Борис ХРИСТОВ
***
Лишь повернусь – и вижу мёртвое начало.
Ужасней может быть лишь то,
что с высоты я вижу свой конец!
***
Лес гремит – удары топора,
одно из древ вот-вот покинет братство
и станет лишь крестом.
***
Мы вынесли из дома тело ночи,
и брызнула внезапно кровь восхода,
и хлынула рекой.
***
Поднимешь руку, чтобы приласкать –
разбудишь ураган
вселенной.
***
Мы ничего ещё не знаем,
а можем больше,
чем нам нужно...
***
Стать затворником,
чтоб остро ощутить
восторг: украден ключ!
***
Будь дерева достоен –
решишь повеситься –
оно предложит ветвь покрепче.
***
Страшная весть о смерти сердца
наконец достигла кончиков пальцев –
вонзились ногти в пыль.
Голгофа
Напрасно волхвы оплакивали его...
Распята была Мать,
а не сын.
Послание
Вместо долгожданной вести
ветер принёс...
крылья вестника.
Природа
Цветок распустился, когда я его сорвал –
он ликовал, что из бесчисленного множества цветов на поле
я выбрал именно его.
Одиночество
Один в пустыне,
обременённый своими заботами,
как будто посреди шумного города.
Признание
Я крот.
Копающий ходы внутри себя
и холмики из слов творящий.
Поэт
Я живу закрыто – как змея
в сундуке бедуина.
Вместо тела погребли флейту.
Книга
Одну лишь книгу читать мы будем
после смерти – чёрными буквами
на чёрном листе.
Память
Боль вернулась и долго кружила
над местом,
где была заросшая рана.
Притча
Скорбное блеяние заблудившейся во тьме овцы.
Хлопают врата телесные –
блудный дух возвращается.
Гробница
Я белю стены, но и тёмные углы тоже –
жизни это навряд ли нужно,
но Смерть видит всё.
Тайна
Старый плод сказал что-то
плодам, которые висели вокруг.
И они начали гнить.
Эпиграф
Придёт день, когда
камень станет легче воды.
И тогда кресты поплывут.
Атавизм
Мои руки хотят ходить –
мои руки хотят вновь
стать ногами.
Пришествие
Близится конец века,
и мёртвые
начинают наполняться кровью.
Перевод Максима МАКАРЦЕВА
Валентина РАДИНСКА
Между
Где-то тут была поэтесса.
Заблудилась она между
утренним кофе
и пустыми разговорами,
затерялась между плитой
и ноябрьским ветром;
завертелась меж полуденных строк,
выронила свою тетрадку, потеряла,
а потом закружилась
между вьюгой и ужином...
И когда ещё дойдёт дело до стихов...
А вот и она – заснула среди своих слов.
Пока ещё
Давай переберём мы осень...
И упорядочим воспоминаний ворох,
пока ещё мы не вошли
в ноябрьский дом стеклянный,
пока ещё не начал каменеть
и заикаться дождь,
пока ещё не превратился
в гололёд он,–
давай переберём мы осень...
Давай проговорим
прозрачный перелётных птиц язык,
их недвусмысленную азбуку для нас,
безграмотных,
которую они навязчиво
и нежно так рисуют
у нас над головами...
(Она написана с позиции октябрьской,
с позиции сгущающихся сумерек,
зимы…)
Давай переберём с тобою осень,
поговорим мы о её разбитом сердце...
В её чертоге из дождя,
под облачными потолками посидим,
побродим по её затихшим улицам,
до дна мы выпьем чашу,
полную туманов...
Давай переберём мы осень! Промолчим
в ответ на тёмные её упреки,
войдём во двери из пронзительного,
северного ветра
и вступим в умолчанья листопада...
Давай переберём мы осень до конца,
пока ещё зима учить
нас не решилась...
Перевод Марии БОРИСОВОЙ
Владимир СТОЯНОВ
Притча о сеятеле
Должны себе мы все слова,
что не сказали,
и песни – те, которые не спели.
А память наша, как молитва,
перекрестила тихое пространство,
куда мы не успели возвратиться.
Случайно наши дни уходят прочь
по плитам каменным в ночи.
И ищет сеятель потерянные тени,
и помнит столько он вещей,
чтоб время не было тропой забытой,
чтоб мы с богами тихо говорили,
замолкнувшими в нас, как дети.
Причастие
Если поверю я себе,
смирится мир,
и в миг похож он станет на часовню,
возникшую пред хладным очагом
и гневом воющих страстей греховных.
Я запеваю, снегом занесён, –
чтобы по песням вы меня узнали.
Являются слова мне в слухе ледяном,
и начинают плакать раны.
Ко мне плывут серебряные плоты
моих оживших странно мыслей,
и слышу, как бредёт закат,
забытые шепча молитвы.
Оленью я остановлю упряжку красивейшей мечтой-обманом.
Замру, смиренный прихожанин: нашёл себя, простил других.
Заплакавший младенец
В глубокой яме, в извести тумана я одеваюсь и иду по миру – спасатель дум своих
далёких, целитель замолчавших слов.
За что понёс я пораженье
с лицом и жестом победителя? Перелистал ли кипу истин скользких иль выкатился, словно камень, по ржавым склонам
горизонта?
А жизнь моя в утробе рока второе есть рожденье, в которое я не поверил. Но то, о чём молчишь ты долго,
как правило, сбывается.
А я с любовью уходил, с любовью и вернулся. И вот стою здесь среди слов, как в первый раз заплакавший младенец.
Пир ветров
Гребцы, иссохшие от мудрости
на дне заброшенной галеры,
сплели вы руки в синей темноте,
в ногах недавно море пело.
Сегодня вы тяжёлых вёсел тень.
Молитесь!
Молитесь же, сыны, – с отцами вашими
сейчас пируют ветры.
Давящий ритм вы слышали сегодня? То небо шлёт сигнал о жертве нам. Гребцы, за нами – отчие дома. Перед нами снег, как первородный грех, как змий небесный
над водой, что мудрого оплёл Лаокоона.
Жизнь есть троянский конь,
с которым Троя держит путь к Итаке.
Перевод Елены ЗЕЙФЕРТ
Прокомментировать>>>
