Однажды он спросил меня: Что будем делать на этой неделе? Я очень любила балет: «Я хочу балет!» Отправились в Большой театр. Он взял обрывки газеты и сказал мне: «Пошли. Сейчас ты подойдешь к кассе с этими клочками. Купишь билеты и получишь сдачу». Я про себя подумала: «Полный дурачок!» Он ответил: «Я не дурачок. У меня есть сила. Кассирша будет уверена, что это деньги, и даст билеты и сдачу».
Подошли к кассе. Вольф дал кассирше обрывки, что-то сказал, и она дала сдачу деньгами и два билета. Я была поражена. Отошли от кассы. Я опять про себя думаю: «Наверное, это фальшивые билеты. Нам не дадут пройти». Он говорит: «Нет, мы войдем. Ты посмотришь балет. Все будет в порядке». Так оно и было — все в порядке».
Лидия утверждает, что жила в Москве целых девять месяцев, но никто из знакомых Мессинга ее не видел. Приведенные ею детали его жизни внушают большие сомнения: он не носил дома тренировочный костюм, водку почти не пил, предпочитая коньяк, не имел дома пишущей машинки и всегда писал от руки. Эпизод с проходом в театр по листку бумаги повторяет описанную в мемуарах сцену получения по такому же листку денег в сберкассе. В общем, все указывает, что Лидия — обычная самозванка, решившая использовать популярность Мессинга в Израиле после прибытия туда в 80-е годы массы эмигрантов из СССР. Таким же самозванцем был упомянутый Шенфельдом «брат» Мессинга, который оказался просто однофамильцем, но без тени сомнения писал в израильском журнале «Тайноведение», что «хорошо помнит неоднократные вызовы брата из гостиницы «Москва», где тот жил, в КГБ и в Кремль; о боязни брата что-либо рассказывать об этих контактах; о запугивании брата со стороны КГБ угрозами на случай, если он что-либо расскажет посторонним об этих контактах».
При всей сомнительности этих откровений версия о тесных контактах Мессинга с Лубянкой до сих пор гуляет по страницам желтой прессы. Надо сказать, что ее породил сам телепат, не раз таинственно намекавший, что его талантами пользовались люди «оттуда». Говорил он и то, что его никогда не пустят за границу — «меня скорее уберут, чем выпустят». В архиве ФСБ утверждают, что никакого дела Мессинга у них нет, и их ведомство никогда не поддерживало контактов с телепатом. Однако ко всем утверждениям этой организации следует относиться осторожно — она просто обязана была если не использовать Вольфа Григорьевича, то уж по крайней мере держать его «под колпаком». Даже такой недоверчивый человек, как Н. Китаев, уверен в том, что «ключи от тайны Мессинга держались на Лубянке».
Нежелание допускать контакты телепата с иностранцами не только заставляло отказывать ему в выезде за границу, но и препятствовало его лечению. В 1973 году он попросил разрешить ему пригласить из США для операции на сосудах ног бригаду известнейшего хирурга Майкла Дебейки, который совсем недавно оперировал президента Академии наук М. Келдыша (а много лет спустя — президента России Б. Ельцина). Мессинг обещал сам оплатить все расходы, Дебейки вроде бы соглашался, но со стороны властей последовал решительный отказ.
При этом Мессинг продолжал курить, ел жирную пищу, не прекращал утомительных выступлений, что в итоге привело к печальному финалу. В октябре 1974 года он отправился на гастроли в закарпатский Ужгород, а в самом конце месяца Лунгину, только что вернувшуюся с юга, разбудил телефон: «Врач нашего института, извинившись за ранний звонок, сказала:
— Ваш друг Вольф Григорьевич находится у нас. Ему очень плохо, и предстоит тяжелая операция по замене подвздошных и бедренных артерий!..
И надо же случиться, что во время моей поездки в Гагры его угораздило выехать на гастроли в Закарпатье, когда два последних года всякое выступление давалось ему с огромным трудом, я бы даже сказала, с мукой. Но это во мне говорят эмоции, а он и не мог иначе.
Теперь я сама позвонила Александру Давидовичу — заведующему отделением реанимации, чтобы выяснить подробности того, что случилось с Мессингом. Гастроли он таки до конца не довел, адские боли скрутили его, и он вместе со своей ведущей первым же рейсом вылетел в Москву. Осмотрев Мессинга, директор института профессор Бураковский предписал немедленную госпитализацию. Через полчаса машина «скорой помощи» прибыла за ним. Валентина Иосифовна поведала мне весьма прискорбную подробность. Когда она под руку провожала Вольфа Григорьевича к машине, он остановился на полпути, печально оглянулся на свой дом и с надрывом сказал: «Я его. больше не увижу.»
