И уже никто в мире не сможет его продолжить, никто...
Я все время страдала за Володю, видя, как он слепнет, как мужественно переносит свои страдания, как в никуда уходит все то, что сделано им за эту долгую, долгую жизнь...
И как-то в больнице мне захотелось все это рассказать Леше.19 Кому же еще, как не сыну, знать обо всех тяготах, что легли на плечи его отца. Я приведу это письмо, потому что хотя оно и написано Леше, но оно о последних годах Володиной жизни и о том, как подкрадывалась к нам старость, как все меньше и меньше становилось вокруг нас людей, которые могли бы взять на плечи нашу ношу.
Снаряды падали рядом, ближе... еще ближе... умирали друзья, навсегда уезжали близкие... Я все время ждала беды. Об этом я и написала Леше.
"Леша!
Пишу тебе в больнице.
Здесь у меня времени достаточно.
Я познала небытие и, постепенно возвращаясь - день за днем после длительного и сильного наркоза, обратно в наш невеселый мир, ощутила потребность поделиться с тобой (и единственно с тобой) некоторыми мыслями о жизни, прожитой твоим отцом.
Почти за тридцать лет мы со многим смирились, ко многому притерпелись и перестали на что-либо надеяться. Выше я написала, что это письмо единственно тебе. Но это не совсем так. Это письмо тебе, письмо мне, письмо о нас.
Как поэта Володю замалчивали на протяжении всей жизни. Настолько, что после 20 лет жизни в Москве меня иногда с удивлением спрашивают: а разве вы живете не в Ленинграде? Володя написал "Датскую легенду". Блантер написал на эти стихи музыку. Молчание. Володино "Прощание" (на смерть Твардовского) обошло в списках всю страну. Семья не нашла нужным сказать хоть одно слово благодарности.
Володины сборники время от времени выходят, сразу же исчезают с прилавков, и вокруг них - мертвое молчание.
В Музее Советской армии хранились и экспонировались Володины стихи, пepeпиcaнныe от руки погибшим впоследствии героем. Они попали в музей по недосмотру администрации, не знавшей, что их написал Владимир Лифшиц. Узнав об этом, администрация музея молчит, словно ей сообщили о чем-то непристойном.
Да, все складывалось плохо.
Мы нигде не находили пристанища. Не находили его и в тех компаниях, которые образуют как бы отдельные кланы. Не нашли себе места и в так называемых застольях среди так называемых друзей. Они менялись у нaс на глазах, когда их передвигали на полку выше. Ну, скажем, из "невыездных" в "выездные".
"Мы с Симочкой глубоко советские люди", - сказал Шкловский, став на старости лет "выездным". Впрочем, купили его еще раньше.
К счастью, купить можно было не всех. Никогда нельзя было купить Ахматову, Олешу, Зощенко.
Недавно один маститый поэт, палач и мерзавец, подошел к Володе и с восточной ласковостью спросил: "Ну, как ваши глаза, Владимир Александрович?.." А затем все так же ласково поведал, что получил письмо от какого-тo читателя с "Квадратами"20 и припиской: "Лифшиц - честный человек, а вы из тех, кто умеет убивать".
Вспомним войну, на которую Володя ушел добровольцем, участвовал в боях, и все это будучи уже инвалидом (зрение!). И уже тогда о нем сказали: "Довольно евреям воспевать славy русского оружия!"
А в наши дни член Союза советских писателей, член партии Валентин Солоухин закричит Володе публично, что евреи не воевали, а прятались в кущах алма-атинских садов, что им нужно убираться в Израиль, а затем ночью позвонит по телефону и, изменив голос, будет грозить нам с Володей "черным сентябрем" и поливать черносотенной бранью.
Но главное не в этом. Главное в том, что Союз писателей вот уже третий год никак не реагирует на Володино заявление об этих антисемитских выходках.
Не стану утверждать, что мы сами не делали ошибок в выборе знакомств, да и во многом другом; иной раз по неопытности, иной раз по слабости характера. Водились с мерзавцами, шли на компромиссы с собственной совестью. Время этому способствовало.
Мы так и не сумели отвоевать себе под старость кусок земли и неба. Теперь нам это уже не под силу.
А вот сейчас началась тихая, но неуклонная травля за Клиффорда. Из "Литературного обозрения", прямо из верстки, цензурой снята статья о книге избранных стихов, которая должна была появиться в кoи-тo вeки! Есть и другие признаки разворачивающейся травли.
Истинных друзей у нас почти что не осталось.
Осталась неутолимая боль и все время растущий страх друг за друга. Мы стараемся держаться, хотя это все трудней.
Я хочу верить, что ты будешь помнить об отце, напишешь о нем и сделаешь это хорошо.
Помнишь?
И невдали от той реки
Я тоже начал понемногу
Жечь письма, рвать черновики,
Сбираться в дальнюю дорогу...21
Ирина".
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
[На освобождение врачей] 22
Дорогой профессор Вовси, за тебя я рад,
Потому что, значит, вовсе ты не виноват.
