На имя поэта хлынул поток писем — экспериментов, так или иначе следующих «салатовым» традициям. Тавара выбрала, на свой взгляд, лучшие из них и опубликовала полторы тысячи стихотворений отдельным сборником — своеобразной антологией «народного творчества». А когда-то это было прерогативой императора…
В начале 1988 года Литературная академия страны за первую главу «Именин салата» вручает Таваре Мати ежегодный приз Кадокава «За произведения в жанре танка». Глава эта — «Утро в августе» — признается лучшим поэтическим сборником года.
Волна «салатового бума» вдохновляет творчество молодых художников и фотографов. В повторных изданиях, а также в переводах стихи уже сопровождаются отобранными самой Таварой фотографиями, акварелью, графикой. Паратройка композиторов создает навеянные «Салатом» мелодии для эстрады, для симфонического оркестра и даже для хора. Предприимчивый музыкальный бизнес, чувствуя момент, не замедлил выпустить этакий «музыкальный салат» из произведений Шопена, Дебюсси и других мировых классиков отдельным компакт-диском, который так и назывался — «Салатовая классика» — и предназначался для прослушивания в процессе чтения книги…
В начале 1990-х годов последовательницы «салатового течения» объединяются вокруг своего кумира, и в творчестве новой поэтической группировки обозначается явный феминистский оттенок. Сама Тавара оставляет преподавательскую деятельность и переходит на литературно-издательские хлеба, возглавив одно из сильнейших женских поэтических движений современной Японии. Кроме того, литературоведческая библиотека специалистов пополняется несколькими сравнительно-историческими эссе, в которых Тавара Мати пытается проследить связь современной поэзии с ее корнями — антологиями X–XIII столетий.
До начала 90-х годов японский читатель знакомится и с новыми экспериментами поэта — оригинальной «поэзией в прозе» в книге «малых форм» «Яблоко в слезах» (Ринго-но Намида, 1989), и с тремя поэтическими сборниками того же «салатового направления»: «Свежесорванное танка» (Торэтатэ-но Танка-дэс, 1989), «Еще одна любовь» (Моо хитоцу-но кои, 1989) и «У ветра на ладони» (Кадзэ-но тэ-нохира, 1991). По оценкам многих критиков, поэзия Тавары заметно «розовеет» — эротические акценты при создании Красоты становятся для нее основными…
Маленькая, но существенная деталь стала известной лишь спустя полгода после выхода «Именин Салата» в свет, в период наивысшей популярности книги. Как призналась сама Тавара, ни в то время, когда рождались стихи, ни позже — не существовало в природе того, к кому обращались душевные устремления героини «салатового дневника». Только в воображении жил объект любви: она поселила его в свой мир и наделила привычные вещи новым внутренним качеством.
Пальцы мои
Исследуешь один за другим:
Может быть, в этом — любовь?
…Эта книга имеет одну замечательную особенность: ее хочется время от времени снова брать в руки — и раскрывать где получится. Совсем как та парочка однажды вечером в полупустой электричке, громыхающей по столичным пригородам:
— Давай загадаю, какими мы будем завтра? Страница 105, третья сверху…
И оба с любопытством засовывают носы в давно замусоленные странички.
Токио — Владивосток — Москва — Ниигата,
1989–1992
Письмо 7
Русская рулетка в соевом соусе
Фугу: тема для медитации
История рыбы фугу, как и многие истории о Японии, вот уже несколько веков обрастает самыми мистическими слухами. Кто-то раздувает их, чтобы пощекотать нервы слушателя. А кто-то — чтобы подхлестнуть в себе удовольствие от Красивой Легенды. Ведь именно за Красивую Легенду у нас так любят принимать все японское, что встречают вокруг, — будь то кино, книги, музыка, парфюмерия, мебельный дизайн, философское учение или еда. Чуть ли не каждому второму «нашему», которого я перевожу по работе, не нужна от японцев реальная Япония. Ему хочется, чтобы эти странные азиаты и дальше рассказывали ему чужую сказку о самих себе. «Японец не может быть таким же, как я, — любит думать наш человек. — В нем непременно должна быть какая-нибудь сногсшибательная легенда. Если он не внук самурая и не сын камикадзэ, то хотя бы должен разрубать с десяток кирпичей ребром ладони — или, на худой конец, употреблять в пищу то, от чего нормальные люди (то есть мы) отправляются на тот свет».
