Антишанти должна была приехать утром, Олег – после обеда, но в городе пробки, и планы летят вверх тормашками.
На метро из моих знакомых ездят только профессора и командированные дипломаты, ну и я сам с недавних пор: предложить пересесть на метро – опасное предприятие, могут и не понять.
Количество денег, времени, бизнеса, не случившегося за время стояния в пробках, – не могу взять в толк, почему никому до этого нет дела. То есть понятно, конечно. С незатонированными стеклами в Москве можно таких картинок с выставки насмотреться, что ночью за железными дверями не уснешь, пахучее метро – вообще не для шаткой психики, а с ребенком, кроме как на машине, по городу передвигаться – просто опасно для здоровья. Весь этот беспробудно стоящий бангкок сбивает с толку – какими деньгами и каким терпением надо обладать, чтобы стоять, прижавшись друг к другу, часами изо дня в день. Москвичи – выдающейся гордости люди.
Первым в итоге добирается Магди. Шутя, мягко извиняется за раннее появление. У него негромкий голос и спокойная, не наигранная, широкая улыбка – без пяти минут артефакт в западном мире: за время обитания в Англии Олег восточного шарма не утратил. Он все делает мягко – для промоутера это роскошь, знак аристократизма. У него разладились дела с «Гауди» – гигантской площадкой-ангаром на задворках Савеловского вокзала. Мы со своими двумя танцполами и многочисленными квадратными метрами ему весьма кстати. Он хочет две резиденции: одну – чтобы делать хип-хоп-истории с вольными отклонениями в Big Dada или балтимор-саунд, а другую – чтобы собирать техно-общественность. Он уверен, что население к Big Dada и балтимору готово.
Олег перетаскал в предутренний Mix такое количество актуальной западной музыки, что я этому спаррингу искренне радуюсь. Не переговоры – телепередача «Угадай мелодию»: понимаем друг друга с полуслова.
– Надеюсь, – говорю на прощание, – мы окажемся адекватнее «Гауди».
Ну какие могут быть сомнения.
Антишанти звонит раз, два, на третий у нее вырубается телефон, в четвертый ей пытаюсь позвонить я – безрезультатно. Ее способности появляться и пропадать с одинаковой внезапностью давно никто не удивляется – художник. Скажешь «художница» – и поежишься под колючим ответным взглядом: маленькая девочка с нежным детским голоском специализируется на индустриальных пейзажах, замогильной абстрактной геометрии и не брезгует расчлененкой. Сильнее нее за видеопультом я здесь никого не знаю. Поэтому сразу ей и позвонил, и договорились о видеорезиденции – так, чтобы виджей не бесплатным десертом к диджею прилагался, не декорировал или дополнял, а имел в собственном распоряжении целый вечер. Так, чтобы, кроме Антишанти и трех-четырех неменяющихся имен, мы могли вытащить Катиных коллег из Риги, Берлина, Лондона – показать то, что обычно показывают в музеях современного искусства, таких, каких в Москве нет и не предвидится. Ну и диджеев звать нужно, конечно, – только не в кабину пилота. Там Антишанти будет сидеть – промоутерство на ней.
Предложение мое. Антишанти загорелась. Сидим друг перед другом, раскрыв лэптопы. Финская вечеринка, право слово. Антишанти мне отправляет ссылки на работы своих друзей и вслух прикидывает, сколько уйдет на визы и перелеты.
– Вот здесь, – говорит, – если из Риги поездом, а не самолетом, сто долларов точно сэкономим.
Бюджет Антишанти обеспечиваем мы. Это, наверно, смешно – но умение ценить чужие деньги, до копейки, я очень уважаю. Так же, как никогда не понимал практики жить за чужой счет – количество своих долгов за всю жизнь я могу пересчитать по пальцам.
Я протягиваю ей свежеотпечатанную, только из типографской пачки, новую визитку: арт-директор, не жук чихнул. Катя Антишанти роется в кармане и с невозмутимым видом подает свою. На липкой от сахара белой бумажке написано: «Мармелад "Катюша" Укладчица №5».
***
Менеджер по рекламе возмущена, В три часа ночи ей, замужней женщине, прямо в семейное ложе позвонил солист группы «Тараканы!» – нетрезвый, икнул деликатно и озадаченно поинтересовался: «Вик! А где мои вещи?»
Сид появился у нас благодаря дружбе с Игорем. Чего у них там больше – дружбы или совместно нажитых роялти (Игорь выпускал «Тараканов!» не один год), мне неведомо. У нас с Сидом неожиданно схожий анамнез: его, как и меня, основательно накрыло в Токио. Это, положим, не сенсация – там едва ли кого с непривычки не накрывает. Но Сид пошел дальше: насмотревшись на пляски тинейджеров из Хараджуку под Сида Вишеса и Blondie, он мечтает культивировать историю рок-диско на исторической родине.
