Спасения не было, восстав против своего Господа, он становился вечным изгоем.
Есть наказания, куда более жуткие, чем все вместе взятые земные узилища и пыточные дыбы. Рассказывают, что когда отцу последнего российского императора донесли, что в одной из его тюрем сидит человек, осмелившийся плюнуть на его портрет, он, возмутившись необходимостью за это еще и кормить преступника, приказал немедленно выгнать того вон и сказать, что царь в свою очередь – плюет на него. Страшно ходить средь людей, когда на человека плюют земные цари, но все же есть в том и некая доля смягчающего драму юмора. От Иоанна же отвернулся Царь небесный – и уже невозможно было помыслить воздаяние жесточе этого. Нельзя было даже удавиться – теперь с этим предстояло жить уже не только до смертной черты, но и там, за нею.
Но пока дышала плоть, ее все еще сотрясало исступление последней надежды: еще немного, еще одно злодейство – и чаша Его терпения (наконец-то!) переполнится… Но гасли и корчи этой агонии.
И проступал холодный пот понимания, что напрасно – все.
Трагического осознания той жуткой истины, что именно в этом и есть отплата…
«Вот почему, – говоря словами Виссариона Белинского, – из всех жертв его свирепства он сам наиболее заслуживает соболезнования; вот почему его колоссальная фигура, с бледным лицом и впалыми сверкающими очами, с головы до ног облита таким страшным величием, нестерпимым блеском такой ужасающей поэзии.»
Что дает (давало?) нам основание причислять к лику каких-то вселенских гениев В.И.Ленина?
То обстоятельство, что именно под его руководством был осуществлен Октябрьский переворот (да, именно так называли это событие в первые послереволюционные годы даже официальные идеологи установившегося режима), который, в свою очередь, на долгие десятилетия определил характер развития едва ли не всей мировой цивилизации?
Да, это так, Великая Октябрьская социалистическая революция (будем все же именовать это событие так, как оно того заслуживает: ведь какой бы этический знак сегодня ни присваивался ему, едва ли в истории двадцатого столетия найдется событие, равное ей по масштабу своих последствий) навсегда останется в памяти поколений и поколений. Ну, а роль Ленина здесь никому не приходит в голову оспаривать даже сегодня, когда самому решительному пересмотру подвергаются все еще вчера, казалось бы, незыблемые истины.
Но отвлечемся на минуту от исторических фактов и попробуем вообразить себе, что Октябрьская революция потерпела поражение. Ничего невероятного в таком для многих, может быть, кощунственном предположении нет. Вспомним: Ленину даже в самую последнюю минуту приходилось прилагать невероятные усилия для того, чтобы преодолеть сопротивление многих своих ближайших сотрудников. Даже в самую последнюю минуту все еще висело, что говорится, на волоске. И потом, если «величайший стратег революции» действительно столь гениален, что любое сказанное им слово должно восприниматься как нечто, равнопорядковое мировому Логосу, то голосом Абсолютной-Истины-В-Последней-Инстанции должно быть и вот это знаменитое: «Промедление смерти подобно!» (по существу являющееся прямым отрицанием железной детерминированности перехода власти в руки большевиков.)
Вот и представим себе, что так и не сумели большевики овладеть тем мимолетным мгновеньем, которое одно только и могло дать им власть в той конкретной политической ситуации, что сложилась в России к осени семнадцатого. Одним словом, звезды ли, политический ли расклад сил, собственная ли осторожность большевистских вождей, сумевших-таки совладать с неудержимо рвущимся к власти Лениным, не знаю что, но что-то вдруг помешало свершиться тому, последствия чего сказываются и поныне: революция не состоялась… Могли бы мы тогда отнести Ленина к разряду величайших гениев всех времен и народов?
Я знаю, что даже и при такой постановке вопроса многие, не задумываясь, ответят положительно. Но будем же честны: ведь если бы Октябрьской революции не было, имя Ленина широким массам сегодня не говорило бы решительно ничего. Так, сегодня практически ничего не говорят громкие (а по тем временам куда уж громче!) имена Милюкова, Гучкова, того же Керенского. А ведь в те дни общественный вес этих людей намного превышал значимость Ленина. По меньшей мере в одном можно быть абсолютно уверенным: в случае поражения революции той вселенской кампании тотальной канонизации великого «вождя и учителя мирового пролетариата» не было бы. А если бы не было кампании, длившейся семь десятилетий, то что вообще мы знали бы о нем сегодня?
