Заграничная учеба «птенцов гнезда Петрова», столько раз опоэтизированная в отечественных романах и кинофильмах, – вообще предмет отдельного разговора. Например, посланный учиться за рубеж В. В. Головин вспоминал об этом так: «Был нам всем смотр, а смотрел сам его царское величество и изволил определить нас по разбору на трое: первые, которые летами постарше – в службу в солдаты, средние – за море, в Голландию, для морской навигационной науки, а самых малолетних – в город Ревель, в науку». Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы оценить продуктивность такого, с позволения сказать, педагогического эксперимента. Между прочим, посланные учиться в Испанию не знали ни слова по-испански – российским педагогам петровского призыва как-то не приходило в голову, что в чужих странах разговаривают на другом языке. Да и в самом деле непонятно – оказывается, эти проклятые кафолики не разумеют по-русски. Логика негра Джима из популярного романа Марка Твена: почему этот убогий француз, если уж ему так приспичило, не может поговорить со мной по-человечески? О том, что вынесли русские школяры из лекций своих испанских учителей, история умалчивает.
Помимо всего прочего, денег на содержание ученикам не высылали годами. Русские студиозусы во Франции, стремясь поправить свое пошатнувшееся финансовое положение, пожелали «запродаться в холопы», не ведая, разумеется, ни сном ни духом о том, что подобная практика в прекрасной Франции отсутствует. А другой школяр, изрядно перебрав горячительного (на водку, видимо, еще оставалось), открыл огонь из пищали и ненароком застрелил законопослушного французского гражданина. Но и в родных палестинах учиться было тоже не сахар. Наверняка многие из наших читателей слышали о знаменитой Навигацкой школе, в задачи которой входила подготовка юных мореплавателей. Так вот, в 1711 году все ее ученики попросту разбежались, чтобы элементарно не помереть с голоду. Еще раз обратимся к Александру Бушкову: «Три года спустя из той же школы доносили наверх, что ученики, пять месяцев не получая денег, “не только проели кафтаны, но и босиком ходят, прося милостыню у окон”». Чиновник адмиралтейской конторы так и написал генерал-адмиралу Апраксину: «Ежели школе быть, то потребны на содержание ее деньги, а буде деньги даваться не будут, то истинно лучше распустить, понеже от нищенства и глада являются от школяров многие плутости». Как в воду глядел чиновник – являются и будут являться. И неужели генерал-адмиралу было невдомек, что на содержание учебного заведения следует выделять деньги?
Славяно-греко-латинская академия, открытая трудами Федора и Софьи, при Петре совершенно захирела, превратившись в своеобразный оплот православной державности. Основной ее целью сделалось выявление и преследование инакомыслящих. За академией закрепили монопольное право на обучение иностранным языкам. Всякому, захотевшему частным образом нанять учителя греческого, латинского или польского языка, следовало предварительно заручиться поддержкой академии. Отступникам грозила конфискация имущества. Более того – только окончившим полный академический курс дозволялось держать у себя книги на иностранных языках и дискутировать на религиозные темы. Не внявшие и провинившиеся рисковали не только имуществом, но и жизнью.
Пришла пора подвести итоги. Иному читателю наша оценка более чем тридцатилетнего царствования Петра I может показаться излишне резкой и даже несправедливой. Но если мы немного и перегнули палку, нарисованная нами картина все равно неизмеримо ближе к реальности, чем иконописный благостный портрет выдающегося реформатора и законодателя, предлагаемый учебниками отечественной истории. Кто спорит, Россия на рубеже XVII–XVIII веков настоятельно нуждалась в модернизации общественной жизни и государственного устройства. Реформы давным-давно назрели. Но необходимо раз и навсегда усвоить, что известная формула «цель оправдывает средства» непременно оборачивается своей жутковатой изнанкой и почти обязательно заводит страну в непроходимый тупик. В меру своих скромных сил мы постарались показать, что допетровская Россия развивалась вполне динамично, с разумной ориентацией на Запад, и не было ровным счетом никакой надобности ломать страну через колено. Ведь совсем не случайно петровские преобразования вызвали такое бешеное сопротивление в народе, в отличие от осторожных реформ Алексея Михайловича и царя Федора. Россия буквально не вылезала из непрерывной череды бунтов и восстаний, подавляемых правительственными войсками с исключительной жестокостью. Кроме знаменитого стрелецкого бунта 1698 года стране довелось пережить Астраханское восстание 1705–1706 годов, Булавинское восстание на Дону 1707–1709 годов, Башкирское восстание 1705–1711 годов и несколько других, менее значительных, вооруженных выступлений.