Диджей с ирокезом, в джинсе, драной до апокалиптической ветхости, с юными горячими go-go в бикини, которые не всегда скачут в ногу, но искренни в своей радости, как дева на причастии, – опа, это уж точно не эвент-менеджер разрабатывал. К тому же диджей – звезда.
Решаем, что автор песни «Дурная башка» со своим сетом будет выступать по средам. В баре его бесшабашная публика (до шестнадцати и старше, на майках – Sex Pistols) много не оставит, с публикой Юли Юденич и Олега Магди им пересекаться не стоит – перепугают друг друга, чего доброго.
Сид едет с концерта, поэтому сразу оставляет в офисе гитарную примочку, свитер в полиэтиленовом мешке и стопку каких-то бумаг – под столом у менеджера по рекламе.
На следующий день, как честный человек, звонит, чтобы забрать. Встречает непонимание. Нет в мире справедливости.
***
Отмокаю в ванне после строительного рынка. Нужной краски нет, нужных обоев нет, с полами – вообще непонятно, что делать. Есть корейский прораб и бригада таджиков – но где же ты, дизайнер? Ищем по знакомым месяц – воз и ныне там. Ни одного адекватного варианта.
Из комнаты кисельной рекой льется щебетание Ultra Bra. Лежу* в ванне не просто так: через два месяца открываться, а у нас с дизайном конь не валялся и ни одного концерта не забукировано. Цифры считаю. Arbeit macht frei.
Привычки отмокать в ванне у меня нет, тем более в моей, где кафель голубенький от неловкого движения того и гляди на голову свалится (но лучше смерть под кафелем, чем ремонт: Петров, скажи? – да безусловно!). Я спиной чувствую, что ванна, не душ – сугубо местная роскошь и надо ею пользоваться – из жадности, пока не отняли.
Записную книжку с телефонами директоров групп я умыкнул у Наташи из «Думы». Наташа еще в своем предыдущем клубе добросовестно скопировала все номера из базы начальника – ей они, по большому счету, теперь ни к чему. У нее и так Найк Борзов с Дианой Арбениной друг другу записки передают по крохотному, забитому под завязку залу – от нашего стола вашему, а концерты ей там в подвале делать особенно негде, разве что акустику.
Цифры о выручке – раздобыл в бумагах клуба-покойника, погоревшего на нашем месте. На концертах предшественник и погорел.
Удивительное дело – любовь населения. Вчера вся страна, от Клина до Подольска, ломала язык, заучивая: «Я обернулся посмотреть, не обернулась ли она…». Сегодня на концерт продано восемь (по слогам: во-семь) билетов. Вчера нервическая юная группа из Львова чуть ли не на перекладных ехала на Maxidrom (был такой страшно модный в середине 90-х фестиваль). Сегодня дешевле привезти известного артиста из Лондона, чем вовсе уже не нервического артиста-депутата Верховной рады из Львова, тьфу, Киева.
В левой колонке – гонорар, в правой – выручка клуба-покойника. Жил покойник, прямо скажем, не на широкую ногу. Чиж собрал. Бутусов провалился. «Ва-Банкъ» провалился. «Би-2» провалились. «ЧайФ» собрал. «Кровосток» провалился. «Браво» провалилось. «Boплi Вiдоплясова» провалились.
Что же это, позвольте, – надо Чижа и «ЧайФ» звать, получается? Не готов.
Я, как Крокодил Гена, строю Дом дружбы, куда – все флаги в гости и все цветы пусть цветут согласно расписанию, чтобы в одной вазе не завяли. Но завести у себя дома
Чижа и добродушных пацанов в турецких свитерах с борсетками, что выстроятся в очередь на группу «ЧайФ»: айм сорри, айм лэйт, – так и мне самому захочется из этого дома эвакуироваться. Борец за чистоту жанра Капа Деловая еще недавно посвящала развенчанию говнорока половину вверенных ей газетных полос. Я не знаю, где кончается «говно-» и начинается «рок», и против группы «ЧайФ» ничего не имею: мой любимый шведский Thastrom – тот же «ЧайФ», народные характеристики один в один. Но! Бывал я по долгу службы на этих концертах: с их посетителями у меня не больше общего, чем с австралийским аборигеном. Долг службы – подлое дело.
С другой стороны, с теми соотечественниками, к которым нет вопросов, – с одними лишь лабораторными электронщиками из «Елочных игрушек» или пронзительными гитаристами Silence Kit, которых я время от времени слушаю дома, – мы вылетим в трубу еще быстрее предшественников. Ну и какой тут может быть промоутерский подход?
«Нужны Большие артисты», – в голове раздается голос Игоря. Слово «большие» Игорь артикулирует как невидимый диктор – слово «nicht» в немецком учебном аудио-курсе.
