Летом 1922 г. НКВД, встревоженный появлением на улицах городов торгующих собой женщин, разработал и опубликовал в»Известиях ВЦИК» проект организации особой «милиции нравов». Этот проект вызвал волну возмущения в стране. С негодующей статьей в «Московских известиях» выступила Клара Цеткин, которая, подобно большинству других видных коммунисток, активно интересовалась проблемой проституции. Как отмечали тогда специалисты: «…угроза нравственного одичания, неимоверный рост проституции и венерических болезней, которые вызвали к жизни проект «милиции нравов», не могли все же преодолеть ужаса и отвращения к той системе кажущейся борьбы, какой была регламентация. Но идея этой меры имеет немало тайных приверженцев в нашем обществе»[287]. В конечном счете проект не был реализован.
Однако это не помешало местным органам НКВД действовать по собственному усмотрению. Так, в 1922 г. Управление Петроградской губернской милиции разработало инструкцию по борьбе с проституцией, пункты которой были во многом схожи с документами Врачебно-полицейского комитета. Разница, и немаловажная, заключалась лишь в том, что комитет действовал в согласии с общими законами Российской империи, а петроградская милиция пренебрегла правовыми устоями. Инструкция представляется очень интересной и колоритной по содержанию, что оправдывает почти полное ее цитирование: «1. Каждый чин милиции во всякое время суток, проходя по улице, должен обращать внимание на женщин праздношатающихся, пристающих к мужчинам с предложением своих услуг и зазывающих к себе на квартиру и, соблюдая крайнюю осторожность и осмотрительность, дабы не допустить ошибки, следует внимательно вслушиваться в разговор и, уже убедившись в факте проституции, задерживать женщину и отправлять в ближайшее отделение милиции… 3. Непосредственное искоренение проституции возлагается на начальников отделений милиции и их помощников по строевой части, которые выясняют жительство женщин, занятых проституцией, через участковых надзирателей, а последние получают эти сведения от домовой администрации… 6. Чин милиции, получивший поручение от своего начальника о негласном наблюдении за женщиной, подозреваемой в проституции, собирает негласным путем сведения о ее наружном виде или приметах и затем при выходе… из дома следует за ней, причем держится на таком расстоянии, чтобы не навлечь на себя подозрения и в то же время не потерять ее из вида… 7. На женщин, уличенных в занятии проституцией и доставленных в отделение милиции, составляется протокол с допросом, как обвиняемой, так и свидетелей, после чего протокол с личностью представляется через начальника района в районную административную комиссию на предмет… или высылки из пределов города и губернии, или заключения в концлагерь проституток»[288]. Правда, отдел управления губисполкома не утвердил инструкцию и известил начальника милиции, что документ «расходится с принципами Советской власти во взглядах на женщину, нравственность и т. д.».
Однако петроградская милиция, рассчитывая на победу проекта НКВД о восстановлении регламентации, некоторое время придерживалась прежней тактики. Так, начальник службы милиции А. Иванов в циркуляре для служебного пользования открыто дал выход своим эмоциям: «…высшему органу ПГМ рекомендуется назначать специальные наряды для облавы в тех местностях, где огульно стали размножаться эти вредные паразиты… Принимая это способы, мы можем надеяться, что до применения закона развитие проституции несколько ослабнет и исход борьбы с вредными гадами начался…»[289]
За 1922 г. петроградская милиция, руководствуясь лишь внутренними документами, арестовала 160 женщин, подозреваемых в проституции. Однако большинство из них пришлось отпустить: не имея соответствующих статей Уголовного кодекса, судебные станции в тот период отказывались принимать подобные дела. Интересна в этой связи реакция самих работников милиции, которые инстинктивно чувствовали противоправность своих действий.