Последующая судьба реформ Петра Великого тоже весьма незавидна. Василий Осипович Ключевский совершенно справедливо отмечал, что промышленность после Петра не сделала заметных успехов, внешняя торговля как была, так и осталась пассивной, в руках иноземцев, а внутренняя падала, подрываемая нелепым способом взыскания недоимок. Армия, призванная стоять на страже внешней безопасности, всем фронтом повернулась внутрь страны и стала видеть свою основную задачу в сборе податей и борьбе с крестьянскими побегами и волнениями. Городское население, по данным как первой, так и второй ревизий, застыло на величине три процента от всего податного населения страны. Одним словом, хвастаться особенно нечем. Между прочим, упомянутый В. О. Ключевский, признавая прогрессивный характер петровских реформ, резко отрицательно относился к методам их проведения. В научном архиве Академии наук сохранились неопубликованные работы Ключевского, в которых оценка петровских преобразований предельно резка. Есть среди них совершенно замечательная статья под названием «Значение Петра I», не так давно опубликованная. Дабы остудить неумеренный пыл петровских апологетов, нам представляется уместным закончить эту главу обширной цитатой из Василия Осиповича.
«Во-первых, реформа Петра вся пошла на пользу только государству в самом узком смысле правительства… Кулаком и палкой она вылепила из русского дворянства класс, который, питаясь крепостной народной кровью, являл некое подобие свободомыслящей европейской интеллигенции. Она расплодила комариный рой чиновничества, всех этих президентов, асессоров, рентмейстеров… комиссаров, профосов… которые облепили русского человека… Наконец, мотовскими ссудами из палочных сборов с полуголого и полуголодного плательщика она выкормила десятка полтора крупных капиталистов, фабрикантов и заводчиков, ставивших в казну по воровским подрядным ценам пушки, ружья, солдатское сукно, парусинное полотно и образовавших первые кадры русской плутократии.
Как венец преобразовательной деятельности, Петр заложил фундамент русского государственного устройства, начал новое и трудное дело создания основных законов русского государства, издав в 1722 году первый основной закон о престолонаследии, отменявший всякий порядок престолонаследия, уничтожавший самую возможность каких-либо основных законов, … бросавший судьбу… народа на произвол случая, в шальные руки лица, так или сяк вскарабкавшегося на терпеливый русский престол.
Во-вторых, реформа Петра ничего не дала народу… Из-под петровского молота он вышел таким же невежественным и вялым, каким был прежде, только значительно беднее и разбитее прежнего. Коренные области государства, наиболее… устоявшиеся экономически, стали малолюдными от бесконечных рекрутских наборов, от нарядов на постройку и утрамбовку человеческими костями трясинного петербургского болота и от массовых побегов…» Далее В. О. Ключевский пишет о чудовищной коррупции, о промышленном подъеме, хилые плоды которого оказались поглощенными «бездонной пропастью казны», и о полнейшем равнодушии власти к голосу своих подданных. «Ленивая, распущенная дочь Петра (имеется в виду Елизавета Петровна. – Л. Ш.)… чувствовала себя прочнее на престоле, чем ее дед, царь Алексей М(ихайлович) с самодержавной шапкой в руках смиренно умолявший своих мятежных верноподданных о снисхождении к ошибкам правителей». И наконец, резюме Василия Осиповича: «До Петра В(еликого) Московское царство было слабосильной полуазиатской державой, державшейся за слабосильный народ (неоправданно резкая оценка. – Л. Ш.); после Петра оно стало могущественной европейской империей, покоившейся на обнищавшем, безгласном, порабощенном народе».
Прозвище «Простоватый» носил один из французских королей, но с куда большими основаниями его можно отнести к императору Петру III, внуку Петра Великого и мужу Екатерины II. Быть может, его даже следовало бы назвать простодырым – есть в русском языке такое грубоватое словцо, обозначающее человека непрактичного, житейски негибкого и немного наивного. При этом интеллектуальные и моральные качества фигуранта могут не вызывать никаких нареканий. Ваш покорный слуга в школьные годы однажды удостоился подобной аттестации за прямоту и редкое простодушие, граничащее с житейским идиотизмом, причем учительница, что характерно, не вкладывала в эту характеристику оскорбительного оттенка.