Но я говорю отнюдь не о субъективной оценке этой в общем-то и в самом деле незаурядной личности, именно субъективную-то оценку я и хочу (насколько это вообще возможно) отсечь. Меня интересует, кем был (и был бы сейчас) Ленин, так сказать, сам по себе без помощи «Министерства Правды» и «Министерства Любви», сделавших многое в канонизации этого человека. Свой вопрос я бы сформулировал даже более жестко: действительно ли неоспоримым было лидерство Ленина в созданной им партии? Впрочем, любой вправе упрекнуть меня в том, что здесь я вступаю в область столь зыбких предположений, что ценность любого из них не превышает стоимости любого гадания, а то и просто, говоря русским языком «бреда сивой кобылы в лунную ночь». Так, можно ли вообще всерьез высказывать сомнение в том, чтобы Ленин (подумать только, Ленин!) не был бы вождем большевистской партии, – ведь уже само это сомнение для многих может служить надежным симптомом верного умственного помешательства. И все же…
Жизнь на каждом шагу учит нас в том, что формальными лидерами каких-то замкнутых организаций становятся отнюдь не самые талантливые их члены: самые талантливые, как правило, еще и самые капризные, часто весьма высокомерные и почти всегда неуживчивые и тяжелые в общежитии люди. Перед талантливым человеком с готовностью снимают шляпу, но подчиняться (впрочем, если мы говорим о большевистской партии и насаждавшейся в ней дисциплине, то, может быть, правильней было бы говорить «повиноваться») предпочитают личности пусть и несколько ограниченной, но зато обладающей одним до чрезвычайности важным для лидера качеством – более устойчивой психикой. Приняв во внимание это обстоятельство, мы будем иметь достаточно весомое основание хотя бы только для абстрактного предположения о том, что рядом с таким формальным лидером в организации существует возможно даже не один человек, не только не уступающий ему в интеллектуальном отношении, но и прямо превосходящий его. Так, может, и в партии большевиков были функционеры, которые могли бы бросить вызов Ленину в борьбе за интеллектуальное первенство?
Я не призываю, подобно Декарту, подвергнуть сомнению все, что не обосновано какими-то непререкаемыми абсолютными началами, но если все же забыть о прививавшейся всем нам с самого детства мысли о непреходящем величии и гениальности Ленина, то что останется от его загробной славы? Да и что вообще мы знаем о нем, кроме того, что «Ленин видел далеко, на много лет вперед…», «…он взвешивал мир в течение ночи…», а то и вот так:
«… Я Ленина не видела,
Но я его люблю!»
А впрочем, на каком вообще основании можно судить о величии давно ушедшего от нас человека? Казалось бы, ответ на этот вопрос едва ли не очевиден: разумеется же, по тем следам, которые он оставил на этой земле. Но здесь дело значительно осложняется тем, что от самого главного, что сделал Ленин, необходимо абстрагироваться. И не только в силу принятого нами условия (революция не состоялась): реальная история Октябрьской революции настолько переврана по выражению Троцкого «сталинской школой фальсификации», что основывать любые суждения на признававшихся официальной мыслью утверждениях было бы методологически ошибочным. Поэтому в основу вывода должно быть положено что-то другое.
Что же именно?
Показания современников? Но полностью доверяться свидетельствам людей, в значительной мере зависевших от содержания своих показаний, тоже нельзя. Между тем все свидетельства, высказывавшиеся открыто в советской печати, – это всегда тщательно отсеянные, а то и просто откорректированные позднее в соответствии с «социальным заказом» (не всегда, впрочем, от недобросовестности) вещи. В открытой печати (живописи, кинематографии, скульптуре и т. д. и т. п.) у нас просто не существовало решительно ничего такого, что могло бы хоть в малейшей степени служить деканонизации вождя.
Таким образом, остается одно – собственные показания тех людей, которых мы хотели бы сравнить друг с другом, т. е. собственные показания и самого Ленина, и тех лиц, которые входили в круг высшего руководства большевистским движением в России. При этом ясно, что к числу подобных свидетельств должны относиться главным (и, наверное, исключительным) образом произносимые в разных обстоятельствах программные речи и рукописи теоретических работ. Одним словом, тексты.
