Я вернулся в разгромленную квартиру, и через полчаса поисков телефона позвонил шерифу. Он не замедлил явиться в сопровождении все того же криминалиста.
Я смотрел, как его машина поднимается по холму, и с тоскою думал, что Рип сейчас заливался бы на всю округу.
Верджил поднялся по ступеням, окинул взглядом разруху и сказал:
— Ох, Боже, Боже, Боже. — Потом повернулся ко мне. — Похоже, опять что-то искали, да?
Я постарался выразить восхищение его гениальной дедукцией. После чего процедура пошла по накатанному пути. Включая ссылку на моего родителя.
— Жаль, конечно, что это случилось с мальчонкой Уилла, — сказал Верджил минут через десять. — Кто-то никак не хочет отбросить мысль, что у тебя кое-что есть.
И пригвоздил меня взглядом. Я молчал.
— Наверное, это «кое-что» очень им понадобилось, раз стреляли в твою собаку, — добавил шериф. — Ох, Боже, Боже, какая досада!
— Верджил, — сказал я. — У меня нет пленок.
— У-у-гу, — промычал он, входя.
Этот человек не верит ни единому моему слову.
В отличие от предыдущих посещений, на Верджила напал чих. У него чуть голова не оторвалась, когда парень из криминалистической лаборатории посыпал комнату порошком для снятия отпечатков.
— Кажется, у меня разыгралась аллергия на этот чертов порошок, задумчиво и гнусаво проговорил Верджил. В его печальных глазах появилось обвиняющее выражение. — У тебя в доме не водится случайно платков?
Думаю, вы сами догадались, каков был мой ответ. Верджил, ворча, спустился к своей машине и выудил из бардачка пачку одноразовых платков. Потом вернулся и стал бродить по развалинам, чихая, как ненормальный.
Он в десятый раз исторг громкое «Ай-чххи!», когда позвонила Имоджин. Я, наверное, с минуту преодолевал баррикады, отделявшие меня от телефонного аппарата. И только снял трубку, как Имоджин затараторила, даже не дождавшись моего «Алло!».:
— Хаскелл, у меня гениальная идея, я знаю, как вывести на чистую воду убийцу Филлис!
Верджил стоял у меня за спиной, поэтому кроме «Как?» я сказать ничего не мог.
— А вот как: я скажу Уинзло и Руте, что Филлис прислала копии записей мне. Навру, что кассеты прибыли сегодня по почте. Тогда убийца решит, что существует больше одной копии, и будет охотиться за мной!
Так, минуточку! Стоп! Уж не предлагает ли Имоджин себя в роли наживки? Она что, шутит? Тогда не только убийца станет её преследовать, но и все, кого Филлис записывала.
— Послушайте, это не просто плохая идея. Это опасная идея. Вы меня поняли? — я говорил тихо, поскольку Верджил, вытянув шею, прислушивался к каждому моего слову. Мало того, он вдруг перестал чихать. Какое чудесное излечение! Просто мистика!
— Глупости, Хаскелл! — воскликнула Имоджин. — В кино это проделывают постоянно!
Я снизил голос почти до шепота.
— Имоджин, в кино и людей убивают, и банки грабят, и по всему городу на машинах носятся как сумасшедшие, но в жизни все не так просто, — и я рассказал, что случилось с Рипом. — Так что не делайте этого, понятно? Даже не вздумайте!
На том конце трубки повисла тишина. Потом Имоджин сказала:
— Хаскелл, мне очень жаль Рипа. Правда.
Я бы с удовольствием подольше поболтал с ней и выслушал ещё несколько сочувственных слов, но краем глаза заметил некое движение в комнате. Верджил усердно делал вид, что сморкается, а сам украдкой подбирался поближе ко мне, хрустя россыпью вещей на полу.
— Мне пора. У меня в доме полиция.
Имоджин сразу все поняла.
— Да-да, конечно, — сказала она. — Позвоните, если я чем-то могу помочь. И, знаете, Хаскелл, я очень надеюсь, что с Рипом все будет в порядке.
Повесив трубку, я понял, что Имоджин ведет себя совсем не как человек, которому есть что скрывать. Я не знал теперь, что и думать. Мне не понравилось, что она умолчала о своем давнем увлечении Орвалом, но её настойчивость и самоотверженность в розыске убийцы могли убедить кого угодно. Если Имоджин действительно была замешана в смерти Филлис, то одно из двух: или она лучшая из актрис, или совершенно ничего не соображает.
И еще. Этот её милый телефонный звонок — лучший способ снять с себя все подозрения.
Верджил встретил меня выжидающим взглядом, будто я должен немедленно доложить, кто звонил и по какому поводу. Но я молчал, а он не посмел приставать с расспросами. Еще несколько раз упомянув моего отца, они с криминалистом наконец засобирались.
