Журнал Русская жизнь - Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)

Первой на несколько иноприродное происхождение поколения победителей обратила внимание дилогия о ночном дозоре. Она, правда, залакировала картинку равновесной сказочкой о силах света в желтых фургонах и промасленных спецовках. В стране, взявшей за национальную идею счастливый казначейский билет во фруктовый рай, никаких сил у света нет. Одни клыки, черные мессы и новая Розмари Ксения Собчак. «- А как же «Мы одной крови»? - Когда светит бабло, группа крови меняется».

Потоп, впрочем, наступит не завтра: там обычно долго раскачиваются.

Павел Санаев успеет снять еще пяток сверкающих и нравоучительных картин про сладкую жизнь.

Глядишь, еще и в Нои выбьется.

Фредерик Бегбедер как изнанка Мишеля Уэльбека

По роду писаний, кругу интересов, а также особенностям внешности неюного французского сочинителя Фредерика Бегбедера, только что опубликовавшего роман из русской жизни с обилием наших слов в латинской транскрипции, правильнее всего было бы охарактеризовать русским же словом doldon.

42- летний Бегбедер -болтун, бонвиван и барахольщик; писатель, сомнительный во многих отношениях. Именно ему принадлежат авторство восхитительного в своей поверхностности труда «Лучшие книги XX века» (из которого, например, явствует, что «Лолиту» Бегбедер не читал, но скорее смотрел - причем, судя по всему, не в кубриковской, а в лайновской версии), идея пить водку через ухо (которую он озвучил моему знакомому в один из московских приездов), а также утверждение потрепанной теоремы «любовь живет три года». Тем не менее по плохо объяснимым причинам я питаю к этому литератору слабость, граничащую с уважением, и новая вещь только глубже утверждает меня в вероятном заблуждении.

«Идеаль» - это плутовской роман в форме исповеди. Октав, герой ранней бегбедеровской книжки «99 франков», приезжает в Россию в поисках юной супермодели, точнее, ее лица - он скаут, ищущий идеальные девичьи щеки, переносицу, лоб и все остальное для создания очередной косметической иконы. Священник, служащий в Храме Христа Спасителя, рекомендует ему Лену, которую Октав в рекламных целях быстренько наделяет мнимой биографией чеченки. Оргии олигархов, дакрифилия, Эллен фон Унверт, Буковский, плов, лагман (лирический герой книги почему-то питает особое омерзение к узбекской кулинарии), Петергоф, Пастернак и старый сводник Петр Листерман (который, кстати, и сам недавно выпустил забавной силы роман) сливаются в одну картину всеобщего помешательства. Оглушительные банальности, поданные вскользь, традиционно роднят автора с некоторыми героями французской новой волны, особенно с Жаном-Пьером Лео в фильме «Мамочка и шлюха».

Сперва кажется, что Бегбедер завел обычную свою шарманку, мотив которой непревзойденным образом насвистел еще Георгий Иванов («Встаем-ложимся, щеки бреем, гуляем или пьем-едим, о прошлом-будущем жалеем, а душу все не продадим»). Грешным делом, я уже хотел отложить «Идеаль» на половине, вполне насладившись рядом вышеуказанных оглушительных банальностей, поданных вскользь, как вдруг события стали приобретать совсем уже бредовый характер - как будто А. Проханову поручили писать книгу по наметкам Ю. Мисимы, а сроку на это положили неделю. Девочка Лена в итоге оказывается родной дочерью лирического героя, уходит от него к карикатурно выписанному нефтянику, после чего лирический герой в расстроенных чувствах взрывает Храм Христа Спасителя, а нефтяник становится президентом РФ. Перед нами, наверное, самая отчаянная шутка, которая когда-либо отпускалась иностранными корреспондентами в московский адрес - это вам не мелочная выставка советского женского белья от Ива Монтана.

