Всякое его сочинение, любое из повествований, будь то рассказ или драма, повесть или стихотворение, основывались на мире сущном – на его красоте и тайне, на его вечной неустроенности или извечной неповторимости.
Конечно, основой большинства сочинений Григория Гаверова был тот опыт, который он наработал, будучи поначалу помощником прокурора и следователем в одном из районных центров области, а уже после этого – нажитый в иркутской адвокатуре и на профессорской кафедре.
Случалось, что заковыристый сюжет Гаверов отыскивал в общении с теми, кого мы называем «простыми людьми». Бывало и такое, что он разрабатывал тот или иной сюжет с оглядкой на большую литературу (одна из его книг называется «Дон Жуан и правосудие»). «Простых людей» он любил особенно: и его матушка, и воспитавший его отчим, как и всё их окружение, были из них.
К литературе Гаверов прикипел сызмальства – не просто читал того или иного писателя, а «присваивал» его: проживал с ним долгие годы жизни, как с родным и близким человеком, горячо соглашаясь или, наоборот, яростно споря. Так было у него с Достоевским, Толстым, Горьким, Пушкиным, Есениным, Окуджавой, Евтушенко, Галичем, Нагибиным, Высоцким, Астафьевым и Солженицыным.
Конечно, он с особой ревностью взглядывал на тех литераторов, с кем жил рядом, и в первую очередь на иркутян – Валентина Распутина, Геннадия Машкина, Юрия Скопа, Марка Сергеева и Владимира Скифа, Станислава Китайского и Ростислава Филиппова. Последние вскоре безоговорочно приняли его и как литератора.
Книжки, которые он начал выпускать уже в достаточно солидном возрасте, читаются по сей день. Я видел их почти рассыпавшимися от частого обращения на книжных полках иркутских инженеров, студенческих наставников, остепенённых юристов, простых рабочих и влюблённых девушек.
В год своего семидесятилетия Григорий Степанович получил рекомендацию в писательский союз от лауреата Государственной премии СССР Анатолия Преловского…
Меня согревает то, что одна из моих книг вышла в соавторстве с ним, моим другом и учителем, под общим названием «До и после приговора».
В отличие от меня писатель Гаверов умел в своих книжках повеселить читателя: читаешь одну за другой его адвокатские истории и хохочешь, как над свежим анекдотом. Правда, потом, отсмеявшись, начинаешь серьёзно и грустно размышлять о несовершенствах человеческого бытия, о неизживаемости наших слабостей, и, наконец, поостынув, начинаешь понимать: берясь за перо, литератор Гаверов хотел нас не только посмешить…
Кажется, то, что он делал, можно свести к тому, что мы называем моралью. Вероятно, поэтому в его литературном наследии есть и басни, и притчи, и баллады, которые заставляют читателя, недолго думая, понять, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Сегодня басни не в чести: прямая мораль отпугивает. Но разве возможны без них ранняя юность, мятежная молодость или уже устающая от всякой новизны зрелость?
Я знаю, что нынешняя поэзия боится ясной речи, что стихотворцы нового призыва предпочитают говорить «непонятно», «темно» и «грубо».
Гаверов старомоден: и в стихах, и в прозе он говорит о вещах вечных – о первой любви, о незаживающих ранах предательства и вечно горящих цветах воображения.
Думаю, что людям – когда бы они ни жили – будет необходимо именно такое:
На качелях мы в парке качались.
Пролетали, смеясь, над горой.
До рассвета потом любовались
Ангарой, Ангарой, Ангарой!
Сколько раз мы гуляли по берегу.
За тобой наблюдал я тайком.
Ты по камушкам кругленьким бегала
Босиком, босиком, босиком.
Ветки яблони пьяные, снежные
Я у пчёл для тебя отнимал.
Губы тёплые, пухлые, нежные
Целовал, целовал, целовал.
Естественно и заразительно? Несомненно. Талантливо? Да!
А ко всему этому ещё и живой человек слышен, и музыка в нём живёт – а разве бывают стих, да и проза без человека и музыки?
Профессор Гаверов был разнообразно талантливым человеком: не только прекрасным учёным, педагогом, литератором и адвокатом, – он всю свою жизнь любил природу, родной Байкал, к которому с юности был привязан:
В эту летнюю ночь я уснуть не могу.
