Александр Заборов - Жить в России

Главное, чего народ хочет от начальства, — как можно меньше иметь с ним дело. Он не верит в его добрые намерения.

Ричард Пайпс: Доброхота-помещика, желавшего за свой собственный счет улучшить крестьянскую долю, не выносили точно так же, как безжалостного эксплуататора. Более того, заботливого помещика, поскольку он обычно чаще вмешивался в привычный строй крестьянской работы, скорее всего, ненавидели даже пуще, чем его бессердечного соседа, пекшегося лишь о том, как бы получить оброк повыше.

По данным Левада-центра, 62% российских граждан «живет, полагаясь только на себя и избегая вступать в контакт с властью». Борис Дубин: Свобода для россиян — это свобода от ответственности, когда ни за что не отвечаешь. Это когда власть не «достает», что бывает так редко в России.

Люди не умеют и не желают понять, чем реально занимается руководитель, чем хороший руководитель отличается от плохого. Это относится и к рабочим на заводе, и к профессорам в ученом совете вуза. Наш человек ждет от начальства решения всех проблем, не разбираясь и не желая разбираться в том, возможно это или нет.

Всегда находится много желающих бросить в лицо власти обличающие слова, не задумываясь, какие задачи и в каких условиях она решает.

Михаил Лермонтов:

Система постоянно воспроизводит себя за счет того, что низы привычно относятся к верхам с ненавистью, а люди, пробившиеся наверх, — с ответным презрением.

Fritzmorgen. Для начала серьезных беспорядков в России нужны два фактора: не знающие истории «несогласные» тупицы и… надменные, глухие власти.

Но ведь без власти в нашей стране ничто не происходит, и на ней лежит большая ответственность. Власть в России не имеет права просто следовать за народом, она должна уметь направлять его энергию «в мирное русло». Есть механизмы решения проблем, выработанные многовековой историей. У власти должна быть твердая рука. Не здесь ли корень народного отношения к Александру II и Михаилу Горбачеву? Люди интуитивно понимают, что с нашей страной можно справиться только жесткими методами. А «добрый царь» или обманет, или накличет несчастье на страну.

Мы обычно не отдаем себе отчета (хотя это мельком упоминается в учебниках) в том, сколь многое в нашей жизни имеет начало в Великой французской революции. Тогда же появилась интеллигенция — и как термин, и как явление. У французов и немцев этот термин быстро вышел из употребления, сменившись понятием «интеллектуал», а у нас прижился и дал глубокие корни в середине XIX века. Интеллигенцией стали называть тех, кто был носителем «прогрессивных» идей и в противовес действующей власти выступал от имени безгласного большинства.

Осознано или нет, интеллигенция опирается на философские идеи, сформировавшиеся в эпоху Просвещения: материализм и позитивизм. В XIX веке приверженность этим идеям была критерием причастности к интеллигенции. Ни один верующий в бога и бессмертие души, как бы ни был он «просвещен» и «прогрессивен» в остальном, не мог претендовать на звание «интеллигента». Человек рассматривался как существо, сотворенное исключительно из материальных субстанций, где нет места «душе». Он есть продукт своего окружения, изменяя окружение человека, преобразуя внешние влияния, можно управлять его образом мыслей и поведением. Человечеством можно управлять научно с помощью «социологии», которая играет для общества ту же роль, что и физика для мертвой материи, а биология — для живых организмов. Нетрудно догадаться, что в такой системе взглядов интеллигенции — интеллектуалам — принадлежит особая, ведущая роль.

Интеллигенция всегда говорит и действует от имени народа, в его интересах против «корыстной правящей элиты, пользующейся народными богатствами». При этом, правда, всегда выясняется, что «тупое» большинство не разделяет ее идей. Изящный выход был найден в концепции «общей воли» Руссо. Волей народа является то, что провозглашается просвещенным мнением, — общая воля. Воля гражданина превыше воли большинства.

