- Кажется, нет… простите.
- Да мы же за одной партой сидели! Я - Валера Кейян.
- Боже мой! Кейян - океан! Быть не может!
Может, может… А куда делся тот, низенький и тщедушный?
Иногда кажется, что реальный Сухуми разбился, как стекло, и осколки разлетелись во все стороны. Я ищу его в других, далеких местах. Однажды нашел кусочек в Париже - маленький такой пятачок: угол дома, скамейка, платан… И уходить не хотелось. Так бы и сидел всю жизнь.
И в Антверпене находил, и в горах под Турином. Еще во сне вдруг оказывается, что самый красивый особняк Страсбурга находится в Сухуми. И мы в нем живем.
А в Москве… разве что в нашей квартире хранится медная дверная ручка из дома, который построил дед. А дверей-то и нет, так что ни выйти, ни войти.
Да еще пепельница.
Александр Мелихов.Hubert Winkels. Gute Zeichen. Deutsche. Literatur 1995 - 2005. (Хуберт Винкельс.Добрые знаки. Немецкая литература 1995 - 2005.).
Привкус горечи
Hubert Winkels.
Gute Zeichen. Deutsche Literatur 1995 - 2005. - Kiepenheuer amp;amp;Witsch, 2005.
(Хуберт Винкельс.
Добрые знаки. Немецкая литература 1995 - 2005. - Кипенхойер и Витш, 2005).
Когда-то, лет сорок назад, я делала в Иностранной комиссии Союза писателей сообщение на тему “Реклама в буржуазном обществе как апелляция к подсознанию”, преисполненное критики в адрес общества потребления. В Германии - на моей исторической родине - я оказалась как раз в пору, когда на страницах центрального издания страны еженедельника “Цайт” шла дискуссия “Интеллектуалы в эпоху Аденауэра”, где обсуждался момент выбора политического и экономического пути Германии после ее поражения во Второй мировой войне. Эта дискуссия показала, как немецкие писатели неоднозначно отнеслись к реформам, ориентированным на “американизацию” страны, ее “коммертизацию”. Создавая в 1947 году первое немецкое национальное сообщество “Группа 47”, большинство из них мечтало о демократическом социализме, в условиях которого будет преодолеваться нацистское прошлое.
Но реальность вынудила страну прибегнуть к другим альтернативам. Первые государственные деятели послевоенной Германии, в первую очередь президент Теодор Хайс и канцлер Конрад Аденауэр, боялись советизации страны и “социализации” промышленности подобно той, что происходила в зоне советской оккупации, тем более что “план Маршалла” на практике уже позволил сделать ощутимый сдвиг в восстановлении экономики. Однако в знак несогласия с “американизацией” страны многие писатели ушли во внутреннюю эмиграцию, а Генрих Белль, Ганс Магнус Энценсбергер, Альфред Андраш и Альфред Деблин просто эмигрировали.
В Германии тем временем, после проведения валютной реформы, активно шло развитие рыночной экономики, которая была скорректирована экономистом Альфредом Мюллером в “социальную рыночную экономику” - дополнилась системой социальной защиты граждан. Эта модель завоевывала все больше сторонников. Но в 1996 году, через тридцать лет после ее реализации, дискуссия об оправданности “коммертизации” страны возникла именно потому, что аналитики стали все чаще констатировать: годы экономического подъема страны стали разрушительными для ее духовности. Эту проблему и пытается осмыслить литературный критик Хуберт Винкельс.
Прожив в Германии одиннадцать лет, совпавших с литературным периодом, который анализирует Винкельс, я часто вспоминаю высказывание Александра Бестужева: “Мечтательная, полуземная Германия, вечно колеблющаяся между картофелем и звездами. Германия простодушная до смеха и ученая до слез. Германия все объемлющая, все любящая, все знающая”. Много воды утекло с тех пор из рек Германии. Но в основном она осталась верной этой характеристике отца декабристов Бестужевых, несмотря на то, что идея философа Освальда Шпенглера о смерти духа в технотронной цивилизации вспоминается сегодня куда чаще…
В статье “Категория прекрасного и рынок” с подзаголовком “Куда стремится литературная критика”, предваряющей анализ книг десятилетия, Хуберт Винкельс анализирует положение, сложившееся в условиях рынка. Всем ходом своих рассуждений он показывает, что к началу 90-х годов резко снизилось число критических работ о подлинно художественной литературе, а защитники развлекательного чтения перешли в генеральное наступление и достигли апогея. На литературном рынке стал превалировать тип критика как агента рынка, который знает стоимость товара и величину издержек книжного издательства и, учитывая все это, выступает в печати. Такого рода критик приспосабливается к невзыскательному вкусу читательского большинства и принимает облик культуртрегера-популиста. Это новое явление, порожденное рынком. Классическая критика с ее приматом эстетического анализа с позиций поэтики отходит уже не на второй, а на задний план.
