Как тяжело для советских войск складывалась эта военная кампания в суровую зиму 1939-40 гг., известно всем. Просчёты нашего командования очевидны. Войска не были достаточно укомплектованы и снабжены для условий суровейшей северной зимы с постоянными сорокаградусными морозами. Линию Маннергейма сразу преодолеть не удалось. Армия завязла в тяжёлых позиционных боях.
В Ростове-на-Дону, где базировалась авиационная часть Гастелло, дыхание войны чувствовалось по огромному количеству раненых и обмороженных, постоянно прибывавших с финского фронта. Под госпитали для раненых были отданы лучшие гостиницы Ростова. Сведения о больших потерях наших войск не были ни для кого секретом. На финский фронт перебрасывались всё новые и новые части, и вот 20 февраля 1940 года эскадрилья, в которую входил авиаотряд старшего лейтенанта Гастелло, вылетела на север.
Тяжёлые бомбардировщики летели через Москву с промежуточной посадкой на Центральном аэродроме имени Фрунзе, где на самолёты должны были установить новые радиостанции. Неожиданно при подлёте к столице налетела снежная буря. Видимость упала до нуля. Единственным ориентиром оставались светящиеся красные звёзды Кремля! Бомбардировщики летели прямо на Кремль. Это было смертельно опасно. Летать над Кремлём строжайше запрещалось. Зенитное прикрытие резиденции Сталина могло запросто уничтожить неизвестные самолёты. Но ничего другого предпринять было нельзя. Бомбардировщики благополучно пролетели над Кремлём на крайне малой высоте - 80-100 метров - и приземлились на Центральном аэродроме, где командиры экипажей сразу же… были арестованы личной охраной Сталина и доставлены в караульное помещение Боровицкой башни Кремля. Сталин был в Кремле.
“Лётчики летят на финский фронт”, - доложили ему.
“Пусть летят”, - сказал Сталин.
“Какая честь, - шутил мой отец, обнимая своих товарищей, - побывали в Кремле!”
В Карелии было трудно. Начать с того, что на аэродроме Биссовеу, возле Петрозаводска, экипажам просто негде было жить. И тут Николая Францевича выручила рабочая смекалка - он начал приспосабливать под жильё… огромные деревянные ящики из-под поставляемых на фронт в разобранном виде самолётов-истребителей. Вооружившись молотками, пилами и рубанками, лётчики и механики под руководством моего отца вскоре нагородили целую улицу импровизированных “жилищ”, оснастили эти самодельные лачуги печками-буржуйками и… можно было хоть в гости ходить! Какой-то шутник прикрепил на одном из этих домов вывеску “Улица Гастелло”. Отец пытался возражать, но все были “за”. Кто бы мог знать, что пройдёт немного времени и действительно появится улица Гастелло, и не одна.
Основная задача перед авиаторами на Карельском перешейке состояла в том, чтобы непосредственно поддерживать наступление наших войск бомбовыми ударами с воздуха, помочь прорвать линию Маннергейма.
А линия Маннергейма - это была не простая оборонительная линия. Укрепления имели 135-километровую ширину по фронту и 35 километров в глубину. Подумайте, 35 километров сплошных железобетонных укреплений, ДОТов, ДЗОТов, надолбов, рвов, колючей проволоки. Всё это занесено глубоким снегом, а под снегом мины. Как-то уже в наше время американцы с помощью компьютерных расчётов пытались определить, смогла бы современная американская армия, оснащённая первоклассным высокоточным оружием, взять в наше время линию Маннергейма? Компьютер решил - да, могла бы… но только с применением тактического ядерного оружия. И никак иначе. Добавили в расчёты фактор сорокаградусных морозов и глубокого снега, заболоченной лесистой местности и - компьютер с прискорбием констатировал, что и ядерное оружие не помогло бы храбрым янки взять эту линию. А наши красноармейцы в хлипких шинелях с морожеными винтовочками-трёхлинейками образца 1891/30 года взяли…
Но, может быть, и они не смогли бы взять эту линию, если бы не помощь нашей авиации. Отряду Гастелло на своих тяжёлых неповоротливых ТБ-3 приходилось летать на низкой высоте над передним краем врага и с ювелирной точностью на расстоянии всего лишь в 500-700 метров от наших войск наносить прицельные бомбовые удары по укреплениям финнов, ломая и взрывая вражеские ДОТы и ДЗОТы. Сразу же после бомбового удара наша пехота шла вперёд и занимала разрушенные укрепления врага, пока противник ещё не успевал опомниться. Это была очень опасная работа - не для тяжёлых, а, скорее, для фронтовых скоростных бомбардировщиков-пикировщиков, но дело в том, что такие малые бомбардировщики не могли поднимать тяжёлые бомбы. А только тяжёлые бомбы проламывали и взрывали чудовищные железобетонные крепости финнов.
