Лишь аргентинское правительство запретило какие-либо демонстрации. Но несмотря на это, аргентинцы празднично отметили падение Берлина. Массы народа в городе Парана прошли по улицам с лозунгом: «Да здравствует демократия и свобода!» В столице Буэнос-Айресе и Кордове произошли кровавые столкновения полиции с демонстрантами.
– Видите, товарищи, как высоко оценивают нашу победу народы зарубежных стран, – заключил майор Субботин. – Прогрессивная часть Европы и других континентов связывает нашу победу со своими надеждами на лучшее будущее, верит, что разгром гитлеровской Германии приведет к падению режимов фашистского типа, к установлению всюду подлинной свободы и демократии. – Поправив съехавшую повязку, поднялся. – А в общем, друзья, Отечественная война, которой мы жили почти четыре года, уже становится историей.
В те майские дни Бодров чувствовал себя помолодевшим. На душе светло, тело обрело легкость и подвижность. Потянуло к гражданским немцам, но искреннего разговора с ними не получилось: в их ответах сквозили отчужденность и недоверие. Даже в улыбках неприятное подобострастие. «Руссиш суппе гут, гут» – к этому свелся весь разговор. Безусловно, суп из красноармейских кухонь в немалой степени влиял на настроение голодных жителей Берлина. Об этом, конечно, и поговорить небезынтересно. Советское командование отдало приказ: кормить население из солдатских кухонь, хотя и помнило приказ от 7 октября 1941 года, в котором Гитлер требовал сровнять с землей Москву и Ленинград, а население этих городов не кормить в течение всей зимы.
Более откровенные связи налаживались пока только между женщинами. Вон немки окружили наших врачей Раису Калмыкову, Анну Кокоулину и Татьяну Фролову, обнимают, со слезами говорят: «Мы очень рады, что наконец-то кончилась война, кончилось кровопролитие. Во всем виноват Гитлер – тысячу поклятий ему! Может, теперь хоть кто вернется домой из наших мужчин».
Бодров рассуждал про себя: «Что же ты хочешь, немцев много лет оболванивали, разве сразу они откроют свою душу? С них еще смертный страх не слетел, сомневаются: может, фашисты и взаправду говорили, что русские станут мстить всем немцам».
И он переходил от одной группы к другой, пока в центре Королевской площади не столкнулся с людьми в арестантской одежде. Запрокинув голову, обмениваясь короткими репликами, они растроганно смотрели на реющее над куполом рейхстага Красное знамя.
Слабых поддерживали под руки. Все обрадовались, когда с ними заговорил русский солдат. «Гутен таг, товарищ», – вразнобой ответили на приветствие.
Не все понял Бодров. Но смысл разговора улавливал: речь шла о Знамени. «Роте фане, роте фане», – повторяли они со слезами на глазах, указывая на купол рейхстага. Как бы поточнее узнать, что говорят эти люди?
Он останавливал наших солдат, спрашивал, не знает ли кто немецкого языка. Посчастливилось: попался такой боец.
– Они говорят, – начал переводить тот, – что счастливы, дожив до дня освобождения, говорят, что Красное знамя – это их знамя.
– Скажи им: я тоже счастлив. Верил, что есть в Германии настоящие люди. И не ошибся. А раз так, стало быть, и Германия настоящей будет. Значит, наша кровь пролита не зря… Спроси, откуда они, нет ли среди них таких, которые братались с русскими в семнадцатом.
Оказалось, это бывшие узники Моабита. Один из них, Пауль, братался с русскими на Юго-Западном фронте. Пусть не там, где братался с немцами Бодров, но он пожал ему руку как старому знакомому и засуетился, желая угостить этих многострадальных людей, но те отрицательно замахали руками: они поели чуть-чуть, сразу много нельзя. Можно заболеть. Правильно. После голода на пищу набрасываться опасно. Сахар бы кстати оказался, Бодров полез в карманы, но, увы, они были пусты. Все роздал ребятишкам. Вспомнил о шоколаде и торопливо раскрыл брезентовую сумку. Берег гостинец, добытый в бою у Шнайдемюля, для домашних.
– Пожалуйста, битте!
Не сразу взяли немцы, будто догадались, для кого предназначались плитки шоколада. Но русский солдат просил уж очень настойчиво.
Обнявшись, дружно выкрикивали: «Фройндшафт!», «Рот фронт!» Потом запели «Смело, товарищи, в ногу», песню, с которой Бодров еще при царе ходил на демонстрации, штурмовал Зимний, воевал с интервентами.
Песню подхватили, и слились в ней русские слова о немецкими.
«Братский союз…» Эх, если бы на всех языках простой люд запел:
И водрузим над землею
Красное знамя труда!
Какая б счастливая жизнь была на земле!
В глубоком волнении Федор Алексеевич возвращался в рейхстаг.