Но хорошо уж и то, что оперировать его взялся мой любимец Анатолий Владимирович Покровский, истинный виртуоз и чудодей!.. Мессинг находился на управляемом дыхании, но руками пытался все же что-то изобразить или выразить просьбу. И я поняла, что он хочет курить — таков был смысл его жестикуляции. Господи, даже и в таком состоянии он не может отказаться от этого наркотика! Врач, неотступно дежуривший у постели Мессинга, заметил и узнал меня, кивком поздоровался, а потом показал поднятый вверх большой палец — мол, все хорошо! Я и сама видела, что ноги Вольфа Григорьевича имеют нормальный цвет, тогда как при этом заболевании чаще всего ноги синеют, а обескровленные становятся легкой добычей гангрены. Ну, пронеси еще раз! Уж теперь он доберется до табачного зелья только через мой труп!
Вести, увы, малоутешительные. Уже дежурный первой смены сообщает, что у Мессинга ателектаз легкого, или, выражаясь общепринятым языком, спадение легочной ткани, но врачи надеются вывести его из этого состояния.
Час от часу не легче: после полудня новости совсем скверные — почки у Мессинга отказываются работать. А это уже похуже, острая почечная недостаточность грозит организму самоотравлением. Утешительным было лишь то, что мне сообщили о сравнительно спокойном сне Вольфа Григорьевича и ровном пульсе».
Друзья Мессинга уже успокоились, но случилось то, чего никто не ожидал: 8 ноября в 23 часа Вольф Григорьевич скончался в больнице от отека легких после отказа почек. Сын Лунгиной Александр, работавший хирургом, сообщил: «Технически операция Покровским была проведена блестяще, вероятнее всего, летальный исход наступил из-за ошибок и плохого ухода в послеоперационный период. Во всяком случае, высочайшую бдительность нужно было проявить до конца, а не надеяться, что золотые руки хирурга уже обеспечили успех. Директор института был в отпуске, и персонал института не имел должного контроля. К большому сожалению, это вообще характерно для медицины в СССР».
Т. Лунгина, как самый близкий Мессингу человек, занималась его похоронами на Востряковском кладбище, рядом с могилой жены. 14 ноября, в день похорон, прошло не слишком многолюдное прощание в Центральном доме работников искусств. Власть, как обычно, боялась стечения толпы на похороны, поэтому единственный некролог Мессинга был опубликован в газете «Вечерняя Москва». По утверждению Э. Месина-Полякова, согласно завещанию Мессинга, его мозг передали для исследования ученым: «При участии профессора Крымова мозг Вольфа был извлечен и заспиртован. Один мой товарищ, работающий в милиции, говорил мне, что видел мозг Мессинга в Институте мозга, где тот хранится вместе с мозгом Ленина и Сталина».
Сразу после смерти телепата начались треволнения по поводу его наследства. Наследников у покойного не было, поэтому квартира, вещи и сберкнижка достались государству. Ходившие слухи о громадных богатствах Мессинга заставили «компетентные органы» озаботиться их поисками. Т. Лунгина вспоминает: «Мне позвонила Валентина Ивановская и сообщила, что она получила милицейскую повестку с требованием явиться в отделение. И приписка, что по делу Мессинга. А днем позже такую же «весточку» получила и я. Но с более конкретным пояснением: в качестве понятой при описании имущества в квартире Вольфа Григорьевича. Такие милицейские повестки игнорировать нельзя, ибо напросишься на принудительный привод. В назначенное время за мной «любезно» прислали машину, и я отправилась с ними на улицу Герцена. Кроме двух представителей 1-ой нотариальной конторы Москвы там уже была Валентина Ивановская, которой тоже эта мышиная возня вокруг «дела Мессинга» доставляла мало радости.
Юристы составили протокольные бланки и начали дотошный осмотр квартиры. Приступили к закрытому на замок, окованному полосками железа старинному сундуку, когда-то наполненному вещами Аиды Михайловны. А когда вскрыли, он оказался совершенно пустым. Лишь на дне лежали пожелтевшие страницы газет и под ними сшитый мной когда-то пояс с двумя кармашками: для ценных бумаг и для золотого кольца с трехкаратным бриллиантом, которым Мессинг очень дорожил, скорее как неким талисманом, чем ценностью, и если он его не надевал на руку, то все равно носил при себе: либо на груди, либо в кармашке. И еще несколько фотографий. Кармашек для перстня был пуст, а в другом обнаружили сберегательные книжки на общую сумму чуть больше миллиона рублей в старом исчислении, не считая не взятых за последние 10–15 лет процентов. Кроме этого, было 800 рублей наличными.