Зря сидел ты, зря томился в камере сырой,
Подорвать ты не стремился наш советский строй.
Дорогой профессор Коган, знаменитый врач,
Ты оправдан, ты растроган, но теперь не плачь.
Вы лечили днем и ночью, не смыкая глаз,
А лягавая зараза капала на вас.
Ты себе расстроил нервы, кандидат наук,
Из-за этой самой стервы, подлой Тимашук.
Слух давно прошел в народе - это все мура.
Пребывайте на свободе, наши доктора!
[На смерть Хрущева]23
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы Хруща хоронили.
Его закопали почти что тайком,
Он спит в неприметной могиле.
А мог бы Никита Сергеич вполне
Покоиться в урне, в кремлевской стене.
Хотя он, конечно, кой-где подзагнул,
Простится грехов ему тыща:
Невинных Никита из ссылки вернул,
Трудягам построил жилища.
Народ ему много за это прощал
И даже гордился не втуне,
Когда он в ООНе буржуев стращал,
Туфлею лупил по трибуне.
Не знаю, по чьей это вышло вине,
Но с ним обошлись некультурно:
Могла бы, могла бы в кремлевской стене
С Никитой покоиться урна.
I "О, горе мне!" - одна из немногих фраз, известных мне по-еврейски. К сожалению, я не знаю этого языка. Дома говорили по-русски. - Примеч. автора.
1 В рукописи эти стихи отсутствуют.
2 Я ее застал. Ей было более ста лет, когда она умерла.
3 Ревекка Ильинична Белкина (1888-1960).
4 И. Белкин - прямо как автор пушкинских повестей.
5 Александр Владимирович Лившиц (так: его фамилия писалась через "в", а сына через "ф"; 1892-1961).
6 М. Л. Галлай (1914-1998), летчик-испытатель, писатель.
7 А. А. Оль, архитектор, много строивший в Ленинграде в 30-е годы, в том числе здание управления НКВД, "Большой дом", на Литейном (вместе с архитекторами А. И. Гегелло и Н. А. Троцким). Оль упоминается в воспоминаниях Чуковского о Леониде Андрееве как зять Андреева. Как ни странно, об этом родстве я никогда от родителей не слышал.
8 Н. Полевая. Знаю о ней только то, что она стала ученым-геологом.
9 Владимир Лифшиц. Долина. Л., "Художественная литература", 1936.
10 Хранится у меня.
11 В. С. Шефнер (1915-2002), поэт, прозаик.
12 А. Т. Чивилихин (1915-1957), поэт, в последние годы жизни один из руководителей Союза писателей. Покончил жизнь самоубийством.
13 А. А. Лебедев (1911-1941), поэт, штурман подводной лодки. Погиб на Балтике.
14 Глеб Чайкин (1913?-1939), поэт. Мне известны только несколько его альбомных экспромтов. Умер скоропостижно (ходили слухи о самоубийстве). В книге А. Краснова-Левитана "Лихие годы" (Париж, 1977) говорится, что Чайкин, вместе с автором, был членом подпольной молодежной троцкистской группы.
15 М. В. Троицкий (1904-1941), поэт. Погиб на войне.
16 А. И. Гитович (1909-1966), поэт и переводчик классической китайской поэзии.
17 А. А. Прокофьев (1900-1971), поэт, многолетний руководитель Ленинградского отделения Союза писателей.
18 Н. Л. Браун (1902-1975), поэт.
19 Мое домашнее имя.
20 Антитоталитарное стихотворение из цикла "Джеймс Клиффорд".
21 Из стихотворения В. А. Лифшица "Элегия" из цикла "Джеймс Клиффорд"; см. мою статью "Упорная жизнь Джеймса Клиффорда" (Звезда, No 1, 2001).
22 Отец умел чуть-чуть подыгрывать себе на гитаре и изредка сочинял песенки для домашнего исполнения. В апреле 1953 года, когда вслед за смертью Сталина были освобождены уцелевшие "врачи-убийцы" (см.: Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. М., "Международные отношения", 2001, с. 629-695), он сочинил эту песенку, стилизованную под сентиментальные баллады из репертуара бродячих музыкантов. Отец заканчивал пение традиционной фразой этих бродяг: "Дорогие братья и сестры, подайте кто сколько может". В тексте упоминаются имена профессоров М. С. Вовси и Б. Б. Когана, которые были в числе главных обвиняемых по делу о "врачах-убийцах", и врач Л. Ф. Тимашук, с ложных доносов которой началось это дело.
23 Стихотворение написано по поводу смерти опального Н. С. Хрущева в 1971 году. Первые две строки представляют собой парафраз стихотворения И. И. Козлова (перевод из Чарльза Вольфа) "На погребение английского генерала сира Джона Мура" (1825): "Не бил барабан перед смутным полком, / Когда мы вождя хоронили". Нашумевший скандальный эпизод с битьем по трибуне ботинком имел место на заседании ООН в Нью-Йорке в 1960 году.