По ступенькам навстречу шел Гусев. Бодров радостно воскликнул:
– Встретил, Кузьма Владимирович, встретил! – Заметил недоумение на лице старшего лейтенанта и пояснил: – Всю войну искал «братыша», а только сегодня встретил… Вы знаете, Кузьма Владимирович, о чем я думаю? О будущем большом празднике. Скажем, сорокалетие или пятидесятилетие Советской власти. В Москве три знамени вынесут: одно – со словом «Революция», с ним штурмовали Зимний, другое – с надписью «Победа», вот это. – Бодров указал на купол рейхстага. – А на третьем чтоб сияло слово «Коммунизм».
Взволнованные, они смотрели на Красное знамя, сияющее в голубом весеннем небе над решетчатым куполом рейхстага как торжественный венец великой Победы.
Советские войска, взявшие Берлин, готовились к параду. Дело оказалось не из легких. Солдаты давно не ходили строем, а новички и вовсе не бывали на парадах. Волновались. Как-то получится? Надо пройти так, чтоб «у неба звенело в ухе», печатать шаг не хуже слушателей военных академий.
Расправив плечи, гордо вскинув голову, в новеньком обмундировании, маршировали воины батальона Неустроева. И столько было достоинства на их лицах, молодцеватости в осанке, что все это с лихвой компенсировало недостатки строевой слаженности. Впереди четко отбивали шаг Неустроез, Ярупов, Гусев, Сьянов.
Смотри, Берлин, по твоей площади идут солдаты нового мира. Идут освободители Европы!
Потом в рейхстаг прибыл командующий фронтом Г. К. Жуков. У парадного входа застыл строй участников штурма. Каждому из них маршал пожал руку. Долго разглядывал колонны, стены, густо исписанные мелом, углем, цветными карандашами, штыками и даже кровью: «Ленинград – Берлин»; «Мы из колхоза «Рязань». Суховерхов!»; «Керчь – Сталинград – Берлин. Зверев»; «Выла в Берлине. Галя Джаши из Тбилиси»; «Мы пришли с мечом в Берлин, чтобы навсегда отучить немцев от меча»; «За кровь отца. Ивченко»; «Москва – Берлин. Неупокоев»; «Слава русскому народу»; «Айрапетов из Баку»; «Русские в Берлине бывали!»
Удивительно, как только ухитрялись писать под самым карнизом!
– Ваш батальон, конечно, в центре? – показал маршал на стены рейхстага.
Неустроев смутился, но ответил бойко:
– Никак нет, товарищ Маршал Советского Союза. Не успели. Пока тушили пожар в рейхстаге, сюда забегали из разных частей расписываться. Нам не хватило места.
Маршал улыбнулся:
– Ну, это не беда. Свои имена вы и без того вписали в историю на веки вечные…
День, когда бойцы покидали рейхстаг, был горьким. Это произошло внезапно. Поступил приказ – срочно освободить: согласно союзническому договору рейхстаг отходил в английскую зону оккупации. Люди неохотно выходили на площадь строиться. Как будто оставляли здесь что-то свое. Что именно – не сразу отдавали отчет. Ратный труд, вложенный в штурм, кровь, пролитую в этом здании, гибель товарищей… При спуске по ступенькам бойцы в последний раз осматривали их, вспоминая, как вбегали по ним под огнем, смотрели на стены с многочисленными автографами.
Еще более огорчились, увидев на куполе двух воинов. Узнали: Егоров и Кантария снимают Знамя Победы. Каково-то им сейчас! Противогазная лямка, которой при водружении привязали древко к решетке, не поддавалась. Узлы сделали крепко, считали, что Знамя будет развеваться долго, может, до самой социалистической Германии… Кто же думал, что Берлин будет так поделен…
Наконец отвязали. Батальон внизу уже построился. Державший Знамя Егоров поприветствовал бойцов с высоты, сделав несколько плавных взмахов. Бойцы вскинули руки вверх, крикнули «ура».
Здравствуй и прощай, Знамя, водруженное над рейхстагом!
Мелитон толкнул Михаила в бок:
– Погляди!
К рейхстагу шла колонна английских солдат. Торопятся его занять. Всем сделалось как-то не по себе. Договор договором, а рейхстаг хорошо бы сохранить, передать немецким рабочим, чтоб свое правительство в нем разместили.
Михаил поднял Знамя и, глядя в сторону англичан, потряс им. Складки полотнища сверкали в лучах заходящего солнца. Смотрите, союзники! Это – кровь советских солдат, их геройство и слава. Стоит и вам поклониться символу великой Победы.
На Парад Победы в Москве отбирали лучших из лучших – представителей всех дивизий, штурмовавших немецкую столицу. В первую очередь уезжали знаменосцы частей с боевыми знаменами, теперь уже ставшими легендарными. На аэродроме они выстроились в одну шеренгу – высокие, стройные, молодец к молодцу. Перед знаменами дивизий на аэродроме склонены фашистские штандарты поверженного берлинского гарнизона.
