Ознакомительная версия.
Только не говорите мне, что это в принципе невозможно: скольких евреев лично я проводил в Германию на ПМЖ, где бывшие советские люди живут на содержании у внуков фашистов… И прекрасно себя чувствуют – не слушая идиотских возражений.
Что касается немцев, то Поволжскую республику у нас, разгромив, позабыли восстановить – как казаков. Немцы нашли выход: стали уезжать в ту же самую Германию, где решили вопрос с национальным самосознанием и справедливостью.
А русским ехать некуда.
16 ноября2006 г.,17:49
На неделе лично для меня было самым важным вот что: тема качественного алкоголя, которая плавно переросла в тему ответственности журналиста перед читающей публикой.
Знакомая журналистка – серьезная и заслуженная, я как, бывало, увижу ее текст в бумажной прессе или лицо в телевизоре, так все бросаю и слежу со вниманием, у нее все хлестко и свежо – попросила меня об аудиенции. Ей надо со мной как с более опытным товарищем посоветоваться. Я надул щеки: такие люди снимают передо мной шапку как перед классиком! И стал готовиться к беседе – надо ж что-то умное сказать. О роли прессы в нашей жизни, о настроениях в журналистском сообществе, о всяких дебатах насчет свободы совести – о том, что меня, откровенно говоря, мало заботит. Зависеть от царя, зависеть от народа – не все ли мне равно? Этот вопрос Пушкина, заданный еще в позапрошлом веке, ставит меня в тупик…
И вот настал момент встречи. Все оказалось более прозаично: девушка стала меня пытать действительно как более опытного человека – но не в русской – точней, русскоязычной – журналистике, а в такой теплой и любимой народом сфере, как самогоноварение. Я вздохнул с облегчением: это же намного веселей, чем русская политика. В моей памяти стали всплывать милые картинки: вот перегонный куб, сделанный из заводской скороварки; вот змеевичок, изготовленный на военном авиазаводе, необычайно секретном; вот голубые газпромовские огоньки, разогревающие созревшую бражку; чудесный запах сивухи, который начинает витать на кухне; чистейший как слеза первач, который капает, капает в подставленный стаканчик и, для проверки подожженный, горит бесцветным тихим огнем, и это зрелище завораживает! Ностальгия… Уж много лет назад демонтировал я свой аппарат и растерял в переездах детали. Когда-то я с самогоноварения перекинулся в другую сферу деятельности, тоже, как мне казалось, нужную людям: независимую прессу. Самогон-то я гнал при застое, как вы понимаете.
И вот девушка начинает меня расспрашивать, конспектируя мои ответы, насчет выхода первача, способах избавления от сивушных масел (активированный уголь, марганцовка и проч.), о спиртометрах и ягодах, наиболее пригодных для настаивания готового продукта.
И между делом я спохватываюсь и спрашиваю ее:
– А тебе-то зачем все это? Заметку, что ли, пишешь какую?
– Какие заметки! Я сама теперь буду гнать.
– Что так?
– Да как же не гнать? Я столько плохой водки выпила за свою жизнь! Ладно, сама пьешь; а ведь гости приходят, вдруг с ними что?! Особенно по теперешним временам, со всеми этими скандалами… И потом, я страшно люблю готовить. Сварить обед – разве ж такое можно доверить прислуге? И вот меня пронзила мысль: гостям же я не беру готовую еду в кулинарии, сама готовлю. А что ж с водкой? Я поняла, что не права. Надо знать, из чего сделана водка, иметь гарантию, что исходные продукты – качественные. Это же странно: закуску я готовлю собственноручно, а выпивку беру незнамо какую.
– Послушай, – говорю, – ты не знаешь о том, сколько это отнимает времени! Эти долгие бессонные ночи у аппарата! Страшная ответственность! Когда ж ты собираешься заметки писать?
– А я и не собираюсь. Хватит! Политическая журналистика кончилась. Мне теперь все равно нечем заниматься. Время есть. Потрачу его на служение людям! Я буду сеять разумное, доброе, вечное.
Мы сидели и пили при этом казенную водку. Она – с какой-то особой сосредоточенностью. Наверно, пыталась запомнить вкус заводской водки, прежде чем расстаться с ней навсегда.
Я же думал о том, что журналистика – очень близкое к самогоноварению дело. Как все похоже! Сперва сбор фактов, то бишь исходных материалов. Их проверка. Затем ставится брага, которая бурлит, меняет свой химический состав, из мутной жидкости делается все более светлой, прозрачной и понятной. После перегонка – двойная, а то и тройная, а Лев Толстой, говорят, так и вовсе по 20 раз переписывал свои.