Так, после статьи в июньском номере «Красной газеты» за 1922 г. о засилье девиц на Екатерингофском проспекте начальник одного из районных отделений милиции писал в своем рапорте: «…должен сказать, что борьба с проституцией независима от милиции. Неоднократно задержанные проститутки направлялись в суд, а между тем через два дня тех же самых опять встречаешь на воле, которые продолжают проституировать. Укажу один факт. Отделением были задержаны и арестованы 2 пьяные проститутки, которые выбили в управлении 6 стекол и были направлены в суд, через несколько дней они опять были на свободе и продолжают проституировать. Спрашивается, кто же виноват: милиция или отдел юстиции?» Представитель высшей инстанции, в которую был направлен рапорт, поставил на документе любопытную резолюцию: «Секр. Направить в АСО. Мы можем подтвердить лишь, что со стороны Комюсга нужны меры регламентации проституток, иначе в ближайшее время Екатерингофская и ряд др. улиц будут живыми рассадниками заразы и позора»[290].
Сложность положения административных органов в отсутствие каких-либо законодательных актов о проституции отражена и в письме начальника городской милиции секретарю Президиума Петроградского губисполкома Н. П. Комарову. Документ датирован августом 1922 г. Вот его содержание: «Петрогубмилиция, обращая внимание на все большие и большие размеры, принимаемые недопустимым злом — проституцией, процветающей совершенно свободно на главных улицах города, как-то: проспекте 25-го Октября (Невском), Вознесенском и других, и сознавая, что закрывать глаза на указанное явление недопустимо и даже преступно, просит от ПГИ точных указаний, какие меры должна применять милиция для борьбы и искоренения этого зла, крайне вредного и разлагающе действующего на граждан города, или же в деле борьбы с проституцией милиция не будет совершенно принимать никакого участия…»[291]. Думается, такая ситуация наблюдалась во всех крупных городах. Однако законодатели по-прежнему медлили, что побуждало практических работников к совершенно недозволенным методам — квалификации правонарушений по аналогии. Кстати, этим впоследствии стала грешить советская административно-карательная система.
В сентябре 1923 г. ряд деятелей Петроградского губисполкома — начальник отдела управления, губернский прокурор и др. — предложили, например, привлекать «метающихся по улицам и пристающих к гражданам проституток за хулиганство». Для этого милиция стала систематически проводить массовые облавы, которые тщательно готовились. Около месяца участковые надзиратели собирали сводки от управдомов, комендантов. В ходе одной из таких операций, например, было задержано около 350 различных «неблагонадежных элементов». Ясно, что без произвола и насилия над личностью дело не обходилось. В первую очередь задерживались женщины, не имевшие документов, постоянного места жительства и определенной профессии. К ним применялись самые жесткие меры вплоть до насильственного выдворения из города. Последствия подобных актов оказались непредсказуемыми. Так, в феврале 1924 г. в Нижний Новгород выслали из Ленинграда якобы за содержание притонов 8 человек. Их поместили на постоялом дворе в том помещении, где останавливались приезжие. Среди высланных оказались больные сифилисом женщины. В крайней тесноте ночлежного дома они становились разносчиками заразы. В связи с этим Нижегородский губисполком писал в Наркомат здравоохранения: «Необходимо при выселении из столиц элементов, склонных к проституции и подозрительных в отношении венерических заболеваний, принимать известные меры предосторожности в смысле предварительного осмотра таких лиц и размещения их в особые помещения. Кроме того, вообще желательно, чтобы в Нижний Новгород, как промышленный центр, такой элемент не направлялся»[292]. Женщин выслали по решению суда, выдав их за притоносодержательниц, хотя арестованы они были как проститутки. Не меньшим произволом явилось и решение ленинградского суда в 1924 г. об удалении на три года из города нескольких бездокументных женщин, задержанных милицией во время обхода одного из общежитий. Губернский совет по борьбе с проституцией на своих заседаниях резонно отмечал, что польза от высылки гулящих девиц невелика, а вред тем местностям, куда они направляются, наносится значительный, прежде всего с санитарной точки зрения, поскольку эти регионы в медицинском отношении обслуживались гораздо хуже Ленинграда. Переселение же проституток в пределах города вело к их нежелательной концентрации в определенных «зачумленных» районах. Не оправдало себя и бесплатное принудительное отправление на родину оставшихся без работы женщин. Большинство из них возвращались в Ленинград.