Ориентация на книжный рынок привнесла в критику соответствующие жанры: интервью, литературный портрет, заметки на полях, отзывы в форме “pro” и “kontra”. Эти формы особенно любят в еженедельниках, иллюстрированных журналах для массового читателя и ежедневных газетах. Все они подчинены одной цели: привлечь внимание к успешной персоне, но не к яркой личности.
Не подверженными влиянию рынка, независимыми от него остаются лишь литературные дома, литературные бюро отдельных университетов и институтов, академии, фонды премий и стипендий. Именно они являются сегодня учреждениями, способными вырабатывать у читателей внутренний иммунитет против потребительства, китча, развлекательности.
Статьи Винкельса о четырех писателях: Ральфе Ротманне, Патрике Роте, Лиане Дирк и Вольфганге Халбиге - составили первый раздел “Литература, достойная похвалы”. Ральф Ротманн очень быстро был признан писателем “социальной сферы”: в поле его внимания Рурский бассейн, жизнь людей промышленного края. Изнуряющая работа, тяжелый быт, наркомания, культ шнапса, потребление которого стало здесь чуть ли ни единственным времяпрепровождением, - Ротманн проклинает эту заземленность, через метафору, аллегорию, символический образ раскрывая содержание понятий “подлинное наслаждение” и “опустошенность”. В этом он приближается к идеалам немецкого романтизма. Патрик Рот, живущий в Лос-Анджелесе недалеко от Голливуда, поглощен миром кино. В своих киноновеллах он чистой воды романтик, с мечтательно-возвышенным умонастроением создающий ситуации, близкие по сути к библейским, с христианским лейтмотивом жертвы. Лиана Дирк обращается к проблеме педофилии, и Винкельс анализирует ее романы о насилии в семье не под безоценочным углом психоанализа, к которому мы все уже привыкли, а с позиции нравственности. Поэтом индустриального апокалипсиса назвал Винкельс Вольфганга Хилбига, сравнив его энергию отрицания с кафкианской.
Вслед за главой, персонажи которой близки уму и вкусу критика, он помещает главу, посвященную новой немецкой поп-литературе с ее тенденцией объяснять мир с позиций повседневности и моды. В поле его зрения, в основном, шесть авторов, книги которых пользуются спросом у молодежи: Томас Майнеке, Андреас Неумайстер, Райнальд Гетц, Георг М. Освальд, Алекса Хенниг фон Лянге, Беньямин фон Штукрад-Барре. Повседневность сегодня груба, цинична, безжалостна в своем эгоцентризме и стремлении “гнать прибыль”. И писатели этого типа воссоздают ее непосредственно, грубо, вульгарно, прицельно. Анализируя роман Томаса Майнеке “Девчонка-сорванец” (1998), героиня которого пишет магистерскую диссертацию на гендерную тему, характеризуя два последних столетия как время “насильственной гетеросексуальности”, Винкельс считает его данью моде: смесью информации и политики, философии и истории, а также той поп-сферы в узком понимании, в которой существуют лесбиянские феминистские панк-группы на северо-западе США.
Утверждения Райнальда Гетца, певца удовольствий и врага герменевтики, Винкельс называет “позой и плагиатом”, но вместе с тем отмечает, что в искусно выделанных текстах Гетца легче расслышать лирическую ноту, чем в агрессивном громыхании дискурсмашины Майнеке. При всем том он относит обоих писателей к рефлектирующим, ориентированным на элитного читателя, противопоставляя их прочим персонажам главы, для которых добрых слов не находит, поскольку жизненный материал, на котором они строят свои произведения, не становится у них осмысляемой проблемой, а остается простым описанием. Не приемлет Винкельс и их языка, щедро эксплуатирующую терминологическую лексику. “Эта литература, - пишет он, - художественно несостоятельна, она поселилась на периферии литературного поля и читать ее в состоянии только германисты”.
Глава “Книги 1995-2005” - основа книги Винкельса. Десятилетие с середины девяностых до первых пяти лет нового столетия - это этап, когда традиционные для немецкой литературы понятия художественности приходилось защищать. Поэтому критический анализ отдельных произведений становится показом результатов соотношения “литература - рынок”. Из урожая каждого года Хуберт Винкельс выбрал наиболее интересные по проблематике и художественному решению книги.
