Однако все эти меры не приносили решающих перемен. Положение Бисмарка было довольно шатким – он вел «отчаянную борьбу за политическое выживание» [234]. Параллельно усиливалась оппозиция главе правительства при дворе. Ее центром стала королева Аугуста, а также кронпринц Фридрих Вильгельм, придерживавшийся либеральных взглядов и находившийся во многом под влиянием своей супруги, принцессы Виктории, дочери знаменитой английской королевы Виктории. Принцесса писала матери в эти дни: «Мы страшно обозлены положением дел. Эту страну уже невозможно назвать монархией, ею правит всемогущий мажордом Бисмарк, который использует свою власть так глупо и легкомысленно, как это только возможно. (…) Этот жалкий Бисмарк, видимо, не хочет завершать свою безумную карьеру, не принеся своему королю несчастья, а своей стране – опаснейшие проблемы». В письме свекрови кронпринцесса высказывалась похожим образом: «Этот человек – недоразумение мирового масштаба и глубочайшее унижение Пруссии. Если бы последствия его действий обрушились только на его собственную голову, можно было бы утешаться, однако из-за него пропадем мы все» [235]. Сложившийся вокруг Фридриха Вильгельма «Кобургский кружок» подталкивал кронпринца к более решительным действиям. 5 июня, спустя несколько дней после ужесточения цензуры, Фридрих Вильгельм выступал с речью на приеме в ратуше Данцига, в которой публично дистанцировался от политики, проводившейся королевским правительством.
Сообщение об этом произвело в стране эффект разорвавшейся бомбы. Конфликт между монархом и наследником престола мог значительно углубить существующий кризис и ослабить позиции правительства, тем более что последствия речи кронпринца могли быть самыми плачевными. Так, фельдмаршал Врангель, старший по званию и самый авторитетный офицер в прусской армии, заявил о необходимости предать Фридриха Вильгельма военному суду, поскольку тот был генералом. Видимо, старый вояка вспомнил о добром примере прусского короля Фридриха Вильгельма I, который в первой половине XVIII века за попытку побега в Англию посадил своего сына – будущего короля Фридриха Великого – в тюрьму. Однако за полтора века многое изменилось, и подобное отношение к кронпринцу могло вызвать в Пруссии бурю возмущения. Это прекрасно понимал Бисмарк, который вовсе не был заинтересован в таком развитии событий и приложил максимум усилий к тому, чтобы случившееся в Данциге осталось эпизодом без серьезных последствий.
Сделать это оказалось не так-то просто. Буквально пару недель спустя в британской газете «Таймс» была опубликована статья, автор которой демонстрировал прекрасное знакомство с секретной перепиской между Вильгельмом и его старшим сыном. Судя по всему, утечка информации произошла при посредничестве принцессы Виктории и ее венценосной матери. Однако расследование, проведенное под руководством прусского короля, не смогло добиться каких-то конкретных результатов, тем более что Бисмарк опять же приложил массу усилий к тому, чтобы инцидент как можно быстрее забылся.
Фридрих Вильгельм, подстегиваемый своим либеральным окружением, продолжал, однако, линию на конфронтацию. 30 июня он направил Бисмарку письмо, в котором осуждал всю проводимую политику в целом и заключал: «Тех, кто ведет моего отца, Его Величество короля, по такому пути, я считаю опаснейшими советниками короны и отечества» [236]. Кронпринц отказывался принимать участие в заседаниях министерства (обычная практика, направленная на то, чтобы наследник престола был в курсе правительственной политики) до тех пор, пока у власти находится Бисмарк. Неоднократные указания Вильгельма не заставили его сына отказаться от своего намерения. В конце концов министр-президент решил лично поговорить с кронпринцем по данному вопросу. В своих воспоминаниях Бисмарк рассказывал об этой беседе так:
«Король принял решение, что кронпринц должен по-прежнему присутствовать на заседаниях государственного министерства, как это было заведено с 1861 года, и поручил мне убедить его в этом. Испрошенная с этой целью аудиенция, кажется, не состоялась, так как, мне помнится, я воспользовался тем, что кронпринц по недоразумению приехал на заседание министерства, которое в тот день не состоялось, чтобы заговорить с ним об этом деле. Я спросил его, почему он держится так далеко от правительства, – ведь через несколько лет это будет его правительство; если он имеет несколько иные принципы, то ему следовало бы не быть в оппозиции, а подумать о том, как бы содействовать будущему переходу. Он резко отклонил это, предполагая, по-видимому, что я хотел подготовить себе почву для перехода на службу к нему. На протяжении многих лет я не мог забыть того враждебного выражения и олимпийского величия, с каким это было сказано; я до сих пор вижу откинутую назад голову, вспыхнувшее лицо и взгляд, который он бросил на меня через левое плечо. Я подавил свое собственное волнение (…) и ответил, что говорил в приливе династических чувств, желая снова наладить более близкие отношения между ним и отцом в интересах страны и династии, коим вредит происшедшее между ними отчуждение; я сделал в июне все от меня зависящее, чтобы удержать его высочайшего отца от решений ab irato, так как в интересах страны и в борьбе против парламентского господства я хочу сохранить согласие в королевской семье. Я преданный и верный слуга его державного отца и желаю, когда он вступит на престол, найти вместо меня такого же преданного слугу, каким я был для его отца. Я выразил надежду, что он отбросит мысль, будто я стремлюсь со временем сделаться его министром; этого никогда не будет. Он так же быстро успокоился, как и пришел в раздражение, и закончил разговор дружескими словами» [237].
