Австрия объявила мобилизацию против Сербии. Россия совершенно неожиданно для Германии — против Австрии. Пока ограниченную, но вполне способную стереть империю Габсбургов с карты Европы. Вильгельм вдруг понял, что просчитался, что русские опять хотят воевать и что вместо очередного бряцания словами и оружием, придется проводить мобилизацию против России… Лезть в большую войну с не придуманным еще названием и неясными последствиями.
НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЕ СЛАВЯНЕ. Все как-то сразу пошло наперекосяк. Ну, кто же мог подумать, что Петербург так быстро воскреснет после позорной Русско-японской войны? Стерпел же он в 1909 году аннексию Австрией Боснии и Герцеговины и даже не пикнул! А теперь обманул лучшие европейские ожидания и готов лезть в драку на все деньги, угрожая пройтись по Восточной Пруссии «паровым катком»! Ох, эта загадочная, воистину непредсказуемая славянская душа! Сегодня она валяется в грязи, терпит любые издевательства. Пьяна, нечиста, несусветна. И вдруг в самый неожиданный момент, вопреки любым рациональным расчетам, крестится из последних сил дрожащими пальцами и… восстает с дубиной в руке, занося ее над уютными немецкими домиками, расчерченными затейливой геометрией фахверка. Всем крышу мигом поправлю! Чего вы там, немчура, в бухгалтериях своих насчитали? Погодите, тут еще одна цифирька неучтенная обнаружилась…
В субботу 1 августа 1914 года срок ультиматума Германии, требовавшего от России прекратить мобилизацию против Австрии, истек. Петербург молчал. Скрепя сердце, кайзер подписал приказ о ВСЕОБЩЕЙ МОБИЛИЗАЦИИ своих верноподданных — добрых многодетных немцев, мигом сменивших котелки на островерхие каски с пикой на конце. Великие европейские поезда, летевшие в голубую даль прогресса, в одночасье наскочили друг на друга на узловой станции. Мировая война, которую никто не ожидал, началась. Ружье, повешенное на стену в первом акте, по меткому выражению Чехова, не дожившего ровно десять лет до Первой мировой, выстрелило.
«ВСЕ УВЕРЕНЫ, ВОЙНЫ МЫ ИЗБЕЖИМ». На призывные участки шли с легкой душой. Французы, австрийцы, немцы, сербы и русские были свято уверены в скорой победе. Естественно, в своей, а не врага. У каждой страны имелся замечательнейший план. У немцев — Шлиффена. У русских — наступления в Восточной Пруссии. Сербы надеялись на свою стойкость. Французы — на свой «эллан» (в переводе — «порыв»). Мало кто понимал, какое испытание в действительности ожидает легкомысленные народы. Даже профессиональные военные. Генерал Брусилов, срочно выехавший из Германии, где он проходил лечение на курорте, домой, как только разразился Сараевский кризис, вспоминал слова своего коллеги — помощника командующего войсками Варшавского Военного округа, которого он встретил на вокзале: «Пока мобилизуется лишь Киевский военный округ, но все уверены, что войны мы ИЗБЕЖИМ».
Среди бесчисленных произведений о Первой мировой есть одно совсем короткое, но особенно трогательное — рассказ Ивана Бунина «Холодная осень». В имение к невесте приезжает только что получивший погоны молодой офицер. Первые сражения уже прогремели. Становится ясно, что война будет долгой и страшной:
«Одевшись, мы прошли через столовую на балкон, сошли в сад. Сперва было так темно, что я держалась за его рукав. Потом стали обозначаться в светлеющем небе черные сучья, осыпанные минерально блестящими звездами. Он, приостановясь, обернулся к дому:
— Посмотри, как совсем особенно, по-осеннему светят окна дома. Буду жив, вечно буду помнить этот вечер…
Я посмотрела, и он обнял меня в моей швейцарской накидке. Я отвела от лица пуховый платок, слегка отклонила голову, чтобы он поцеловал меня. Поцеловав, он посмотрел мне в лицо.
— Как блестят глаза, — сказал он. — Тебе не холодно? Воздух совсем зимний. Если меня убьют, ты все-таки не сразу забудешь меня?
Я подумала: «А вдруг правда убьют? И неужели я все-таки забуду его в какой-то короткий срок — ведь все в конце концов забывается?» И поспешно ответила, испугавшись своей мысли:
— Не говори так! Я не переживу твоей смерти!
Он, помолчав, медленно выговорил:
— Ну что ж, если убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, потом приходи ко мне.
