– Здравия желаем!
Хмара хмуро оглядел всё это моральное разложение и, вытянув из внутреннего кармана красивой авиационной шинели бутылку «Столичной», изрёк:
– Сам я не употребляю, но рад соответствовать на общественных началах.
Я подошёл к нему, молча снял фуражку, военно-воздушную шинель и побежал к фотокорам, чтоб щёлкнули…
Прошло сорок лет, фотография подполковника славной авиации Виталия Резникова покоится в семейном альбоме…
Прошло сорок дней с тех пор, как душа лётчика, поэта и философского сатирика Павла Хмары устремилась в межзвёздную высь, покинув навсегда осиротевшую «Литературку».
Однажды поэт возглавил «Клуб 12 стульев» «Литгазеты» и провёл на этой престижной вершине полтора десятилетия. Ходят слухи, что Павел был добрым, всех авторов привечал чуть ли не до усыновления, забыв аксиому, что добро должно быть с кулаками.
Он прожил 81 год, прожил чисто, честно, творчески и на небе, и на земле нашей грешной. Сегодня он опять на небесах, откуда, увы, нет возврата.
Я, быть может, намеренно ни слова не посвятил его поэтическому умению. Читатель сам может в этом убедиться, читая подборку стихов подполковника в отставке Павла Феликсовича Хмары…
Виталий РЕЗНИКОВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,0 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Клуб 12 стульев
Павел Хмара
Деловое письмо о любви
На Ваш исходящий с отказом
я Вам сообщить бы хотел,
что слишком серьёзно наказан
таким состоянием дел.
Вопрос быть моею женою
был в принципе Вами решён.
Он был согласован со мною
и Вами в тот день утверждён,
когда, совещаясь в субботу,
мы вечером шли из кино,
и я, проявляя заботу,
купил Вам одно эскимо.
В тот день Вы давали зароки
о загсе, о свадьбе, но вот
теперь Вы срываете сроки
намеченных прежде работ,
теперь Вы намерены даже
нарушить былой договор...
Любовь нашу до арбитража
я не доводил до сих пор, –
я полон пока ещё веры.
Без Вас не могу я никак!!!
Примите конкретные меры
по части вступления в брак.
Прощание с лошадью
Я помню лошадь с грустными глазами.
Печальный пережиток наших дней!
И как он оказался между нами
С нелепою телегою своей?
Неслись машины, оглашая местность,
Седок ушёл за пивом в гастроном…
И лошадь понимала неуместность
Своей персоны в шуме городском.
К ней подошёл старик, пенсне сверкая,
По шее потрепал её рукой
И вопросил: – Ну что, брат, вымираем?
И лошадь помотала головой.
Всё было так естественно, без позы…
У старца что-то дрогнуло в усах,
И недистиллированные слёзы
Сверкнули у обоих на глазах.
Я вдруг представил, как оно случится:
В глобальной спешке палочкой стуча,
Я встречу лет, возможно, через тридцать
Нелепого в ту пору «Москвича».
Мы с ним воспоминаньями взыграем,
И я, погладив бок его рукой,
Спрошу его: – Ну что, брат, вымираем?
И он в ответ помашет головой.
И жалко скрипнут части битой рамы,
больных рессор, ободранных колёс…
Мы вместе посчитаем наши раны,
Но… обойдёмся, может, и без слёз:
Ведь мы придём к тому, чего хотели,
Оставив сзади столько драм и ям!
Ну а потери – что они, потери…
Они всегда сопутствуют боям.
Выборные места из размышлений избирателя
Всё это длится бесконечно долго:
Лишь прогремит предвыборный тамтам,
Влечёт нас к урнам наше чувство долга,
Как будто счастье нас заждалось там.
Как будто всё, что парят кандидаты,
Весь этот смак и счастье через край
Мы обретём, когда, как в бой солдаты,
Пойдём за них и завоюем рай.
Опять приходит спрос на наши души,
И все мы, отпуская тормоза,
Сперва пьём мёд, развешивая уши,
Потом вкушаем яд, разув глаза.
А в рай, куда витии нас зазвали,
Они и въедут нынче, как вчера!
Им нужно, чтоб мы голоса отдали,
А уж потом – хоть не расти трава!
Всё происходит чинно, честно, чисто,
Но депутат – он человек, не Бог!