Нынешний Бегбедер неизбежно напоминает Мишеля Уэльбека, уступая старшему товарищу в логически обоснованном трагизме, но значительно превосходя его по степени лирического мудозвонства (смешно, но в ближайшую субботу, 10 ноября, эти два автора будут дебатировать друг с другом на одной из площадок московского «Винзавода»). Бегбедер - это Уэльбек не то чтобы для бедных (автора «Элементарных частиц» тоже затруднительно признать аристократом мысли и слова), но скорее для буйных и оттого мало соображающих. Оба они, по большому счету, лишены писательского воображения (не зря же Бегбедер успокаивает себя в «Идеали» набоковской цитатой «воображение есть форма памяти») - отсюда их страсть либо к документальному ужасу (взрывы, секты, etc.), либо к поверхностной статистике в жанре copypaste. Когда Бегбедер пишет о себе, он хорош, местами даже исключительно хорош. Как только он принимается за собственно «литературу» (например, пытается реконструировать девичий ЖЖ), за него становится неловко. Так не ведут ни себя, ни ЖЖ.

Бегбедер понимает литературу как рекламу языка. Метафоры у него достаточно плоские, зато наглядные (к примеру, он написал как-то, что горнолыжники являют собой современный вариант мифа о Сизифе - это элементарно, но точно). Собственно, главное достоинство его стрекочущего бубнежа как раз и заключается в удивительной точности. Его сентенции обладают броской убедительностью дисплейной рекламы. «Меня мутило, потому что я мудила». «Себе на сорокалетие я подарил не замшевую куртку, а две замшевые куртки». «Вы, русские, начинаете читать раньше, чем мы, потому что у вас, как правило, не хватает средств на игровую приставку». «Торчу в порту, почему не у тебя во рту?» «Людям насрать на то, свободны они или нет, и ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было, - смысла жизни им за глаза довольно». «Она была в два раза моложе меня, то есть в два раза искреннее». И, наконец, самое пошлое и самое же удачное: «Я любил, и меня любили, но это никогда не совпадало по времени».

В недавней книжке «Романтический эгоист» (так должен был называться первый роман Фитцджеральда) Фредерик Бегбедер замечает: «Если написать глупость один раз - это просто глупость. Два раза - повтор. А двенадцать раз - это уже ритм». Вышесказанное в полной мере относится и к самому Бегбедеру.

«Идеаль» - это русское название романа. Оригинал звучит приятнее - «Au secours pardon», то есть «Спасите-простите». Человек, написавший роман под таким названием, не может быть совсем уж безнадежным писателем. Сочинительское обаяние Бегбедера кроется в том, что он как бы Хлестаков наоборот. Он превращает свой вполне легитимный понт (писатель, француз, гуляка из Сен-Тропе) в смешное упадничество (хмырь, несчастное детство, никто не дает). Вообще же, основная эмоция Ф. Б. - это недовольство в форме пресыщения.

Он вообще идеальный глянцевый автор - причем истеричной хваткостью слова подходящий именно для русского глянца. (В конце концов, что такое гламур? Это мечта при полном отсутствии воображения.) Вы замечали, что отечественный глянец, при всей своей широкомасштабности, не породил ни одного реального соловья? Нет, конечно, гламур прикормил и договорился с великим множеством сочинителей - от Ревзина до Панюшкина, однако никого не приручил и не воспитал. Здесь никто так и не научился писать про Ferrari и Prada вдохновенно. Авторы Спектр, Минаев и иже с ними в конечном итоге не стоят одной страницы того, кого мы в самом начале договорились величать долдоном.

Я упомянул о неких личных загадочных причинах симпатии к Фредерику Бегбедеру - настала пора объясниться. Дело вот в чем: читая что угодно из Ф. Б., я неизменно вспоминаю университетские времена и единственный по-настоящему проваленный экзамен - по философии. Я не помню ни лица, ни имени принимающего, однако в памяти навсегда остался убийственный и, вероятно, справедливый вердикт. Мне было тогда сказано: «Молодой человек! Да у вас мышление на уровне видеоклипов».

Почему- то мне кажется, что Бегбедеру тоже говорили нечто подобное.

Уверен.