Для многих пробуждение от этого сна так и не наступило. В самом буквальном и жутком смысле. Сквозь сонный морок, разрывая чудесные и милые очертания сновидений, проступили лики убийц, их холодные руки, бездушные и циничные замыслы. Заглушив музыку тихо игравшего ночного радио, ахнул адский взрыв и грохот складывающихся этажей. Сразу за сном ночным наступил сон вечный.
Но этот взрыв разбудил всех остальных! Не только соседей, не только сотрудников оперативных служб. Все проснулись от потрясения. Рассеялось забытье, и теперь можно трезво смотреть на вещи. Все, кажется, наконец поняли, что их обманули. Им все время врали про "новое мышление", "новый мировой порядок", "демократию и рынок". Пока они верили этой лжи, под них уже закладывали бомбы, нейтрализовывали нашу великую армию и разгоняли комитет госбезопасности. Теперь нас некому охранять, а соседи, кто бывшие, а кто и нынешние соотечественники, оказались вовсе не такими уж мирными, как когда-то...
Похоронная процессия остановилась, гроб ставят возле могилы. Недоуменное молчание живых, так еще и не осознавших, что произошло с их сыном, родственником и другом. Сознание отказывается вмещать в себя ту дикую мысль, что вот так внезапно и навсегда он от них ушел. Это выше сил человеческого сознания. Растерянность и тишину прерывает заголосившая мать. Разрывающий душу вой, слезы и причитания. Мать потеряла самое дорогое в своей жизни. Убийцы и их сообщники жестоко, чудовищно отняли у нее ребенка, единственную радость и опору. Стеная, обезумевшая женщина в последний раз хватается за руки покойника, целует изуродованное лицо. Слезы на глазах у всех, даже видавшие виды гробовщики, пряча глаза, начинают нелепо суетиться возле ямы, бессмысленно трогают венки. Стон и горечь матери переходят в крик ненависти. Говорят, нет сильнее проклятия, чем то, что произнесено на могиле. Оторвав свою голову от гроба, мать кричит в серое небо, просит его покарать убийц. "Да будут они навеки прокляты!" И нет здесь таких, кто был бы с ней не согласен. Будьте прокляты все, кто причастен к этому теракту! Проклятия несутся и в адрес политиков, правителей — всех, за чьи огрехи, просчеты и предательства страдают невинные люди. Небо не отвечает ничего определенного. Неба даже не видно. Оно спряталось от несчастных за серой маской: низкие грязные своды и дождь. Моросящие колючие капли — вот все, чем отвечает природа. А может быть, она тоже плачет вместе со всеми.
Отец погибшего, наконец, оттаскивает жену от гроба, она, рыдая, цепляется за его рукав, утыкаясь туда лицом. Кожаный рукав куртки заглушает ее надрывный плач, но он все равно слышен и страшен. Мужики опускают красную, с черной траурной полосой крышку на гроб. Деловито начинают забивать гвозди. Мокрый молоток бьет по мокрым шляпкам гвоздей — нужно быть аккуратным, чтобы не попасть по пальцам. Звук от каждого удара повисает в тишине. Все молчат, мать лишь по-прежнему плачет, теперь уже лишь тихонько всхлипывая. Крышка прибита. Гроб несут к яме. Опускают в мокрую черную слякоть могилы. Очень быстро, в четыре лопаты закидывают его землей. Остальные бросают по три щепотки земли в могилу — последняя дань ушедшему. В считанные мгновения над могилой уже появляется холм, в него вонзается крест. Быстро ставят бетонную оградку. На свежей могильной земле раскладывают букеты цветов, с хрустом обрубая отточенными лопатами длинные стебли роз. Процедура этой обрубки тоже всегда страшна и нелепа: цветы с нормальными стеблями могут украсть с могилы и отнести на продажу. Но что жалеть об их потере, когда потерян твой близкий?.. Ставят венки. Дело сделано. Мать отрешенно смотрит перед собой, сидя на зеленой табуреточке. Отец рядом с ней. Они остались одни. Одни навсегда — у них больше нет сына. Все расходятся. Спешат поскорее уйти и спрятаться за стеклами автобусов от дождя, могилы, от глаз завороженной матери. Над кладбищем тучей нависает ненависть. Как мерзко, гадко и уродливо выглядят отсюда все эти президенты, мэры, банкиры и торговцы перед лицом осиротевшей матери, перед лицом рыдающей в горе России! Гнусно от мысли, что им наплевать на это. Может взорваться хоть полстраны, лишь бы устояли Барвиха и ЦКБ. Лишь бы откачали полумертвого пациента в кремлевской койке. Того, чье неживое царствование делает наших детей мертвыми.