И больше нас он ценит финансиста,
Который в кресло сесть ему помог,
Который даст ему пожить зернисто,
На бедность что подкинет заодно:
Ему ж прожить на свой оклад министра,
Как Колька Свист сказал бы, – западло!
Ну, не пятьсот, конечно, миллионов
(Мы не наводим тени на плетень!),
Но всё же думский наш творец законов,
Он – приводной финансовый ремень!..
Нет, не пойду! Пусть не сочтут
за чванство!
Мой жест не отведёт от нас беду!..
А вдруг Шойгу* лишит меня
гражданства?!..
Нет, Чайка не позволит! Не пойду!
* Когда-то Шойгу предлагал лишать гражданства тех, кто не ходит на выборы.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 2 чел. 12345
Комментарии:
Клуб 12 стульев
Три лося
КОНСПИРОЛОГИЯ «КЛУБА ДС»
Писатель Алексей Толстой, пребывая за границей, написал фантастический роман «Аэлита». В романе рассказывалось, как из Петрограда, со двора дома номер одиннадцать по Ждановской набережной, 18 августа 1921 года стартовала ракета на Марс. Построил и вёл ракету инженер по фамилии Лось.
А на Ждановской набережной, по странному совпадению, и правда жил человек по фамилии Лось.
Настоящий Лось жил в доме номер 13. Его звали Юзеф Доменикович, и он был конструктором, авиатором и планеристом.
У Юзефа Домениковича имелся младший брат, Леон Доменикович, но он был в отъезде и в этой истории участия не принимал.
Когда настоящий Лось прочёл роман Алексея Толстого, то очень удивился. «Никогда я на Марс не летал, – подумал он, – что за ерунда?»
Знакомые его и соседи, тоже читавшие фантастическую книгу, встречая авиатора, спрашивали:
– Разве вы уже вернулись?
Авиатор почёсывал в голове и спрашивал в свою очередь:
– Откуда же?
– С Марса, – объясняли люди.
За какую-нибудь неделю бедного авиатора совсем допекли. Юзеф Доменикович решил отомстить писателю.
Когда Алексей Толстой вернулся на родину, он по собственной неосторожности поселился всё на той же Ждановской набережной, в доме номер три.
Однажды утром конструктор Лось шёл на работу и встретил гуляющего писателя, которого узнал по портрету в книжке. Ничего он ему не сказал, а вечером отправился в свою мастерскую и целую неделю не выходил оттуда.
Через неделю он опять встретил на набережной писателя и говорит ему:
– Я слышал, Алексей Николаевич, что вы интересуетесь космической техникой. Желаете посмотреть одну штуку?
Писатель, которому не хотелось возвращаться домой и продолжать сочинять знаменитое «Хождение по мукам», обрадовался и последовал за конструктором.
Инженер Лось провёл его в какой-то двор и выкатил из гаража яйцеобразную ракету.
– Это макет для кино? – спросил писатель.
– А вы сами посмотрите, – предложил авиатор и любезно распахнул дверцу в корпусе ракеты.
Писатель влез в аппарат, а инженер Лось захлопнул дверцу и дал ракете старт.
Вскоре Алексей Толстой испытал на себе описанные им в романе космические перегрузки и невесомость. Питался он в полёте бутербродом и яблоком, которые захватил на утреннюю прогулку.
Спустя положенное время ракета опустилась на Марс.
Писатель выглянул в иллюминатор, поёжился, надел скафандр и вышел на поверхность так увлекательно описанной им планеты.
Под его ногами расползался рыжеватый песок, лишённый какой бы то ни было растительности. Горизонт был ровен и пуст, только очень далеко вздымался конус огромной горы – вулкана Никс Олимпика. Никаких красавиц Аэлит нигде не виднелось. Кроме того, было очень холодно, а солнце казалось маленьким и тусклым, как лампочка фонарика, у которого сели батарейки.
– Господи! – сказал Алексей Толстой. – Тут даже описывать нечего! Одна пыль!
Постепенно он подошёл к вулкану Никс Олимпика.
– Хорошо, – сказал писатель Толстой, – вот хоть его я опишу.
И он достал свою записную книжку в сафьяновом переплёте.
Вулкан Никс Олимпика уже много тысячелетий являлся потухшим. Но тут он вскипел.
«Нет уж, – решил вулкан, – не хватало только к Алексею Толстому в книгу попасть!»
Из верхушки вулкана пополз едкий дымок, песок под ногами писателя задрожал, стало очень жарко, а потом вулкан взорвался.
