В этом смысле Кокошин был безусловно прав, когда заранее просчитывал предвоенное сгущение в конце двухтысячных. Что же до Леонтьева и «Наших», «пятых колонн», закладных камней и героических чекистов, то здесь все обстоит принципиально иначе. Никакой реальной военной угрозы для нас нет; никаких плацдармов Евросоюза вокруг России не появилось и не появится, если только наша героическая «Булава» не перенаправится каким-то образом с Востока на Запад. Сентябрьские карикатуры, извлеченные на свет божий в феврале, — типичный предвоенный пиар. Наши страшилки — пиар, я бы сказал, самозарождающийся. Это чекисты обосновывают свое право на власть. А правящие элиты мифологизируют свои бесконечные политические поражения на сопредельных пространствах, изживают их через разговоры о войне. И заодно прикрывают колоссальный передел собственности, вольготно развернувшийся в новой России. Война все спишет. Даже если это не война, а телевизионное пугало.
Александр Архангельский, интеллигент: Неужто вы думаете, что если начнется иранский конфликт, Россия сумеет отсидеться в кустах, как отсиделась в ситуации с Ираком? Что она тоже не втянется в конфликт?
Архангельский Александр, интеллектуал: А на чьей стороне ей втягиваться? На стороне тех, кто измывается над Пророком? Или на стороне тех, кто глумится над Холокостом?
Александр Архангельский, интеллигент: На стороне тех, для кого она намерена обогащать уран.
Архангельский Александр, интеллектуал: Не верю. Потому что, если поверить, придется навсегда забыть о легитимной передаче власти в 2008-м, Конституции, демократии, и даже о «Газпроме».
Александр Архангельский, интеллигент: Я раньше тоже не верил. Теперь готов ко всему.
Архангельский Александр, интеллектуал: А вот это напрасно.
Инструкция последняя, на неделю 13–19 февраля 2006 года, когда мир следил за Туринской олимпиадой, страна отмечала 50-летие XX съезда КПСС, в Москве пылало здание «Комсомольской правды», на экраны вышел фильм Стивена Спилберга «Мюнхен», а руководители ХАМАС получили приглашение посетить Россию с официальным визитом.
Александр Архангельский, интеллигент: В середине недели я побывал в «Горбачев-Фонде»; там проходила крайне интересная конференция в связи с юбилеем XX съезда. Горбачев очень хорошо говорил, в зале была Рада Никитична Аджубей-Хрущева, пришли знаменитые шестидесятники; многие соглашались с тем, что уроки XX съезда в последнее время стали подзабываться. И что это характерная черта путинского правления.
Архангельский Александр, интеллектуал: Да они никогда и не помнились, эти уроки. Только очень узкий слой в исторически ограниченный промежуток времени придавал особое значение хрущевскому докладу. Страдал при мысли о культе личности и его жертвах. А для правящей бюрократии доклад был актуален ровно до тех пор, пока нужно было проводить вытекающие из него решения: реабилитировать заключенных, наказывать особенно ретивых чекистов, не слишком ретивых и полезных — выгораживать, менять принципы устройства советской экономики, переводить ее с лагерного топлива на энергию свободного труда. Как только эти задачи были решены, о докладе забыли. Между прочим, в последние два года своего правления и Хрущев все реже о нем вспоминал.
Александр Архангельский, интеллигент: Я совсем уж перестаю вас понимать. Вы всерьез полагаете, что не важно, помним ли мы о ключевых эпизодах нашей истории? Ценим ли, чтим ли момент покаяния нации в грехах? Почитаем Сталина или не почитаем, реставрируем советское прошлое или не реставрируем? Или вы считаете, что двусмысленная политика в отношениях с восточноевропейскими соседями и катастрофически-недвусмысленная в отношениях с хамасовскими террористами никак не связана с забвением уроков XX съезда? Может быть, вы думаете, что поколение XX съезда, разбуженное докладом Хрущева, не сыграло колоссальной роли в движении страны от тоталитаризма к свободе?
Архангельский Александр, интеллектуал: Сыграло. Равно как сыграло и глубоко отрицательную роль, когда нужно было переходить от уровня 60-х годов к уровню 90-х, осмыслять новое время. Но на самом деле я хочу сказать о другом. Что история очень плохой учитель. Ее уроки важны исключительно для активного интеллектуального меньшинства. А у большинства населения и практически у всего правящего класса короткая историческая память. Для народонаселения история — это то, про что пишет сгоревшая на этой неделе «Комсомолка». Нынешней бюрократии плевать, сколько человек погибло в сталинских застенках; ей куда важнее сознавать, что машина террора, однажды запущенная, не может уже остановиться и рано или поздно снесет головы тем, кто ее запускал. Именно поэтому, между прочим, нынешняя власть так и не решилась арестовать Касьянова. Если бы решилась — остановиться бы уже не смогла, пришлось бы брать всех подряд.
