– Этот вопрос напомнил мне одну телевизионную журналистку, которая спросила, что мы планируем найти в новом сезоне. Предсказывать открытия в нашей области знаний невозможно. Когда идут раскопки, у нас каждый день «новости» – новые грамоты, новые находки. Потом наступает время их комментирования, изучения, и здесь мы вступаем в контакт с самыми разными специалистами.
– Я понимаю, что вульгарный плановый подход в данном случае неуместен. Мой вопрос касается, скорее, перспектив археологии и исторической науки. Ведь Арциховский во многом благодаря такому подходу, на основании косвенных данных предвидел возможность находки берестяных грамот в Новгороде.
– В этом смысле комплексный подход мог бы многое дать для изучения не только славянских, но и, например, скифских и ещё более ранних древностей, а также для археологии в целом. Его особенность – в универсальности.
– На церемонии вручения премии говорилось о том, что ваша деятельность способствовала заметному росту престижа археологии: благодаря открытиям в этой области мы узнали очень важные факты о нашем прошлом, начале нашей государственности. А что бы вы сказали о новых поколениях археологов?
– Наша кафедра ежегодно выпускает пять–семь человек. Все студенты исторического факультета после первого курса проходят археологическую практику, а на третьем происходит распределение по кафедрам. К нам приходят энтузиасты, те, кто не мыслит своей жизни без археологии. Мы очень довольны молодой сменой. Из числа окончивших нашу кафедру почти 50 процентов защитили кандидатские диссертации, а каждый седьмой выпускник стал доктором исторических наук.
– Однажды вы заметили, что самое значительное открытие вашей экспедиции в том, что «здесь, в Новгороде, мы слышим голоса людей, живших и тысячу лет назад. Они снова оживают для нас». Берестяные грамоты не только открыли имена людей, живших тогда, но и дали возможность заглянуть в их внутренний мир. Какой из найденных документов произвёл на вас в этом смысле наибольшее впечатление?
– Каждая из грамот по-своему интересна. Вот, например, один из ярких по выразительности чувств документов – грамота второй половины XI века. Девушка пишет своему парню: «Почему ты на этой неделе ни разу у меня не побывал? Видно, я тебе неугодна? Была бы угодна, ты бы, скрывшись от людских глаз, прибежал бы ко мне. А если будешь надо мной насмехаться, то пусть тебя судит Бог и моя худость (то есть я)». Всё говорит о том, что в психологическом, эмоциональном плане мы мало отличаемся от наших предков.
НЕ АРХЕОЛОГИЕЙ ЕДИНОЙ…
– Валентин Лаврентьевич, хватает у вас времени на чтение художественной литературы?
– Я воспитан на классической литературе, и она остаётся для меня главным чтением. В свободные минуты перечитываю Пушкина, как это ни банально звучит, и других писателей и поэтов XIX и XX веков. Из современных писателей нравится, как пишет Дина Рубина. Я горд знакомством с поэтом Александром Кушнером, творчество которого очень ценю.
В последние годы предпочитаю читать мемуары, в том числе и моих коллег. Совсем недавно читал воспоминания моего однокурсника, известного поэта Валентина Берестова, к сожалению, уже ушедшего… Есть у меня и любимый писатель. Вы же об этом хотите спросить?
– Вы угадали. Кто же он?
– Константин Георгиевич Паустовский. Я в течение долгого времени собирал его книги, все издания, которых было более двухсот. Потом я подарил их Музею Паустовского. На одной из тех, что остались, Константин Георгиевич сделал мне надпись на титульном листе: «Даже у меня нет всех моих книг».
– Судя по репродукциям, которые находятся на стенах и за стёклами ваших книжных стеллажей, вы неравнодушны к Вермеру и Рубенсу…
– Да, к художникам, несомненно, неравнодушен. А женские портреты, на которые вы обратили внимание, я в шутку называю «портретами моих любимых девушек». Мне очень нравится «Девушка с жемчужной серёжкой» Вермера, о которой написана книга и снят фильм. Когда мы с женой были в Нидерландах, приобрели там хорошую репродукцию этой картины.
