возбуждается, то право гражданина свою на защиту от преступлений начальников сразу превращается в фикцию. Такое право существует только на бумаге в рекламно-пропагандистских целях, как и все остальные права человека, которые на практике в реальности для государства юридически не обязательны.
Для гарантий от этого ст. 113 УПК предусмотрено обязательное вынесение мотивированного постановления об отказе в возбуждении уголовного дела с подробным приведением оснований и мотивов отказа – чтобы гражданин мог убедиться в правильности отказа и при желании обжаловать его в установленном законом порядке. Если такого постановления нет, то и обжаловать нечего.
Такое упрощение процесса, когда процессуальные права гражданина грубо нарушаются путем не вынесения предусмотренных законом процессуальных актов или не ознакомления с ними гражданина, еще в застойные времена в юридической литературе официально клеймилось как «процессуальное упрощенчество», затрудняющее или делающее вообще невозможным установление истины по делу. Но в нашей истории ни по одному моему заявлению о преступлении мотивированного постановления об отказе в нарушении требований ст. 113 УПК ни в одном случае не выносилось, что само по себе уголовно наказуемо по ст. 170 УК.
По большому секрету скажу, что при составлении заявлений о преступлении в отношении чиновников есть одна тонкость. Кроме обоснованности заявления, оно должно быть составлено так, чтобы по нему было невозможно вынести постановление об отказе с приведением мотивов, хотя бы как-то более-менее создающих видимость законности отказа. Для чего необходимо писать как можно кратче – только самое основное, избегая расплывчатых формулировок, которые обязательно будут истолкованы не в вашу пользу. Тогда ситуация будет предельно проста: либо возбудят уголовное дело, либо НЕ вынесут постановление об отказе в возбуждении, что само по себе образует состав преступления, предусмотренный ст. 170 УК РСФСР («Злоупотребление властью»). Или вынесут явно незаконное постановление, что также квалифицируется по ст. 170 УК.
Таким не очень сложным способом не только вскрывается преступная сущность режима, но и все это неопровержимо документально доказывается отсутствием обязательного для вынесения процессуального документа. И уж тем более такая логика непреложно действует в истории с иском Григорьянца. Возбуждать уголовные дела в отношении судейских и прокурорских чиновников прокуроры никак не хотят. Но поскольку какие-либо законные основания к отказу в возбуждении отсутствуют, то и выносить постановления об отказе им явно не с руки: какие мотивы они могут привести в обоснование правильности отказа?! Только сами себя опозорят на весь мир.
Обращаю внимание, что должностные лица государства при исполнении служебных обязанностей действуют от имени государства, и если при этом они совершают преступные деяния, то эти должностные преступления ложатся на государство, как совершенные от его имени. В таком случае государство или привлекает чиновников к уголовной ответственности, или оставляет преступление безнаказанным, тем самым фактически признавая, что преступление совершено его именем, и всю ответственность за него принимает на себя. Вообще-то если любое лицо совершает любое преступление в юрисдикции государства, а государство не принимает никаких мер уголовного преследования, то это уже выглядит с морально-правовой точки зрения довольно сомнительно. И уж нет никаких сомнений – ни правовых, ни моральных – когда государственные должностные лица при исполнении служебных обязанностей открыто и безнаказанно занимаются преступной деятельностью от имени государства.
В советской науке уголовного процесса есть такое понятие «уголовно-процессуальная форма» – то есть строгое и четкое соблюдение всех процессуальных требований, задокументированное в материалах уголовного дела в письменном виде и по установленной форме. Короче говоря – чтобы все было гладко на бумаге. Вопрос соблюдения чиновниками процессуальной формы для власти является особо болезненным, и ему всегда уделялось основное внимание. Правильное по существу обвинение или неправильное – другой вопрос. Главное, чтобы оно было предъявлено обвиняемому в надлежаще оформленном порядке, и все другие чисто процессуальные формальности были строго соблюдены.
Кстати сказать, прокурорский надзор за органами государственной безопасности сводится именно к надзору за правильным оформлением документации в следственных делах – чтобы все было гладко на бумаге. А в случае чего, немедленно докладывать своему прокурорскому начальству, а также, независимо от этого и в самую первую очередь – в соответствующий партийный орган.
Знаменитая голодовка в Лефортово Владимира Буковского, закончившаяся его полным успехом, произошла из-за нарушения следствием именно этой самой уголовно-процессуальной формы. Сначала он специально потребовал адвоката, лишенного властями допуска к секретному делопроизводству. Ему отказали, сославшись на какую-то секретную инструкцию, противоречащую официально опубликованному закону (Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР), да еще и подделали его подпись под документом, будто он вообще отказывается от ознакомления с материалами дела, а следовательно – и от адвоката. Тогда Буковский объявил голодовку и голодал, пока у него в тюремной камере не появился помошник Генерального прокурора СССР и прямо на месте не решил вопрос о допуске адвоката, лишенного «секретного допуска». Только после того Буковский прекратил голодовку.
И это всего лишь один из примеров, которых у диссидентов великое множество. Если советская власть решила кого-то посадить, то все равно посадит, но можно было заставить это беззаконное государство играть уже по своим диссидентским правилам. И люди старались все сделать так, чтобы власть при их посадке была вынуждена слишком явно и грубо нарушать собственные официально действующие законы, самое главное и прежде всего – процессуальные нормы, уголовно-процессуальную форму. Либо полностью выполнять требования диссидентов, как в случае с голодовкой Буковского. В застойные времена умение делать так у диссидентов считалось высшей квалификацией в правозащитной деятельности.
С самого начала перестройки у многих, в том числе и у диссидентов стал возникать вопрос: что происходит – советский режим действительно изменяется на самом деле, или все это является только лишь «косметическим ремонтом», не затрагивающим принципиальных основ власти? Не считаю себя слишком умным, но даже если у меня и были бы какие иллюзии, то они сразу бы рассеялись от того, как у этой перестроечной власти обстоит дело с соблюдением собственных законов, гарантирующих права граждан. В этом деле никаких принципиальных изменений не произошло. И, прежде всего, заслуживает внимания соблюдение государством процессуальных прав граждан – «прав на право» – поскольку при отсутствии процессуальных прав, гражданин не сможет осуществить свое материальное право уже только по одной этой причине.
Я всегда очень внимательно следил за правоприменительной деятельностью советского государства – за тем, как государство на практике соблюдает свои официально действующие законы. А реальная советская перестроечная правоприменительная практика легко может избавить от любых заблуждений кого
