Государство диктатуры пролетариата, которое возникло бы из ГМК путем революционной замены субъекта власти, естественно, принадлежало бы с самого начала к такому же типу «государственной монополии». При этом, разумеется, неизбежны значительные перестройки в аппарате, поскольку он должен теперь проводить совершенно иную социальную политику. Однако его природа — как средства осуществления политики вообще — при смене субъекта власти совершенно не меняется: аппарат остается аппаратом, государственная монополия — государственной монополией.
«...Если крупнейшее капиталистическое предприятие становится монополией, значит оно обслуживает весь народ. Если оно стало государственной монополией, значит государство... направляет все предприятие — в чьих интересах?
— либо в интересах помещиков и капиталистов, тогда мы получаем... реакционно-бюрократическое государство, империалистическую республику.
— либо в интересах революционной демократии, тогда это и есть шаг к социализму» (Ленин).
Такое состояние общественного организма, дающее полный набор предпосылок для непосредственного перехода к социализму, такую «...государственно-капиталистическую монополию, обращенную на пользу всего народа и постольку переставшую быть капиталистической монополией» (Ленин), естественно назвать государственно-монополистическим социализмом (ГМС). Хотя это название несколько режет слух и попирает каноны кафедральной благопристойности, оно совершенно точно фиксирует два принципиальных отличия от подлинного, полного социализма, а также от развитого социализма.
Сердцевиной полного социализма — завершенной первой фазы коммунистической эпохи — служит та же конструкция из административного и регламентационного укладов. Однако природа каждого из них претерпевает принципиальные изменения. Административный уклад в условиях достигнутой классовой однородности перестает быть диктатурой, органом классового господства, превращается просто в оболочку, которую принимает подлинный, то есть познавший объективную необходимость субъект — коммунистическая партия на первой фазе преодоления отчуждения. Регламентационный уклад здесь — это уже не чиновничий аппарат, плодящий по случаю и без оного бесчисленные указы, а комплекс специальных «человеко-машинных» средств проектирования регламентирующей документации, о котором подробно говорилось выше. И, наконец, предмет нормативов, фиксируемых этой регламентацией — не монополия, отменяющая экономику, а хозяйственный механизм, который снимает и адекватно заменяет ее, осуществляя расширенное воспроизводство организационными методами. Качественно-новые экономические производительные силы социализма в оболочке осуществляющего их присвоение хозяйственного механизма становятся силами искусственной природы, принадлежащей государству. Это — чистая государственная собственность, уже не опосредуемая никакой «монополией». Тем самым чистый социализм сбрасывает с себя атрибут «монополистичности». Точно так же далее, уже в рамках фазы развитого социализма, будет сброшен и атрибут «государственности».
Мы искали такую ступень исторической лестницы, которая вплотную подводит нас к социализму. Мы ее нашли. Это государственная монополия, осуществляемая властью диктатуры пролетариата, то есть ГМС.
Еще один шаг — и мы окажемся в исторических рамках первой фазы коммунизма. Так давайте его сделаем.
Но поднятая ступня повисает над пропастью.
«Действительное коммунистическое действие», едва обретя точку опоры, потеряло свой предмет — экономическую частную собственность. Ее место — в случае движения к социализму через ступень ГМС — с самого начала занимает собственность государственно-монополистическая. Напомним, что Маркс усматривал глубочайшее различие между уничтожением частной собственности и исходным пунктом этого действия — ее упразднением. Предметом уничтожения, как мы выяснили, должны служить экономические отношения. Исходным же пунктом для него, как оказалось, является государственная монополия — огромная мрачная контора, в которой трудно усмотреть какие-либо признаки упраздненных ею указанных отношений.
Обостренное классовое чутье Проницательного читателя наверняка уже подсказывает ему, что грядет очередная логическая коллизия скандального свойства. «Не доведут до добра эти парадоксы... — слышится знакомый голос, — вот уже и классиков противопоставили друг другу на радость идейному супостату!»
Что ж, позиции Маркса и Ленина здесь, по-видимому, противоречат друг другу самым явным и очевидным образом. Причем предмет противоречия — не какой-нибудь третьестепенный вопрос, а узловой пункт, который невозможно миновать при построении теории научного коммунизма. А коль скоро эта почтенная дисциплина в данном вопросе корчит из себя девственницу, это означает, что она является старой девой с более чем полувековым стажем, делающим ее шансы родить истину весьма проблематичными. На самом деле за этим скрывается нечто худшее — интеллектуальная трусость, почитающая всякое обсуждение противоречий в позициях классиков крамолой. Но бояться противоречий — не ходить диалектическим путем.
