Конечно, хочется увидеть такое будущее через год, а не через 15 лет. Хочется, чтобы Путин успел погубить поменьше людей, чтобы осталось побольше нормальности, чтобы не успело вырасти целое поколение на «разговорах о важном». Но даже если конец режима наступит не в ближайшие пару лет, он всё равно наступит позже. Это вопрос времени. Но прежде, чем обсуждать то, что нужно будет сделать, сперва нужно поговорить о том, что навсегда изменилось за последние два года, с чем потом придётся иметь дело при любых реформах. Нам придётся иметь дело с критично большим уровнем насилия, чем мы когда-либо видели, и ситуацию навряд ли можно будет сравнить с тем, что было в девяностые, скорее, с тем положением вещей, которое сложилось в России сразу после революции 1917 года. Дело не только в сотнях тысяч вернувшихся с войны, кто у условиях мирной жизни найдёт себе место лишь в многочисленных ОПГ, не только в освобождённых для войны зеках, кто обязательно вернётся к прежнему промыслу. Дело ещё в том, что за эти два года в самых разных статусах и разном правовом положении у нас в стране возникло бессчётное множество военизированных организаций. До позапрошлого года в России был только один человек с собственной армией, Рамзан Кадыров. Был ещё Пригожин, но его наёмники орудовали далеко за пределами России. Но чтобы в лёгком доступе под рукой были тысячи головорезов – это было только у Кадырова. Теперь всё не так, теперь собственные ЧВК есть вообще у каждого статусного актора. Они есть у крупнейших госкомпаний, у Газпрома и РЖД, например, они есть у ключевых олигархов, свои батальоны есть у регионов. Ни одна из них не сравнима по масштабам с Вагнером, в основном это именно ЧВК в классическом смысле слова, проще говоря, военизированная охрана. Но сути дела это не меняет. У всех, кто начнёт борьбу за власть с уходом Путина. Теперь есть собственные солдаты. Кровавый передел был невозможен в России два года назад, для кровавого передела нужны люди, готовые пролить кровь, причём нужны в большем количестве, чем способна переварить правоохранительная машина. Теперь же для такого для такого передела есть всё, есть прорва бесконтрольного оружия (напомню, что в «Крокусе» людей расстреливали новейшими автоматами), есть военизированные организации, есть масса людей, которые эти военизированные организации могут пополнить и которые знают, как оружием пользоваться. Сейчас сложно себе представить сражение Сечина и Миллера на ближних подступах к Москве, но поход наёмников на бронетехнике в столицу как-то тоже сложно было себе представить до того, как он случился. А вопрос о власти среди путинского окружения с его уходом станет вопросом жизни и смерти, и, надо думать, решать они его будут безо всяких сантиментов и сомнений, используя все доступные ресурсы. Неважно, как мы к этом относимся, мы просто должны признать объективную реальность. Шансы на бескровный транзит и на безопасную жизнь в стране, где даже мигранты могут достать армейское оружие, теперь не очень высоки. И эта проблема не будет относиться к конкретному периоду, она будет с нами, пока мы живы. Люди, пережившие войну, никуда от нас не денутся. Дети, выросшие в их семьях, на луну не полетят, люди, по судьбе которых эта война проехалась, которые захотят реванша, составляют теперь заметную часть нашего общества и избирателей. Сегодняшний ресентимент по СССР – даже и не ресентимент никакой, а ностальгия пожилых людей о вкусном мороженом. Но у тех, кого страна отправила воевать, чьих близких она отправила воевать, чтобы те выяснили, что они занимались никому не нужной кровавой хернёй – у таких людей будет вполне настоящий ресентимент, настоящая ненависть. Что с этим делать? Непонятно. Гораздо проще, дешевле и быстрее приучить общество к насилию, чем обратить этот процесс вспять. Всё-таки сейчас, когда следователь уже на первом допросе вербует задержанного в армию, когда каждый мелкий уголовник, размышляя, не пристукнуть ли ему старушку по соседству, чтобы добыть денег на опохмел, знает, что при наихудшем раскладе ему грозит отправка на фронт, ещё и с большим окладом – когда такое уже стало реальностью, открутить назад будет очень непросто. Нельзя просто выйти и сказать: «Граждане, у нас тут закончилось временное государственное помешательство, отныне у нас всё снова как у настоящих стран, за преступления мы наказываем, а если судья сказал, что за убийство вам положено 15 лет сидеть в тюрьме, то столько вы и отсидите. Это теперь всё снова не шутка, грабить, убивать и насиловать теперь снова нельзя». Точнее, сказать-то так можно, но куда сложнее убедить, что это всерьёз. Уже два года государство систематически поощряет худшие проявления человеческой натуры, государство перевернуло мораль, поставило её вверх ногами. Убийцы получают медали и ходят по школам с лекциями, такая практика не пройдёт бесследно. Она нам аукнется. Нечасто так бывает, что кто-то настолько сходит с ума, что опасное для общества поведение признаёт желательным. Знаем мы всякие режимы, но с ходу даже прямо и не вспомнишь, кому в дурную башку приходила идея глорифицировать преступника. Это всё тёмная сторона, Путина мы из организма чуть раньше или чуть позже выведем, но это как в случае с реабилитацией наркозависимых. Ущерб никуда не денется, организм страны уже отравлен. Есть среди всей этой тьмы и светлая сторона. Она в том, что мы уже точно знаем: избавление от Путина не вызовет никакого протеста и возмущения. Да, конечно, 87% виртуально проголосовали за Путина 17 марта 24 года. Но 24 июня 23 года Евгений Пригожин провёл независимое репрезентативное социологическое исследование. Гражданам России был задан вопрос: что они будут делать, если кучка уголовников на танках решит повесить Путина на фонаре? 99% граждан бросились обновлять ленту, желая первыми узнать, за какую именно часть тела повесят Путина на фонаре. Ещё один процент из числа преданных силовиков, пропагандистов, верных пехотинцев и прочих эффективных менеджеров просто затаились от греха подальше. Помните, плавали по Волге на теплоходе. Режимы типа нашего годами внушают людям, что те бессильны, навязывают пассивность. От граждан не ждут никакой поддержки, от них ждут молчаливого принятия любого положения вещей, спущенного сверху. Ещё вчера любое дурное слово о замминистра обороны было бы расценено по меньшей мере как дискредитация, а скорее, как распространение фейков о Вооружённых силах России. А сегодня оказывается, что он казнокрад и изменник – и ни у кого это не вызвало никакого внутреннего возмущения, дескать, ну как же так вышло, что такой нехороший человек столько лет по правую руку о
