Мы, дети, любили Никиту. С малых лет он носил нас на руках, пел украинские песни, рассказывал сказки, у него было столько интересных для нас вещей: старые погоны, открытки, разные форменные пуговицы. Любил Никита и поухаживать за соседскими горничными и кухарками, но всему предпочитал выпивку и трактир. “Пьешь ты, как лошадь, — ворчал отец, — сопьешься до белой горячки”. “Никак нет, ваше благородие, — отвечал твердо Никита, — разве казак с Полтавщины от горилки хворобу получит?”.
Никита считал, что пропустить случай взять на чай является личным ущербом. Пока отец был дома, он, как Цербер, сторожил у дверей, и если просители были, по его мнению, “приличными” и совали ему в руку синенькую или красненькую, слезно умолял отца принять их. “Ваше благородие, там до вас бедная госпожа пришла, плачет как русалка, обливается слезами”. “Ой, Никита, — сердился отец, — опять барашка в бумажке получил”. Никита истово крестился на киот: “Единственно из жалости решился до вас допустить”.
Но отец Никиту любил и не мог без него обойтись. Когда он тяжело заболел, только Никита мог ему угодить, ухаживал, как за родным сыном, просиживал ночи напролет у постели больного…”.
Большой радостью для всей семьи были приезды в Петербург с Украины матери Степана Петровича Анны Нестеровны; рано овдовев, она не чаяла души в сыне. Степан Петрович всегда сам встречал ее на вокзале. Она приезжала нагруженная кульками, мешочками, баулами с вареньем, сушеными фруктами, маринадами, грибочками, огурчиками, наливками и, конечно, украинским свиным салом… С приездом украинской бабушки в петербургской квартире становилось теплее и светлее. Она сразу забирала в свои руки хозяйство, пекла чудесные пышки с маком, готовила аппетитные закуски, хлопотала над украинскими борщами и варениками”…
…Иногда в кругу семьи Степан Петрович любил вечерами почитать стихи. Модные в то время символисты и декаденты его не волновали. Чаще других он читал Пушкина, Лермонтова (всегда напоминая о его родстве со Столыпиным), Тараса Шевченко и Некрасова. Ольга Константиновна подсмеивалась над этим странным выбором, но с удовольствием слушала мастерское чтение мужа. Тараса Шевченко он читал нараспев, прикрыв глаза, а “Железную дорогу” Некрасова — с обличительными интонациями. Декламировал всегда наизусть. Память у него была фантастическая. Он запоминал не только стихи и поэмы, но и даты, события, имена, фамилии, номера телефонов, указы, инструкции, целые страницы служебных документов. Работая, почти не прибегал к картотеке или разным справочникам, все нужное помнил и так. Это качество, чрезвычайно полезное на службе, сыграло в жизни Степана Петровича поистине трагическую роль. Он чересчур много знал и все помнил. Компрометирующие документы можно выкрасть, архивы сжечь. Но как заставить “забыть” что-либо руководителя политическим сыском страны, зная его характер? Его опасались и либералы, и консерваторы, и революционеры. Бывшие монархисты после февраля семнадцатого года вытирали ноги о царскую семью, выдавая себя за либералов, а некоторые “революционеры” после Октября скрывали свои прежние взгляды, а порой и принадлежность к осведомителям Департамента полиции. При новых режимах он был обречен…
Служба С. П. Белецкого на посту директора Департамента полиции тоже проходила непросто. В 1913 году товарищем министра внутренних дел и командиром Отдельного корпуса жандармов назначается В. Ф. Джунковский, слывший либералом и в известной степени заигрывающий с социал-демократическим движением. На пост директора Департамента полиции у него, естественно, был свой человек. Однако Степан Петрович уже год служил директором и до этого более трех лет вице-директором департамента, при его способностях глубоко вошел в курс всех дел, пользовался авторитетом. Найти весомые аргументы в пользу его замены было сложно.