Похороны прошли. Похоронены не только жертвы чудовищной политической акции на Гурьянова и на Каширке, в Буйнакске и в Волгодонске. Похоронены спокойствие и надежды. Похоронен сам режим. Грязные игры властителей сделали нас жертвами взрывов. Мы не можем уже дольше терпеть. Взорваны не только дома — взлетели на воздух последние остатки этого терпения.
Бессильно роющиеся в развалинах домов сотрудники спецслужб. Милиция и курсанты в оцеплении. Импортные экскаваторы загребают целые ковши битого кирпича, мебели и так называемых "фрагментов тел"... Пыль и руины. Грязь, густо перемешанная солдатскими сапогами на завале.
Потерянные лица зевак, пытающихся из-за спин оцепления рассмотреть останки того, что совсем недавно было людьми и их домом. Хлюпает грязная жижа под ногами пожарных, брызжет из-под колес и гусениц грязь, оседая вместе с пылью на лица, одежду и руки. Мы все в грязи. В грязи, которая обрушилась на нас, поглотила, хочет накрыть с головой. Все это должно было когда-то произойти. Режим либералов и олигархов подходит к своему логическому завершению.
Холодная морось упрямо затекает за воротник. Дождь и ветер не дают покоя, требуют от нас: " Проснись!" Грохот рушащихся домов требует: "Проснись и не спи!" Нас хотят разбудить. Уже пора. "Проснись!" — глухо рычит трактор, оттаскивающий бетонную плиту от завала. Больше нельзя возвращаться к грезам и витать в облаках — слишком серьезны у нас враги, слишком жестоки. Поэтому спать больше нельзя. Мать погребенного на кладбище тоже кричала над сыном: "Проснись!" Но он уже никогда не проснется. А у нас пока еще есть такая возможность.
Александр БРЕЖНЕВ
Александр Лысков ГЕКСОГЕН
Гексогеном запахло в семидесятых годах. Именно тогда были заложены мешки со взрывчаткой пускай еще не в подвалах московских домов, превращенных теперь в пыль, а в кухнях этих самых домов, где нынешние либералы, в те времена эмэнэсы, возмущались «афганской авантюрой» стариков из политбюро. А старики-то, как им и следует по опыту жизни, почуяли гексоген с Востока. И выдвинули армию на заграждение. В этом заключался весь смысл афганской войны. Буферный, не столько просоветский, сколько антифундаменталистский Афганистан попал под двухстороннее давление — Пакистана и Ирана. Наливался ядовитым зеленым цветом исламской революции. Советские войска прокололи нарыв, и у нас во дворах не взрывались даже петарды.
Старики из политбюро знали свое дело. Жаль, не углядели предательства Горбачева, выдавшего Наджибуллу, верного нашего человека в смертоносном тылу...
Почти десять лет пребывания цивилизованного воинского контингента в Афганистане — самый яркий период борьбы мировых прогрессивных сил с зеленым мракобесием. Герои Афгана — это герои нынешнего Дагестана. Люди с оружием оказались мудрее либералов и гуманистов — профессиональных мозгачей. Герои — вечно молоды. А те, кухонные злопыхатели, приготовлявшие изуверства арендаторов московских подвалов, как постарели за эти двадцать лет!
За этот срок они пришли к власти, оказались посрамлены со своими «идеями» и преобразились в патриотов. Теперь им страсть как хочется стать теми самыми «стариками из политбюро». Явлинский уже предъявляет ультиматум в духе большевиков двадцатых годов.
Для интеллектуала отказ от своих убеждений — смерть. Они не смогли стать гуманистами — не бывать им и пламенными патриотами. Они, дети Горбачева, проделали тот же путь, что и их названый отец, который слабоват оказался как восприемник имперской традиции в политике на земном пространстве, называемом раньше СССР, а теперь Россией. Правда, он колебался. Четыре года своего правления оттягивал вывод войск из Афганистана. Подпитывал режим Наджибуллы соляркой и запчастями для танков — всего-то и нужно было. Но друг Шеварднадзе, друг Яковлев, друг Примаков нашептали крамолы. И Наджибуллу повесили. И дома в Москве взорвали.
Все уши прожужжали в те годы либералы — и свои и заокеанские: империя зла! Империя зла! А того не видели, что эта империя сражается с настоящим злом, от которого стонут теперь гуманисты всех стран. Ах, цинковые мальчики! А нынче слезы радости утирают в дни побед на той же, по сути, афганской войне в Чабанмахи и Карамахи. И сводки погибших на подконтрольном либеральном телевидении комментируют так : « Ну что же, на то и война».