Я не знаю, что вдруг со мной стало.
Я стою на высоком крутом берегу
Над огромною чашей Байкала.
Сколько лет ты, Байкал, здесь один отдыхал,
Был хозяин в краях этих дальних,
Сколько песен пропел,
Сколько бурь отшумел,
Сколько вод ты здесь выпил хрустальных!
Кроме того, мой учитель и друг был заядлым рыбаком и охотником, азартно играл на бильярде, слыл гостеприимным и хлебосольным хозяином.
Григорий Степанович был большим жизнелюбом, при этом оставался скромным человеком, боготворил семью, знал цену дружбе, лелеял своих воспитанников, которые сегодня широко представлены во всей правоохранительной системе страны.
Он тонко чувствовал людей и ритм жизни. Именно поэтому, предчувствуя смерть, за два месяца до кончины написал стихотворение «Прощание с друзьями», где есть такие строки:
Недолго среди вас
Мне остаётся жить.
Хочу вам всем сказать
И дать вам обещанье,
Что я вас всех любил
И буду всех любить…
Не хочется мне расставаться с вами,
Но так уж наш устроен мир.
Любите всех со всеми их грехами,
А в память обо мне устройте славный пир.
Глубоко уверен, что читатель, который прикоснётся к творчеству Гаверова, почувствует сложный ритм ушедшего XX века с его социальными, политическими и духовными проблемами, первыми попытками перестройки правовых институтов страны и, безусловно, станет духовно богаче.
Марк КРУТЕР, заслуженный юрист Российской Федерации
Предлагаем читателю стихотворения, которые вошли в «Избранное».
Григорий ГАВЕРОВ
Соловьи на Ваганьковском кладбище
Над Ваганьковским кладбищем стелется
В серых красках предутренний свет.
До сих пор мне, убей, но не верится,
Что Володи Высоцкого нет.
Слышу голос его грубоватый
С хрипотцой и с надрывом в конце.
Вижу облик его простоватый
И улыбку на грустном лице.
На Руси все поэты живые!
Ушибёшься их только считать.
А такой появился впервые,
И не знаю, придёт ли опять.
Соловьи на Ваганьковском кладбище!
Голосистые, черти, живые!
И цветы на могиле Высоцкого
И садовые, и полевые.
Из Сибири какой-то парнишка
Подношенье своё приволок:
Гроздь рябины, кедровую шишку
И увядший таёжный цветок.
Соловьи на Ваганьковском кладбище
Рано утром встречают рассвет.
Стало больше цветов у Есенина,
Потому что Высоцкого нет.
Есть какая-то скрытая сила
В поворотах незримых судьбы.
И она их навек породнила,
По соседству расставив гробы.
Соловьи на Ваганьковском кладбище!
Вы пропойте мне песню свою!
Не спешите, упрямые кони.
Я ещё постою на краю…
Октябрь 1982, Москва
На могиле Есенина
Закружила непогода лист осенний,
Ветром северным задула, замела.
Я пришёл к тебе сюда, Сергей Есенин,
Рассказать про нашу жизнь и про дела.
Был на родине твоей. Там в красках осени
Отдыхает тихо щедрая земля.
Золотой наряд ещё не сбросили
Так любимые тобою тополя.
Видел я, как два подвыпивших «художника»
Продавали твой портрет из-под полы.
Вспоминали тебя, пьяницу, безбожника,
Как ты окна бил и как ломал столы.
Много там домов хороших понастроено.
Люди ездят на телегах, на такси.
Ну а жизнь? Она всё так же неустроена.
Так же плачется и пьётся на Руси.
Ноябрь 1983, Москва
Летом в издательском центре «Астрель» выходит роман Марка Крутера «Сын ювелира». Это криминальная драма, где одним из героев является литератор, учёный и адвокат Григорий Гаверов.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Девочка из эпохи литературоцентризма
Портфель "ЛГ"
Девочка из эпохи литературоцентризма
МОСКОВСКИЙ
ВЕСТНИК
Арсений ЗАМОСТЬЯНОВ
В панельном районе…