Белецкий был в курсе происходящего в социал-демократических кругax, в значительной степени через своих агентов. Одним из них был член ЦК РСДРП, депутат 4-й Государственной Думы Роман Вацлавович Малиновский. Он информировал Белецкого, например, о том, как по поручению Ленина под именем Эйвальда ездил в село Зуево на границе Владимирской губернии приглашать депутатов от рабочих на конгресс в Кракове. Речи Малиновского в Государственной Думе, составленные им самим, Лениным и другими революционерами, до произнесения читал и редактировал Белецкий — директор Департамента полиции. Степан Петрович считал это своим профессиональным успехом. Джунковский, как пишет он в своих воспоминаниях (Д ж у н к о в- с к и й В. Ф. Воспоминания. Москва. Издательство им. Сабашниковых. 1997, т. 2, стр. 80-81), узнав об этом, уговорил Малиновского оставить свое депутатство в Думе и заплатил ему 6 тысяч рублей (годовой оклад). В качестве секретного сотрудника Департамента полиции Малиновский получал 500 рублей в месяц. Затем Джунковский отпустил его за границу…
…В июне 1913 года при Департаменте полиции проходило Особое совещание для рассмотрения вопроса о мероприятиях по борьбе с преступностью, упорядочению уголовного сыска и развитию планомерности его организации. Степан Петрович председательствовал и вел заседания съезда. Участники обсуждали и проблемы политического сыска, подготовки кадров, укрепления законности и прав личности. Решения съезда должны были лечь в основу готовящегося закона “О неприкосновенности личности”.
Ежедневно директор департамента докладывал своему шефу о работе съезда. Несмотря на свое недоброжелательство к Белецкому, Джунковский был доволен. Однако конфликт между ними продолжал нарастать. К разногласиям прибавилось покровительство В. Ф. Джунковского иностранным промышленникам, особенно немецкого происхождения, имевшим германское подданство. Приближалась война с Германией, размещение оборонных заказов именно на этих предприятиях казалось Белецкому недопустимым. Он был активным сторонником отечественного, русского предпринимательства.
С наступлением нового, 1914 года Джунковский решил, как он пишет сам, “похоронить Белецкого, для чего окончательно заручился поддержкой министра внутренних дел Маклакова” (т. 2, стр. 283). Он хотел даже перевести ненавистного своего соперника в низший класс Табели о рангах и отправить генерал-губернатором в Вологодскую губернию. (Судьба порой совершает немыслимые повороты: именно в Вологду сослали потом сына Степана Петровича — моего отца…)
Привести свои планы в исполнение Джунковскому удалось лишь частично: Белецкого из Департамента полиции перевели, но не понизили в звании, а назначили сенатором. Степан Петрович был недоволен, тосковал, сердился без причины на домашних. Он привык жить в напряжении, азартно. Ему не хватало работы, ответственности и, наверное, власти, вкус которой он уже испробовал. Ему исполнилось только 42 года, и он жаждал деятельности. Жаловался родственникам и знакомым: “Не могу примириться, что моя жизнь пройдет между сенаторским кабинетом и домашним халатом”.
…3 августа 1915 года член Государственной Думы А. Н. Хвостов выступил со знаменитой речью “По поводу немецкого засилья и неправильных действий правительства вообще и товарища министра внутренних дел В. Ф. Джунковского в частности”. Хвостов заявил, что фракция правых поручила ему создать две новые комиссии: по борьбе с немецким засильем во всех областях русской жизни и комиссию о постоянно растущих и ставших уже непомерными ценах на предметы первой необходимости. Он умело использовал свои козыри, приводя чудовищные факты о размерах немецкого землевладения в России, количестве промышленных предприятий, принадлежащих людям немецкого происхождения, немецких банках, о лицах германского подданства, которые, несмотря на военное положение, “остаются на своих pyкoвoдящиx мecтax, чeмy способствует политика охранных органов и самого товарища министра внутренних дел генерал-майора Джунковского”. Не буду более подробно останавливаться на этой широко известной речи, встреченной в Думе бурными аплодисментами и поддержкой патриотически настроенного населения. Скажу только об итогах. Джунковского с позором снимают. Министром внутренних дел назначен Хвостов, товарищем министра — Белецкий, Степан Петрович получает также в свое управление корпус жандармов и Департамент полиции. Идет 1915 год.
Как встретил мой дед свое новое высокое назначение? Что хотел предпринять, чтобы переломить революционную ситуацию, сохранить монархию? Вот письменное свидетельство его самого. “Время, в которое мне пришлось состоять в должности товарища министра, было переходное. Война затянулась, надежды на скорое и победоносное окончание ее несколько затуманились, патриотический порыв поостыл, частые наборы влекли за собой некоторое раздражение в народных кругах; расстройство транспорта и падение рубля отразились, в связи с причинами политико-экономического свойства, на недостатке в крупных центрах предметов первой необходимости, кое-где начались бабьи голодные бунты, пораженческое движение в рабочей среде увеличилось, недовольство мероприятиями правительства усилило оппозиционное настроение больших общественных кругов. Антидинастическое движение начало просачиваться в народные массы — даже в таких местах, где и нельзя было ранее предполагать, как, например, в области войска Донского”.
