История дьявола - Жеральд Мессадье

самые темные проявления страха у восточных народов перед бытием, проявляющегося в ритуалах византийской церкви, и заключалась в бесконечном одноголосом восхвалении богов, ershemmas, в частности Энлиля, под звуки флейты, прерываемые песнопением, kishubs, поверженных ниц верующих. Литургия велась постоянно: и когда боги одевались, и когда обедали, и когда сочетались браком (статуи богов в богатом убранстве переносились в «комнату для новобрачных, чтобы они могли бок о бок провести ночь» [193].

Церковники времен последней династии Ура, а также цари Ларса и Исин разработали весьма сложные обряды, в которых сочетание ershemmas и kishubs служило выражением главных теологических тем «самого мрачного и заунывного характера» [194]. Каждое богослужение включало гимн «Гневному слову» бога, к которому адресовалась молитва (в ней без труда можно узнать нашу Dies irae), а также заунывное перечисление богов шумерского пантеона. Покаянная молитва завершала душераздирающую церемонию Святой пятницы [195]. Кроме того, существовало великое множество разрешительных, но еще больше запретительных предписаний. «Нельзя было давать клятву, не обмыв поднимавшуюся при молитве вверх руку, ни упоминать божественного имени, работая мотыгой, ни пить из кружки из необожженной глины, ни вырывать кустарник в степи или ломать тростинку в камышовых зарослях...» [196].

И вот мы почти в Византии, ибо модель литургического календаря уже составлена, и остается только принять: ежемесячно совершались богослужения, посвященные тому или другому событию, проходили регулярные службы, иногда сопровождавшиеся песнопениями или galas. Бывало, что в отдельные дни шло несколько служб. Литургии проводились по решению жрецов и предназначались для предотвращения последствий дурных предзнаменований. Здесь уже присутствует элемент экуменизма [197], ибо впервые в истории религий мы встречаемся с богослужениями, имеющими своей целью предотвратить неприятности, угрожающие «всему человечеству», и упросить богов сменить гнев на милость. Но «в этих благозвучных службах нет ничего от апостольского в магическом смысле», уточняет Encyclopaedia Britannica [198], то есть отсутствуют магические заклинания, чей мрачный характер допускал бы беспросветную заунывность: «Это были суровые гимны во славу богов, которые прерывались пессимистическими песнопениями, повествовавшими о человеческих страданиях и мерзостях жизни». Не впадая в мрачное настроение от такой нерадостной картины, легко можно представить, как в гигантских храмах темноглазые и чернобородые священники скрупулезно исполняли бесконечные утомительные службы.

Если вавилонянину казалось, что участие в литургиях не облегчает ему душу, он мог воспользоваться целым набором покаянных молитв, восходивших ко временам зарождения религии шумеров. Это были псалмы покаянного характера, однако, как бы им в дополнение, существовали и другие: хвалебные, исповедальные и заступнические, читавшиеся вместе со священником. Впервые появляется обряд исповеди. Можно представить удивление археологов, когда они, найдя клинописные таблички, открыли, что даже после того, как был вытеснен местный язык, богослужение продолжало проходить на шумерском, точно также, как в Римской католической церкви литургии совершаются на латинском языке.

Приходится только удивляться, чем же таким особенным Вавилон вызвал столь праведный гнев автора Апокалипсиса: проклятый им «город шлюх» был местом, где наши службы по отпеванию покойников показались бы чем-то вроде сцен из оперы. В мире нет ничего более мрачного, чем шумерская религия, и я бы даже сказал, что в Шумерском царстве отчаяние родилось в одно и то же время и в одном и том же месте, что и письменность.

Однако, как мне кажется, больше всего следовало бы удивляться необычайному сходству шумерской религии с иудаизмом и христианством. Можно сколько угодно задаваться вопросом о происхождении понятия греха в этих религиях, однако мы найдем в них основополагающую схему сотворения дьявола, набросок которой был в свое время сделан в Иране.

Шумерские и семитские народы считали, что во всех их бедах и основных грехах виноваты демоны. «Демонология была одним из самых важных аспектов их религии», — пишет Encyclopaedia Britannica [199]. В то время как у иранцев уже появились божество и антибожество, жители Месопотамии продолжали исповедовать политеизм с полным набором демонов: семью чудовищами с человеческим туловищем, головами льва, пантеры, собаки, овцы, барана, птицы и змеи.

Эту опасную семерку повсюду сопровождали два духа рангом помельче: Пазузу Ассирийский, демон с четырьмя крыльями, головой летучей мыши и хвостом скорпиона, воплощавший юго-восточные ветры, и Ламашту, богиня родильной горячки, перевоплощение шумерской богини Димм, жуткое чудовище женского пола, кормившее одной грудью щенка, а другой поросенка [200].

А так как чудовище было дочерью владыки неба Ан, мы найдем в нем больше двусмысленности, чем у ведийских богов, ибо Димм приходилась родной сестрой жуткому Ариману индоиранцев. Кроме того, у нее был брат Утуккулимну, у которого на счету вряд ли нашлось хотя бы одно доброе дело. Брачные узы богов не стали источником радости для древних жителей Месопотамии, ибо третий демон, Намтар [201], был сыном бога Энлиля, властелина земли, и посланцем повелительницы Преисподней Эрешкигаль, которая, как мы уже знаем, собиралась уничтожить всех людей на земле [202]. Все эти чудовища, отпрыски богов, были зачаты в преисподней и назывались «горьким ядом богов». Так преисподняя обретает все более четкие очертания того, что в более поздних религиях, начиная с иудейской, получило название «ад», именно там рождались самые жуткие чудовища, детища всемогущих богов.

Вопреки нашим предположениям, понятие греха возникло значительно раньше появления иудейства и христианства. О нем в первый раз упоминается в шумерской легенде о Нергале и Эрешкигаль, и грех принимается за происки демонов, власть которых над людьми зашла так далеко, что те попрали мораль, пренебрегли религиозными постулатами или, что еще хуже, прикоснулись к запретному предмету (табу и в самом деле шумерское слово). Появляется приблизительный вариант первородного греха в аккадийских (то есть семитских) текстах Shurpu и Maqlu. в ритуальных текстах впервые упоминается о грехе, совершенном не самим молящимся, а одним из его прародителей.

Как раз в аккадийских религиозных текстах дается объяснение, почему демоны беспокоят души грешников. И делается вывод: если человек одержим бесами, значит, он согрешил. Это заключение найдет подтверждение в ассирийском и вавилонском верованиях, так же как посредство иудаизма в христианстве. Впервые земная этика переносится во взаимоотношения между богами: как ведийские, а затем зороастрийские маги, жрецы Месопотамии присвоило себе право судить поведение людей, исходя из нормативов этики.

В самом деле, спасение зависит от вмешательства духовенства, то есть колдунов или ashipus. Слово «спасение» употребляется у вавилонян в том же смысле, какой оно имеет в христианстве, и не обозначает «исцеление», как, например, в странах Океании, Африки или Азии, где заклинания изгоняющих