеждая, испытывают смутную неловкость, сознание незаслуженности победы, сочувствие к побежденному. Другие дотаптывают побежденного до состояния праха. У них даже есть выражение: «порвать, как обезьяна газету». Обезьяне мало не уметь читать - ей надо этому радоваться. На дне души, в подвалах памяти у нее хранится убеждение в том, что газета - ценный предмет, мало не уметь ею пользоваться - надо ею подтираться. «А ну-ко, свинья, погложи-ка Правду!» Если свинья не будет чувствовать, что перед нею Правда, - ей будет невкусно.
Нам сейчас вовсю навязывают мифологию победы. Из всех колонок звучит трубное: «Хватит быть лузерами!» (Особенно смешно это звучит в исполнении персонажей, которые никто и звать никак). Мы побеждаем решительно везде. Книга об Аршавине называется «История великой победы», как будто Аршавин отдал такой пас Павлюченко, что тот пробил непосредственно в рейхстаг. Мы победили канадцев, шведов, голландцев, американцев, чья валюта падает, европейцев, чьи машины горят вследствие национальных проблем, а наши просто так; мы победили голод, нищету, депрессию, скоро победим инфляцию и Грузию (я думаю, что в Грузии-то инфляция и сидит). Мы пользуемся конъюнктурой самодовольно, упоенно, нагло. Нам прет. Это написано на нашем жизнерадостном лице. Мы высокомерно поучаем всех, кому не прет. Мы - опять эти «мы», но что поделаешь, стране навязывают общность, и кто не орет, не пьет пива и не прыгает топлесс в честь нашей великой победы, тот не любит Отчизны своей; так вот, мы ведем себя, как салабоны, дорвавшиеся до дедовства.
Как знают все отслужившие, самые грозные деды получаются из наиболее зачморенных салаг. Они дорвались и отрываются. Простите меня за неполиткорректность, но, скажем, в особо пылких патриотических декларациях иных израильских правых - прежде всего из бывших наших - мне слышится порой та же оголтелая ярость, накопленная во время погромов. Между тем если бы победители иногда не жалели побежденных, мир бы прекратился. Это единственное доказательство права на победу, единственный залог того, что победитель ее заслужил. Иначе он так и остается не победителем, а лузером, которому поперло.
И вот среди этих лузеров, которым прет, Гордон с поразительным артистическим чутьем заряжает программу «Гордон-Кихот», главное содержание которой сводится к тому, как его тонким слоем размазывают по экрану. Размазывают нагло, тупо, триумфально. Что? Ты рот еще открываешь? Н-на.
Самое удивительное - как они ведутся. Они не понимают, зачем их пригласили, и с удовольствием попадают во все ловушки. В ток-шоу позвали мельниц, и они мелят, мелят, машут конечностями, держи - улетят. Они охотно перемелят и Гордона, и зал, и зрителя, и телеаналитика Славу Тарощину, искренне недоумевающую, зачем вступать с ними в дискуссию. Полноте, я сам человек брезгливый. Но если не вступать с ними в дискуссию, мы можем проснуться в дивном новом мире, в котором повода для дискуссий уже не будет - одно гы-гы, разноображиваемое радостным бугага.
Когда- то мы с Никитой Елисеевым задумывали журнал «Лох». Или «Лузер», если кому-то это кажется более брендовым. Это был бы наш ответ на только зарождающийся гламур, на культ успеха, на беспрерывные истории преуспевания (довольно однообразные, как все счастливые семьи: украл -выпил - в Куршевель, украл - выпил - в губернаторы)… Там было бы грандиозное разнообразие сюжетов: автобиографические заметки «Как меня развели». Любовная история «Как мне не дали» или «Как я не смог». Вместо очерков о великих состояниях прошлого, нажитых самым бесчестным путем, в исполнении безработных историков, на чьих губах так и кипит голодная слюна, - очерки великих поражений, разорений, неудавшихся экспериментов: в истории человечества их побольше, чем блистательных триумфов. И все это, доложу вам, истории мужества, подвига, иногда - гениального прозрения. Мне неинтересно читать про то, как Леонардо ди Каприо после премьеры «Титаника» получил триста тысяч признаний в любви. Мне интересно, как Бизе умер через год, день в день, после оглушительного провала оперы «Кармен», названной в утренних газетах образцом дурного вкуса.