И я думаю: может, именно из-за такого отношения к ним у нас до сих пор нет с Японией мирного договора? И половина Курил до сих пор «висит между небом и землей»? И мы столько поколений подряд не можем ни о чем с ними толком договориться? Не знаю. Я даже не берусь сказать, что здесь курица, а что яйцо. Я просто смотрю и слушаю. И тогда многие ирреальные истории поворачиваются ко мне вполне практической, земной стороной.
Итак, существует океанская рыба фугу, известная у нас как рыба-собака, а с других языков переводимая как «вздувающаяся рыба» или «рыба-глобус». Поймать ее можно в Атлантическом, Индийском или Тихом океанах, особенно часто — вокруг островов и коралловых рифов. Если, конечно, охота ее ловить. И уж тем более есть.
Из всех животных, которые в воде, ешьте всех, у которых есть перья и чешуя.
А всех тех, у которых нет перьев и чешуи, не ешьте: нечисто это для вас.
Второзаконие, 14:9—10Эта рыба размером с ладонь может плавать хвостом вперед, но вообще передвигается довольно медленно. Вместо чешуи у нее — тонкая эластичная кожа, и вот для чего. Если фугу испугать, она мгновенно раздуется (за счет воды или воздуха, которые резко всасывает в себя) и примет форму шара, в три раза большего, чем ее первоначальные размеры. У некоторых подвидов фугу этот шар начинает «ершиться» длинными острыми шипами. И горе акуле, которая не поймет угрозы: милая рыбка смертельно ядовита. В ее молоках, икре, на половых органах, коже, а особенно в печени содержится тетродотоксин (ТТХ) — яд нервно-паралитическою действия, который примерно в 1200 раз опаснее цианистого калия. Смертельная доза для человека составляет всего 1 миллиграмм тетродотоксина; в одной рыбешке яда хватит, чтобы убить 30–40 человек. Эффективного противоядия от отравления фугу не существует.
Сегодня вечером
Она не сможет прийти…
Эх! Пойду и наемся фугу.
Бусон[32]
И тем не менее японцы едят фугу с большим удовольствием с давних времен. Хотя далеко не все. В период Мэйдзи (1868–1912) кормить людей фугу запрещалось законом. Вплоть до 1800-х гг. сёгунат Токугава запрещал даже вылов этой рыбы. Однако еще в 1598 году появился закон, обязывающий повара, который готовит фугу, получить для этого государственную лицензию. Именно этот закон пережил все запреты и применяется до сих пор.
Чтобы получить лицензию, повар должен сдать два экзамена — письменный и практический. Примерно три четверти подавших заявки проваливаются уже на письменном, для сдачи которого необходимо разбираться в десятках разновидностей фугу, включая различные способы «обезъядивания». А оставшимся 25-ти процентам не выдают лицензии, пока они не съедят то, что сами же приготовили.
Жесточайшие правила разработаны для чистки и готовки этой рыбы. Владелец ресторана обязан предоставлять подробнейшие отчеты санинспекторам Министерства здравоохранения по количеству и условиям хранения запасов фугу в своем заведении. Обработка фугу — сложный, 30-ступенчатый процесс, цель которого — ослабить действие тетродотоксина до минимума. Неудивительно, что цены на подобные лакомства колеблются в радиусе от 100 до 500 долларов за порцию. Обычный «маленький человек», мягко скажем, такими разносолами не побалуется. А спрос все равно остается. И еще какой! Хотя родиной этих блюд традиционно считается Осака, в сегодняшнем Токио — более полутора тысяч ресторанов, готовящих фугу.
Да, люди мрут. Хотя на Западе скандальная хроника сильно завышает процент летальных исходов, риск отправиться в мир иной действительно велик. С 1974 по 1983 г. во всей Японии зарегистрировано 646 случаев отравления фугу, из них 179 смертельных. От 30 до 100 японцев по-прежнему умирает каждый год. Это либо те небогатые, но любопытные, кто решил приготовить фугу сам, в домашних условиях и безо всяких лицензий, — либо толстосумы-сорвиголовы, в частном порядке и за отдельные деньги упросившие повара приготовить им печень. Ведь именно печень — средоточие яда! — традиционно считается самой нежной частью фугу. И как раз ею кормить людей — уголовное преступление.
Самая знаменитая смерть от фугу, пожалуй, случилась в 1975 году. Актер театра кабуки Мицугоро Бандо VIII, которого называли «живым национальным сокровищем», скончался от паралича после того, как съел печень фугу в одном из ресторанов Киото.