Всякое случалось на фронте. У финнов появились новейшие скоростные немецкие истребители “фоккер”. С помощью этих истребителей они смогли сбить немало наших тихоходных самолётов. Запомнился один трагический случай. Бомбардировщик лётчика Карепова был сбит “фоккерами”, но сумел приземлиться на вражеской территории. Финские солдаты кинулись к экипажу. Тогда командир корабля Карепов и его штурман выстрелили себе в висок. Покончили с собой, чтобы не сдаваться врагу. А остальные члены экипажа попали к финнам в плен. После обмена пленными наши лётчики оказались уже в “наших” лагерях, где и пребывали до 1941 года. Может быть, этот случай запомнился моему отцу и повлиял на его решение не сдаваться врагу потом - в июне 1941 года.
Во время финской кампании дальнебомбардировочная авиация совершила 2 129 боевых вылетов, покрыла себя неувядаемой славой. Многие лётчики были награждены. Получил награды и мой отец. Боевые действия между Финляндией и СССР прекратились 13 марта 1940 года, а 2 апреля 1940 года авиаэскадрилья Николая Гастелло вернулась в Ростов-на-Дону.
На западных рубежах
Летом 1940 года правительство СССР потребовало от германского союзника Румынии вернуть отторгнутые в 1918 году территории - Бессарабию и Северную Буковину. Румынское правительство не в состоянии было идти на открытый конфликт с СССР и принялось спешно эвакуировать Бессарабию, вывозя эшелонами оттуда ценности. Чтобы не допустить разграбления Бессарабии, нашим командованием решено было высадить воздушный десант в районе знаменитой крепости Измаил на Дунае.
Рано утром 30 июня 1940 года авиаполки тяжёлых бомбардировщиков, накануне перелетевшие на Бориспольский аэродром, приняли на свои борта воздушно-десантную бригаду, превышающую по численности 1000 человек. В общем строю летел и самолёт Николая Францевича. Для того времени это была удивительная по масштабу десантная операция. По команде, поданной с одного из кораблей, - взмаха красного флага, в воздухе одновременно очутились более тысячи парашютистов. Операция прошла блестяще. Можно сказать, Измаил после Суворова был взят ещё раз - с воздуха.
В августе того же года авиаполк Николая Гастелло действовал в Прибалтике, перевозя грузы для наших войск и материальную помощь для населения Литвы, Латвии и Эстонии, только что вошедших в состав СССР.
В конце апреля 1941 года Николай Гастелло был назначен на должность командира эскадрильи 207-го полка 42-й дальнебомбардировочной авиадивизии, базирующейся на аэродроме Боровское, что недалеко от Смоленска. В состав дивизии входил и 96-й полк. Это был последний аэродром отца.
К тому времени отец уже летал на новом скоростном самолёте-бомбардировщике, развивавшем скорость свыше 400 км в час. Самолёт этот назывался ДБ-3ф, но более известен он под маркой Ил-4. Это те самые дальние бомбардировщики, что спустя два месяца после начала войны нанесут бомбовые удары по столице Германии Берлину, что станет совершенной неожиданностью для врага. Но в первые дни войны дальние бомбардировщики вынуждены были фактически выполнять функции фронтовых бомбардировщиков, громить наступающего врага на передовой линии. Такова была тяжёлая реальность первых недель войны, когда огромное количество нашей фронтовой авиации было уничтожено врагом на приграничных аэродромах в первые же дни.
Помню, перед войной отец целыми днями пропадал на аэродроме и приходил домой усталым. Мама ластилась к нему, обнимала, приговаривая нежно: “Устал, Коля? Трудно, Коля?” - и целовала нежно в ухо. Отец веселел на глазах, успокаивался.
Переодевшись в домашнюю пижаму, он начинал что-нибудь мастерить, резать по дереву или, склонив набок голову, как бы прислушиваясь, играл на баяне.
Его вообще трудно было представить сидящим без дела или изнывающим от скуки. Он всегда был чем-нибудь занят, а главное, за что бы он ни брался, делал всё с увлечением и добросовестно.
Лето под Смоленском набирало силу. Служба службой, но отец часто поглядывал в сторону стадиона.
“Коля, может быть, хватит думать о футболе, - говорила мать. - Ты теперь командир эскадрильи”.
Но, обычно уступчивый, отец тут проявлял твёрдость и в Боровском стал неизменным участником всех футбольных баталий.
