должны были отобрать.
Пока же по стенам там висели портреты человека с орденом Красного Знамени в розетке.
Был и человек с трубкой — но пропал не так давно.
Ещё унаследовал я кота — пугливого и пожилого.
Именно здесь, глядя из окна на незнакомый пейзаж — серый куб телефонной станции, офис без вывески и мусорные ящики, — я открыл, отчего февраль похож на весну.
Он похож на весну оттого, что нет в Москве снега.
А День Советской Армии переименовали в День Защитника Отечества.
В наступающих сумерках по Тверской двигалась демонстрация. Красные флаги вместе с чёрными пальто придавали ей зловещий вид.
Продавцы в коммерческих киосках споро собирали свой товар и навешивали щиты на витрины. Я купил у них бутылку водки и пошёл домой.
Там моя жена уже варила гадкие пельмени. Пельмени эти снаружи из белого хлеба, а внутри из чёрного.
Друг мой тоже принёс какую-то снедь, и, сразу захмелев, все присутствовавшие вспомнили фильм нашего детства, где советский разведчик пёк картошку в камине.
Тогда мы запели «Степь да степь кругом» — протяжно и хрипло.
За окнами зимний вечер расцветал салютом, а мы тянули печальные солдатские песни.
Длился и длился этот час в начале масленицы, час, за которым открывался новый день, спокойный и пустой.
Наутро я пошёл по своим хозяйственным делам.
Я шёл мимо нищих. Были, впрочем, и не нищие.
В Москве откуда-то появилось много цыган. Нет, не то, чтобы их не было раньше, но новые цыгане были другими.
У здания гостиницы «Белград» хорошо одетых прохожих окружали стайки детишек, мгновенно вырывая сумки, сбивая шляпы, и тут же исчезали.
Обороняться от них было невозможно.
Единственное, что имело смысл, так это схватить самого неуклюжего, и тогда в ближайшем отделении милиции состоится обмен малыша на принесённые цыганским бароном вещи.
Одна иностранка, изящная молодая девушка, когда её окружили толпой цыганята, начала хладнокровно расстреливать их из газового баллончика.
Была она изящная, можно сказать, грациозная.
Потом я узнал о ней много другого.
Губы её были на службе у правительства.
Того, далёкого правительства.
Официально она занималась Мандельштамом и Пастернаком, но эти занятия пахли чеченской нефтью и артиллерийским порохом.
Ещё её интересовал Афганистан.
Мы говорили о нём и русской литературе, а мой одноклассник уже шестой год лежал в горной местности, где топонимы раскатисты, как падение камня по склону.
Вернее, он был рассредоточен по одному из таких склонов, но это не тема для разговора с иностранкой.
Каждый день я хожу мимо нищих.
Нищие приходят на свои места, как на работу, в урочное время, рассаживаются, расчёсывают, готовясь, свои язвы.
Они курят, будто солдаты перед боем, и переговариваются:
— Твои пошли, я беру на себя левого…
Однажды, на Мясницкой, я забрёл в блинную.
Пухлая деревянная баба в кокошнике печально смотрела со стены.
Облезлый кот грелся у батареи, и он был похож на моего старого кота.
И это было место кормления нищих.
Напротив меня сидел кудлатый старик и переливал чай из одного стакана в другой, щурился, закусывал принесённой конфетой. Ещё один, в кавалерийской шинели, сидел справа, двигал под столом ногой в валенке.
Нищие хмуро смотрели на деревянную бабу, прикидывая дневной заработок.
Блины наши были покрыты одной и той же жидкой кашицей яблочного сусла.
И мы были одной крови — я и они.
Итак, я шёл мимо нищих, мечтая, между прочим, заработать сколько-нибудь денег.
Для этого мне нужно было пройти под железнодорожным мостом, гудящим от электричек, пересечь скверик и войти в арку большого старого дома.
Нужно было бы идти дальше, но на моём пути возник покойник. Он лежал аккуратно, но в неудобной позе.
И по виду, он был тоже нищим.
Окровавленный палец выбился из-под дерюжных покровов, и покойник грозил им кому-то.
Впрочем, никого рядом не было.
Из подъезда вышла старуха и сурово сказала:
— Убили. Вчера ещё.
— Ну-ну… — ответил я и пошёл дальше через двор, чтобы действительно заработать немного денег.
Это печальная история, и поэтому я расскажу другую.
Это будет история про кота.
Однажды у меня поселился кот. Это был толстый, лохматый кот Васенька, десяти лет от роду. Это был кот моей двоюродной бабушки. И это был партийный кот, который питался исключительно партийным мясом из партийного распределителя.
Однажды он съел макаронину и его вырвало.
Так он жил у нас, пока хозяйка лежала в больнице. Наконец, настала пора отправлять его обратно.
Я уминал кота в сумку, как тесто в квашню. Из сумки торчала голова и задняя лапа.
Кот хмуро рассматривал прохожих.
В воздухе пахло черёмухой и духами. Женские платья, противно законам физики, уменьшались в размерах с ростом температуры.
Я так подробно рассказываю это оттого, что зимой хорошо вспомнить летнее тепло.
Итак, по аллее Миусского сквера шла молодая мать и курила, волоча за собой детскую коляску. Табачный дым был похож на дым паровоза с прицепным тендером.
Кот молчал и смотрел на троллейбусное гнездо имени Щепетильникова.
Я тащил кота в сумке, где под ним, в газетах, лежало партийное мясо.
А в нашем доме от кота остался клочок шерсти на диване и болотный запах.
Но оказалось, что мы снова встретились с ним.
Хозяйка кота умерла, и он достался мне в наследство.
Была в нём, видимо, моя судьба.
Так вышло, что в детстве у меня не было никаких животных — ни собаки, ни черепахи, ни попугая, ни хомяка. Теперь у меня появился кот.
Звать его теперь стали Василий Васильевич Шаумян.
Моего подопечного отличало то, что он вошёл в мою жизнь печальным дедушкой, испуганным старичком. Коту минуло уже тринадцать, и он встретил свой день рождения лохматым некастрированным девственником.
Нечто мистическое было в этом существе.
Ранним утром я вышел в коридор и увидел его стоящим на задних лапах. Кот в одиночестве учился прямохождению.
Нет, я слышал от одной девушки историю о кошке, которая открывала холодильник, доставала яйца и целыми тихо клала в хозяйские тапочки. Но кот, который на старости лет учится ходить на задних лапах — это уже слишком.
Как-то я заметил, что он сидит перед мышью и грозит ей лапой. Поймать её он не мог.
Был он также невоспитан, гадил где придётся и удивлял всех безмерной пугливостью.
Однажды он исчез, и мы уже прошлись по морозным февральским улицам в его поисках, уже повесили в подъезде объявление: «Кто приютил старого глупого кота…».
Уже разошлись, не поднимая глаз по комнатам,