Одно перетекает в другое. Как сейчас помню, я с грустью смотрел на бурлящий аппарат в своей кухне, оставляя его в трудный для отечества час – 19 августа 1991 года. Это было расставание навсегда. Я помчался к Белому дому собирать фактуру для подпольной газеты. Тогда я перепрыгнул на какую-то другую ступеньку. Самогонный аппарат из драгоценного инструмента превратился в бабскую снасть, в простецкую скороварку, в крышке которой я просверлил дырку для подсоединения змеевика. Карета практически превратилась в тыкву в тот, типа, роковой день. С моей более молодой коллегой все случилось позже, причем ситуация развивалась в обратном направлении. Я от твердого сахара с дрожжами, жидкой воды и газообразного первача пришел к бумаге. Она же от бумаги и эфира (словечко-то какое!) пришла к чистоте, и сосредоточенности, и выверенности домашней водки. Диалектика! С чего вдруг я про нее вспомнил? Не оттого ли, что диалектическая спираль есть не что иное, как змеевик?
Может, кому-то покажется, что самогоноварение не женское дело. Отчего же? Люди обычно гонят на кухне, а женщине там самое место, в конце концов… Это я вам как опытный феминист говорю.
«А кто же эта таинственная девушка?» – спросите вы. Скоро сами узнаете. Пока что она пописывает кое-что по старой памяти, мы все еще – пока! – смеемся над ее текстами и чешем над ними репу. Но с нового года она решила покончить со старым. Хватит! Вы заметите ее отсутствие сами…
А я – нет! Меня она обещала звать в гости и поить самогонкой. А когда так, когда выпивают на кухне, то сама собой заходит беседа о всяком там животрепещущем. Я буду, как и прежде, получать ее язвительные комментарии по всем забавным событиям. Просто это будет происходить в VIP-режиме, для особо узкого круга.
Побеседовав с этой журналисткой, я, естественно, подумал: может, мне и свою жену подключить к самогоноварению?
Но после от этой затеи отказался. Дело в том, что моя жена если что и пьет, так вино. И вот представьте себе, что она через силу будет наступать на горло собственной песне, не испытывая к самогонке никакого влечения. Это будет неискренне. Продукт застрянет в горле: всегда ж отличишь заказную статью от той, что написана из любви к искусству…
23 ноября 2006 г.,15:21
Это я про себя.
Академия имеется в виду литературная, та, что распоряжается премией «Большая книга». Нас, академиков, там почти 100 человек, большая часть – необычайно солидные люди. И вот в среду, 22 ноября, мы, собственно, и раздали литературные премии. Мне приятно вам напомнить, что первая премия – 3 миллиона хоть и рублей, но тем не менее. Вторая – 1,5 миллиона, третья – 1 миллион.
Между прочим, на премию скинулся и журнал «Медведь», который я в компании с Альфредом Кохом и Александром Воробьевым когда-то имел удовольствие издавать.
Что вам сказать после всего? Наша премия – самая богатая в стране. Круче только Нобелевская. И собственно, ничего не остается, как двигать русскую литературу. При помощи такой немаловажной материи, как деньги.
Все это, конечно, лестно. Я этим на полном серьезе хвастаю. Не раз уже я восклицал в сердцах посреди дебатов: «Ты как с академиком разговариваешь?»
И совершенно тут невинно и простительно выглядят лирические заходы типа: «Думала ли ты, что будешь жить с академиком?» Я даже беру на себя смелость иногда заявлять: «Я тебе как академик говорю: эта книжка – полное говно. Понятно?» Это все риторические вопросы. Но есть и другие, такие, где готовых ответов нету.
А как делить эти деньги? Как они реально делятся? Может, надо своим ребятам их раздать? Или кому-то заслуженному? Что касается меня, то я свой голос отдал честно и простодушно за качество литературного материала. Не в последнюю, может, очередь потому, что в литературной тусовке я человек чужой. Я прислушиваюсь иногда к дебатам, которые ведут профи (вспоминая при этом чьи-то смешные строчки: «жена литературоведа, сама литературовед»), и они на меня нагоняют тоску. Типа «а кроме хороших текстов, нужен еще стаж». Объявись, значит, новый гений, так его замотают, печатать не будут? Пушкин-лицеист ждал бы до пенсии своего успеха… Или такое: «А почему среди номинантов не представлены все течения вплоть до постмодернизма или там философской прозы?» Нет, ребята. Книжки надо награждать только хорошие – и все тут. Прочие настроения мы будем выжигать каленым железом. Это я вам как академик говорю.
Ознакомительная версия.