А вот «Камеристка» Рубенса заинтересовала меня ещё в молодости, и я спустя много лет даже написал о ней статью, которой очень горжусь. Рассказывать о всей цепочке моих изысканий долго, скажу только об их результате. Я пришёл к выводу, что «Камеристка» – посмертный портрет первой жены Рубенса, которую он очень любил.
Беседу вёл Александр НЕВЕРОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Клуб 12 стульев
Смысл жизни
НЕНАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА
Иннокентий Степанович открыл глаза. Поёжился. Сквозь серую пелену лениво проступила тоскливая зелень обоев.
– Ужас-то какой! – подумал Иннокентий Степанович. – Давно пора переклеивать. Как в болоте живём.
Следующая мысль кольнула, словно раскалённая игла:
– В прошлом году ведь переклеили! Поменяли на жёлтенькие, весёленькие такие… Почему зелёные-то опять?!
Он сбросил с себя одеяло и приподнялся. Потёр глаза кулаком. Окружающий мир принял ясные очертания. Зелень стала рельефной. Иннокентий Степанович с ужасом увидел, что зелёные обои на самом деле – вовсе не обои, а нагромождение гигантских горошин. Они заполняли собой почти всё пространство вокруг, плотно прижимаясь друг к другу, и к Иннокентию Степановичу в том числе. Сквозь их ряды пробивался неясный зеленоватый свет.
Осмотревшись, Иннокентий Степанович понял, что он и сам является такой же горошиной. Это наблюдение поначалу повергло его в шок, но он усилием воли взял себя в руки – попутно обнаружив, что никаких рук у него нет и в помине, – и решил спокойно всё обдумать. Он пошевелился, освобождая себе хоть немного наполненного солоноватым рассолом пространства, но тут кто-то грубо толкнул его в блестящий зелёный бок.
– Осторожнее! – завопил этот кто-то. – Ты не одна тут!
– Простите, – пролепетал вежливый Иннокентий Степанович возмущённой соседке. – Но я не одна, я – один… В смысле, я хотел сказать, что я не она, а он…
Вокруг весело засмеялись.
– С ума, что ли, сошла? – поинтересовался кто-то. – Ты же – горошина. Го-ро-ши-на!
– Я – горошина? – захлёбываясь рассолом, спросил Иннокентий Степанович.
Зелёные соседки по банке дружно закивали, подняв небольшую волну.
Иннокентий Степанович хотел было ещё что-то спросить, но его прервал истошный крик, доносившийся откуда-то из дальнего ряда:
– Идут!
В следующий момент мир резко качнулся. На Иннокентия Степановича разом навалилось сто и двести круглотелых соседок. Через минуту над головой что-то заскрипело, хлопнуло и в банку сверху хлынули лучи света.
«Крышку открыли», – догадался Иннокентий Степанович.
– Мы пойдём последними, – шепнула Иннокентию Степановичу слегка приплюснутая с боков, но в целом довольно миловидная соседка.
– Куда?
– В оливье. Куда же ещё? – последовал ответ.
– Безобразие! Первыми всегда огурцы идут! – возмутился кто-то сверху.
– Не завидуйте им, – тихо сказала приплюснутая соседка, – их ведь… режут.
На мгновение все притихли. Затем банка снова наклонилась и рассол гигантской солёной волной хлынул наружу.
– Вот и рассол слили. Недолго уж… – философски произнёс кто-то.
– Скорее бы! – закричали вокруг.
– Куда они так торопятся? – спросил Иннокентий Степанович у соседки.
– Как куда? – удивилась та. – В салат. В оливье! Что может быть лучше?!
– Да-да, – быстро согласился Иннокентий Степанович. – Что может быть лучше…
Банку резко наклонили, и горошины ринулись вниз. Они хохотали и кричали, радуясь освобождению. Иннокентий Степанович веселился и кричал вместе со всеми. Кажется, он даже запел…
Последнее, что увидел Иннокентий Степанович, падая в кастрюлю, были безжизненные ряды порезанных огурчиков и белые ломти картошки.
«Хорошо, что нас не режут!» – подумал Иннокентий Степанович.
Павел МИХНЕНКО
Прокомментировать>>>