Итак, интеллигенция говорит от имени того народа, которым он «должен быть», а не от имени тех дураков, что есть сегодня. Эта идея хорошо отражена и в названиях организаций: «Народная воля» — в XIX веке, «Партия народной свободы» — сегодня. Интеллигенция продолжает представлять себя бескорыстным борцом за народное благо, то есть не социальной группой, но моральной силой. Хотя опыт показывает, что и интеллигенция в целом не чужда земных интересов, зачастую вступающих в противоречие с проповедуемыми идеалами.

Интеллигенция убеждена, что демократия представляет собой не результат терпеливой эволюции устоев и учреждений, но естественное для человека состояние, благотворному влиянию которого не дает проявиться корыстная власть. Не имея никакого опыта администрирования, она стремиться подменять управление законотворчеством.

Нетрудно понять и вечную двойственность интеллигенции. Она физически может существовать только при наличии либеральных профессий, делающих их независимыми от правящих кругов, — правоведения, журналистики, высших светских учебных заведений, промышленных предприятий, нуждающихся в специалистах. Но статус интеллигентов в капиталистическом обществе много ниже статуса политиков и бизнесменов, даже самые удачливые из них не имеют веса в экономическом и политическом смысле и часто вынуждены играть роль наемных ораторов правящей элиты.

Интеллигенции проще приспособиться к обществу, где ее социальный статус прочно закреплен традицией и законом, чем к изменчивому миру капитала и демократии. Идеалом же является рациональное общество — «разум» заместит собой место свободной экономики и политической борьбы, то есть социализм. Наиболее же востребована интеллигенция в процессе борьбы с режимом — здесь она может проявить себя во всей полноте.

Ричард Пайпс: Интеллигенция считала само собой разумеющимся, что русская бюрократия — это стадо тщеславных и алчных тупиц. Однако последующие события продемонстрировали ошибочность интеллигентских представлений, ведь, придя к власти в феврале 1917 года, они за каких-нибудь два, от силы четыре месяца дали распасться государству и обществу — тому самому государству и тому самому обществу, цельность которых бюрократы все же худо-бедно сохраняли на протяжении веков. Ясно, они умели нечто такое, чего интеллигенция не умела.

Вряд ли вызывает сомнение тот факт, что сегодняшние борцы с «кровавым режимом» являются прямыми потомками народовольцев и революционной интеллигенции начала XX века.

В России одновременно могут быть правы обе стороны, любое явление имеет двойственный характер. Как, например, относиться к человеку, который борется с наркоманией, нарушая закон? Или к хирургу, который оперирует нетрезвым?

«Русский репортер» (из интервью с Владимиром Маньковым): Я могу оперировать когда угодно и в каком угодно состоянии. Хоть вверх ногами. За 25 лет все доведено до автоматизма, как у обезьяны. Взять хоть последний Новый год. Вечер 31 декабря, я дома с семьей, стол давно накрыт, уже порядком выпил. И тут звонок из больницы: двое, у одного огнестрельное, сердце задето, у другого ножевое; «скорая» уже сигналит под окнами. К трем ночи еще двоих привезли — ножевые: опять в сердце и поражение печени. Потом и еще двоих. В общем, закончили мы в полседьмого утра. Сели с мужиками в ординаторской, отметили. Потом к палаткам пошли, пива выпили. И по домам. А дежурный хирург обратно на работу.

Правы те, кто скажет: герой. Те, кто скажет «преступник», тоже будут правы. Молодые и целеустремленные «западники» скажут, что нужно навести элементарный порядок и строго следовать закону. Те, кто постарше, осторожно скажут, что если наказать этих людей, то некому будет ни лечить раненых, ни противостоять барыгам.

Мы помним, что интеллигенция выполняет двойную функцию: защищает личность от произвола власти и консервирует сословное общество. Но точно так же двойственна и власть: она и деспот, и «единственный европеец». Нельзя искоренять одну функцию, не затрагивая другую. Отсутствие репрессий, конечно, благо, но нет удержу коррупции и отсутствуют социальные лифты.