Криминалист этот тоже следовал недавно вошедшей в обиход схеме.
— Я так думаю — хотя это пока всего лишь предположение — что здесь отпечатки только Хаскелла, — повторил он почти слово в слово фразу, произнесенную чуть раньше у меня в офисе.
Мы столько раз виделись за последние дни, что я начал испытывать к нему почти родственные чувства.
— Ну что ж, — сказал я, протягивая руку. — Все равно спасибо. Крайне признателен.
Парень ответил на рукопожатие, но особого дружелюбия в его лице я не приметил.
— Постарайся хотя бы несколько часов обойтись без взломов, — сказал он на прощание. — Я хотел бы закончить ужин.
А я-то уже собрался спросить, как его зовут… Теперь не стану. Нет, ни за что не стану. Отныне он будет проходить у меня под кодовым названием Стервец из Криминалистической Лаборатории.
Перевалило за девять, когда они ушли. Я был совершенно без сил после такого насыщенного событиями дня и с трудом держался на ногах. Как и Стервец, я пропустил ужин, но голода не чувствовал. Чувствовал я только желание позвонить врачу. И страх услышать её ответ.
Но останавливало меня другое. Даже если Рип в порядке, боюсь, мне не понравится то, что скажет доктор Дарлин, если я позвоню прямо сейчас. За ней закрепилась слава женщины принципиальной и твердой, и если вы посмели ослушаться, гнев её был страшен. Говорят, моему соседу она устроила взбучку только за то, что он на два дня опоздал принести своего кота для ежегодного осмотра.
Доктор Дарлин четко велела звонить завтра. И я не стал злить человека, от которого зависела жизнь Рипа.
Я вздохнул, стоя посреди гостиной и оглядывая поле брани. Если нельзя справиться о самочувствии Рипа, то я могу хотя бы попробовать узнать, кто в него стрелял. У меня было два подозреваемых: Бойд и Рута. Только им двоим я персонально сказал, что владею пленками. Значит, они, скорее всего, и взялись за их поиски. По крайней мере, надо с чего-то начать. Я не знал, где живет Бойд, зато найти Руту не составляло труда.
Это оказалось не только просто, но и быстро. Спустя двадцать минут я стучал в дубовую дверь Липптонов. Она открылась. В дверях стояла нежная супружеская пара, оба в купальных костюмах, Господи ты Боже мой, в полдесятого вечера, с красными полотенцами на шее, на паркет огромной прихожей капает вода.
— А теперь какого черта тебе здесь надо? — рявкнул Ленард, нервно потирая огромной лапищей короткий ежик на голове. — Нам с женой уже нельзя спокойно горячую ванну принять без того, чтобы нас не дергали?
Нет, я должен вам описать их. Ленард был в красных клетчатых плавках, а Рута — в таком же клетчатом эластичном купальнике. Купальник этот так же не справлялся с возложенной, точнее вложенной в него задачей — удерживать массивную Рутину грудь в заданных рамках — как и её розовая форменная блузка. Могу с уверенностью сказать, что эта синтетическая ткань могла справиться с любой нагрузкой, после того, как выдержала испытания на Рутиной груди.
Ленард тоже достоин особого внимания. С этой болванкой-головой, торчащей поверх квадратного, приземистого, коренастого тела, он походил на человечка, собранного из конструктора «Лего». Из очень волосатого конструктора «Лего».
Слава Богу, я сразу увидел, что ни у того, ни у другого на теле нет ничего похожего на собачий укус.
Я улыбнулся и сказал:
— Ты прав, Ленард, с моей стороны было непростительной грубостью прерывать вашу горячую ванну, — и повернувшись на 180 градусов, ретировался, предоставив им любоваться моей удаляющейся спиной и думать, что я совсем рехнулся.
Я остановил машину по дороге у телефонной будки на углу супермаркета и поискал в справочнике Бойда Арнделла. Странно, но рядом с его именем значился адрес антикварной лавки.
Старина Бойд, вероятно, жил над магазином. Или так и валялся всю ночь на черной лентяйке.
Хотя было уже почти десять часов вечера, антикварный скарб, включая велосипед и горбатый столик на колесах, до сих пор перегораживал тротуар. Легко было догадаться, почему. Сам Бойд растянулся в одном из кресел с подголовниками, глаза закрыты, подбородок безжизненно упирается в грудь. Вероятно, Зик велел брату все убрать, и Бойд набросился на работу с обычным энтузиазмом.
Однако, вниманием моим завладели вовсе не пожитки, живописно разбросанные по тротуару. Я впился взглядом в правую руку Бойда, покоившуюся на подлокотнике. На руке белела аккуратная, свежая повязка.