Увы, должен вас честно предупредить: и завтрашняя элита будет точно такой же. Даже если она будет в тысячу раз демократичней теперешней. И западные бюрократы рассуждают про себя тем же образом.
Просто соблюдают политес и вслух произносят правильные слова, которых ждет общество. Ждет рассуждений о правах человека — будут вам рассуждения о правах человека. Победят, не дай бог, исламисты в Европе — тут же зазвучат речи об общечеловеческих мусульманских ценностях. Лишь бы головы не рубили. И не мешали получать зарплату в кассе Евросоюза. В кассе президентской Администрации. В кассе Сейма. И так далее…
Александр Архангельский, интеллигент: Я, кажется, понял причину вашей ошибки. Вы невероятное, необъяснимое и неоправданное значение придаете большинству и его правителям. В истории арифметический счет не действует. В истории остается меньшинство: те, кто принимал личные решения и за эти решения отвечал. Каким-то неведомым образом именно эти люди оказывали ключевое воздействие на ход вещей, а те, кто думал, что руководит странами и народами, в конечном счете превращались в колесики и винтики исторического механизма, осуществляли надличную волю истории.
Архангельский Александр, интеллектуал: Ну, это просто романтизм какой-то. Если бы все было так, как вы описываете, сегодня можно было бы констатировать настоящий конец истории. Не в метафорическом, фукуямовском смысле, а в самом что ни на есть реальном и практическом. Потому что личностей в политической сфере мы в последние годы не наблюдаем. Повсеместное измельчание. Что у нас, что в Европе, что в Америке. Тогда как с культами все в порядке, и события идут своим чередом, и глобальные конфликты назревают, и вихри враждебные веют над нами…
Александр Архангельский, интеллигент: А это и значит история продолжается. Не по воле беспамятных бюрократов, они же циничные политики, они же равнодушное большинство. А по воле того самого меньшинства, которое живет и помнит.
Архангельский Александр, интеллектуал: Главное, что помнит — и при этом до сих пор живет!
НА ПУТИ К ГРАЖДАНСКОЙ НАЦИИ: ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Считать теперешние исторические обстоятельства трагическими по крайней мере странно; для этого нужно слишком плохо знать историю. Назвать их приятными тоже не получится. Пройдя через застой и мирную революцию, проскочив на красный свет в 90-е годы и успев на подножку уходящего поезда мировой цивилизации, современная Россия переживает странные времена. Это межеумочная пора экономического подъема, который может катастрофически оборваться, а может и перерасти в долговременный расцвет; период последовательного огосударствления общественной и хозяйственной сферы, который может обернуться демократическим порядком, основанным на всеобщем соблюдении установленных государством правил, а может привести к опасному желанию контролировать все и вся; это эпоха веселящего газа, пьянящей нефти и непереваренных денег, которая вполне может кончиться политическим пшиком, но сулит колоссальные возможности преобразований и научных, технических, культурных прорывов.
Мы пока на перепутье. Жизнь все еще может пойти по разным колеям. Но есть два взаимосвязанных препятствия, которые могут сделать наш дальнейший путь необратимым. И не слишком веселым. Во-первых, это царящая в обществе, в политике, в экономике атмосфера всеобщего недоверия: властей к народу, народа к интеллектуалам и бизнесу, бизнеса к интеллигенции и власти, интеллигенции ко всем сразу. И во-вторых, отсутствие совместной, открытой, радостной работы по поиску общенациональных начал, тех самых базовых ценностей, без которых ни одна дееспособная цивилизация не может обойтись.
Между тем картина мира, которая засела у нас в головах, не просто внутренне противоречива; она все дальше расходится с нашей ежедневной практикой, социальным опытом, который на самом деле и формирует общие ценности. Спросишь социологов, все в один голос говорят: нация отвергает идею свободы ради принципа порядка. Но разве естественное чувство свободы не присуще практически каждому россиянину, не впитано им с молоком матери? Разве в общении, в разговорах с людьми из самых разных культурных сред не поражает всеобщая вольность мнений, незашоренность и самостоятельность мыслей? Другое дело, что дальше разговоров дело редко идет — из поколения в поколение людей приучали, что в обиходе эту вольницу не проявишь, не применишь; бюрократическое равнодушие пуленепробиваемо. Но, может быть, просто не нужно в опросах противопоставлять свободу порядку? И требовать от государства, чтобы оно меняло свои крепостные привычки, разворачивалось лицом к русской — российской — свободе? Позволяло нашим коренным взглядам — проявиться?