…Убили его — какое странное слово! — через месяц»…
2 августа 2014 г.
Махновщина — мать порядка
Революция — это путь к диктатуре. Майданы рождают только деспотов.
В конце 80-х один из моих университетских преподавателей вспоминал, как семью его дедушки посетил Нестор Иванович Махно. Историческое событие произошло примерно в 1919 году в одном из маленьких городков нынешней Южной Украины. Дедушка был фельдшером — то есть человеком более-менее интеллигентным. В его доме имелась маленькая библиотека. Именно по этой причине волосатый батька решил зайти в нему в гости, чтобы разжиться книжкой на ночь. Предводители «народных» армий тоже ведь хотят что-то почитать время от времени.
Колоритная троица. В центре правая рука Махно — бывший матрос линкора «Иоанн Златоуст» Федор Щусь. Рядом его друзья-черногвардейцы.
Однако первое, что привлекло внимание Махно, были чудные карманные часы провинциального фельдшера. «Я возьму у вас часы, — сказал Махно. — Мне нужно для руководства военными операциями. Я их вам верну потом». Здоровенный адъютант Нестора Ивановича, услышав это, не сдержался и хмыкнул: «Ничего вам батька не вернет».
Нестор еще походил немного по комнате, полистал книжки на этажерке, выбрал подшивку «Нивы» (самое легкое чтиво, какое тогда можно было придумать, — в основном для уездных барышень) и, засовывая пачку журналов подмышку, снова обронил: «Я их почитаю и вам верну».
И вновь адъютант главного анархиста весело подмигнул, повторив ту же историческую фразу: «Ничего вам батька не вернет!». Слова адъютанта оказались пророческими — и часы, и подшивка «Нивы» навсегда исчезли из домика фельдшера. Да и сам Махно дематериализовался, растаяв в дымке гражданской войны. Словно никогда и не заходил в тихий фельдшерский домик.
Воспоминание это никогда не публиковалось. Считаю своим долгом поделиться им с читателями. Сколько фильмов снято о Махно. Сколько книг написано. А, по-моему, вся суть его именно в этом эпизоде. Мне надо. Я вам верну. И не вернул. Вроде бы борец с государством. Идейный анархист. А ведет себя как самое настоящее государство. Гребет все под себя, ничего не отдавая взамен. Просто по Ницше: «Если долго вглядываться в бездну, то бездна начинает вглядываться в вас». Всматривался в «аппарат насилия» до одури, возмущался его устройством, требовал справедливости и сам этим аппаратом стал. В одном лице и суд, и налоговая, и армия с полицией.
Родина Махно — Гуляйполе. Официально в начале прошлого века это было село. Неофициально — самый настоящий город. Тогда его населяло тысяч шестнадцать жителей. И сегодня — примерно столько же. Ровно такой же величины был Александровск — нынешнее Запорожье. Гуляйполе относилось к Александровскому уезду. Только за годы советской власти Александровск дорос до областного города. А Гуляйполе стало всего лишь райцентром, ничуть не изменившись в размерах. Время в нем словно застыло. Те же тихие домики с садами на улицах, перекрещивающихся под прямым углом (царское правительство в конце XVIII века закладывало пограничное с Крымским ханством поселение весьма «регулярно», не подозревая, какая вольница в нем вырастет), кирпичное полуразрушенное здание городской мельницы с цифрами «1894» на фронтоне, чудом уцелевшие особняки местных богатеев, имена которых канули в Лету.
На фотографии 1921 года Махно не похож на себя. Скорее какой-то бывший вахмистр, а не вождь анархистов.
Я был в Гуляйполе. Место действительно фантастическое. Больше всего меня там поразил шест для стриптиза в гостиничном кафе. Завтракая, мы спросили официанта: «Что, и стриптиз вечером будет?» «Нет, стриптиза не будет. У нас не бывает стриптиза». «А зачем же шест?» «Так положено. Хлопцы в Запорожье такой же видели и решили тут установить, чтобы и у нас такое было».
В общем, Гуляйполе во всем соперничает с Запорожьем — как Киев с Москвой. Недаром Нестор Иванович когда-то начинал свои подвиги с налета на Александровск — стремился удаль свою показать. А потом еще дальше пошел — на Екатеринослав. И тоже взял его. Причем два раза. Еще не подозревая, что большевики переименуют его в Днепропетровск.
После взятия Екатеринослава по страницам газет и книг пошла гулять про Махно легенда. Мол, ездил батька по улицам и приказывал бить по вторым этажам из пушки — чтобы были дома в городе не выше, чем в его родном селе.