Перед нами противоположность между абстракцией сущности перехода к социализму, раскрытой Марксом уже в цикле работ 1844—1848 годов, и ее конкретным проявлением, которое Ленин теоретически обосновал в годы первой мировой войны. Раскрытие этой противоположности — ключ ко всему колоссальному многообразию реальных путей к социализму. А поскольку противоположность между указанной абстракцией сущности социализма и нашим собственным, российским путем к нему еще более вопиющая — это одновременно и ключ к долгожданному доказательству нашего права коммунистического первородства.
Напомним, что «Капитал» Маркса вовсе не претендует на то, чтобы быть всесторонне развитой теорией реального капитализма. Это узловой, но лишь исходный пункт для такой теории — раскрытие абстракции «капитал вообще». Поэтому представление о социализме, выводимое на этой методологической основе, может быть не чем иным, как подобной же абстракцией «социализма вообще». «Капитал» есть раскрытие на материале конкретного способа производства созданной Марксом теории общественно-экономических формаций — одного из трех главных «измерений», частей исторического материализма. Для вскрытия сути дела — что и требовалось Марксу — это вполне достаточно, однако реальное общество, изображаемое с помощью подобных средств, предстает одномерным. Капитализм выглядит как химически чистый, монохроматический «капитал вообще», прочие уклады начисто отсутствуют, существуют лишь два класса — пролетариат и буржуазия, причем первый составляет абсолютное большинство населения, никаких монополий нет, процветает свободная конкуренция — словом, знакомая картина, которую наши противники безграмотно подсовывают в качестве марксистской истины в последней инстанции и от которой коллеги Проницательного читателя еще более безграмотно открещиваются.
Чтобы перейти от сущности «действительного коммунистического действия» ко всему множеству его конкретных проявлений, необходимо погрузить «капитал вообще» в комплекс взаимодействующих укладов, образующих реальный общественный организм. Иными словами, необходимо диалектически объединить два измерения исторического материализма — Марксову теорию общественно-экономических формаций с ленинской теорией многоукладности.
Да, именно таков подлинный статус ленинского теоретического наследия. Не только уточнение, продолжение, развитие — пусть даже гениальное — тех или иных положений Маркса и Энгельса, а именно принципиально новое измерение исторического материализма, равновеликое всему тому, что сделано предшественниками. Теория многоукладности — это главное ленинское открытие, лежащее в основе всех его выдающихся открытий в области исторического материализма: теории развития капитализма в отсталой аграрной стране, теорий империализма и государственно-монополистического капитализма, теорий социалистической революции и переходного периода. Без понимания этого ленинское наследие распадается на множество статей и брошюр, писанных на злобу дня или популяризирующих то или иное представление марксизма.
Ленинская теория многоукладности означала для него нечто большее, чем просто теоретическое кредо. Владение этой стороной исторического материализма, по Ленину, должно быть неотъемлемой частью практически-политической позиции каждого марксиста, основой стратегии и тактики коммунистической партии в революции.
Именно в этом суть ленинской позиции в его полемике с «экономистами» в 1901—1902 годах по поводу предмета политической агитации среди рабочих. В полном соответствии со своим узким линейно-формационным взглядом экономисты сводили этот предмет к вопросам непосредственного противоборства рабочих с хозяевами своих предприятий. Этой узкоколейной позиции Ленин противопоставляет — в качестве подлинно классового — объемный, комплексный, выражаясь современным языком — системный подход. «Сознание рабочих масс не может быть истинно классовым сознанием, если рабочие... не научатся применять на практике материалистический анализ и материалистическую оценку всех сторон деятельности и жизни всех классов, слоев и групп населения. Кто обращает внимание, наблюдательность и сознание рабочего класса исключительно или хотя бы преимущественно на него же, — тот не социал-демократ, ибо самопознание рабочего класса неразрывно связано с полной отчетливостью... на опыте политической жизни выработанных представлений о взаимоотношении всех классов современного общества... Чтобы стать социал-демократом, рабочий должен ясно представлять себе экономическую природу и социально-политический облик помещика и попа, сановника и крестьянина, студента и босяка, знать их сильные и слабые стороны, уметь разбираться в тех ходячих фразах и всевозможных софизмах, которыми прикрывает каждый класс и каждый слой свои эгоистические поползновения и свое настоящее «нутро», уметь разбираться в том, какие учреждения и законы отражают и как именно отражают те или другие интересы».