Инцидент с кронпринцем закончился в целом благоприятно для Бисмарка. Ему удалось предотвратить конфликт между монархом и престолонаследником, который неизбежно ослабил бы позиции королевской власти и превратил бы Фридриха Вильгельма в «мученика за правду». Поскольку кронпринц со своей стороны не пошел на обострение ссоры с отцом, на что рассчитывала значительная часть либералов, он предстал перед последними слабой фигурой, на которую не приходилось рассчитывать. Один из противников Бисмарка был, таким образом, практически нейтрализован.
Тем не менее почва под ним колебалась. По Берлину волнами расходились слухи о предстоящей отставке главы правительства. Многие считали, что он не справился со своей задачей. Сам Бисмарк стремился излучать бодрость и оптимизм, однако его сотрудники знали, что на самом деле он страдает от мигрени и хронической бессонницы, вызванных нервным напряжением. Запас здоровья, накопленный в Биаррице, оказался практически полностью растрачен. Близкий друг семьи Бисмарков, Роберт фон Койделл, рассказывал, что в преддверии годовщины своего назначения министр-президент жаловался ему: «Я чувствую себя так, словно за один этот год постарел на пятнадцать лет. Люди все же еще намного глупее, чем я о них думал» [238].
2 сентября 1863 года палата депутатов была окончательно распущена и назначены новые выборы. Состоявшиеся 28 октября, они привели к дальнейшей радикализации парламента. Левые либералы с союзниками получили более двух третей мандатов, умеренные либералы понесли достаточно серьезные потери. «Конечно, правительство пока находилось в более выгодной ситуации, – писал по этому поводу Р. Шмидт. – Однако сохранится ли это положение на длительный срок, было под вопросом» [239]. 9 ноября начались заседания палаты депутатов в новом составе. Первым делом депутаты отменили чрезвычайное распоряжение по вопросам прессы от 1 июня. Военный законопроект и проект бюджета были отклонены подавляющим большинством голосов.
Для того чтобы изменить расстановку сил, Бисмарку следовало лишить либералов их главной опоры – общественного мнения. Сделать это можно было двумя путями. Первый вариант основывался на том обстоятельстве, что основной электоральной базой либералам был прусский «средний класс». Буржуазия и представители свободных профессий голосовали за прогрессистов практически в полном составе. При этом цензовая «трехклассовая» избирательная система, существовавшая в Пруссии, благоприятствовала им, поскольку обеспечивала более выгодные позиции по сравнению с рядовыми налогоплательщиками. Крестьяне и городская беднота практически не принимали участия в выборах – в октябре 1863 года на избирательные участки явилось менее трети имевших права голоса. Либеральное большинство платы было избрано полумиллионом человек из приблизительно 20-миллионного населения страны. Бисмарк не без основания считал, что «простой народ» настроен враждебно по отношению к либералам и в целом лоялен монарху. Он стремился разыграть эту карту, продемонстрировав, что прусская монархия заботится о нуждах рядовых подданных, в то время как «денежные мешки» думают лишь о том, чтобы прорваться к власти. Для этого он планировал использовать два инструмента: всеобщее избирательное право и социальную политику.
