Ознакомительная версия.
А вообще-то, строго говоря, сейчас, в 2011-м, не будет лишним еще раз повторить: основная линия разлома, как в обществе, так и внутри власти — отношение к реформам, как таковым. Так я думал на исходе памятного для меня 2002 года, так продолжаю думать и поныне.
Сегодня можно утверждать, что две ветви власти едины. И возникающие разногласия есть не более чем игровой атрибут, должный убедить, что в нашем парламенте иногда тоже спорят. А значит, демократические процессы, якобы, существуют и продуцируют. И всякие намеки, что Государственная Дума постепенно превращается в Верховный Совет советских времен — не более, чем вымысел и злопыхательство тех, кто не желает разглядеть реформаторскую суть Думы. Разумеется, можно говорить, что угодно. Но факты — упрямая вещь. В Думе действует отлаженный механизм лоббирования. И создателем, «сотворителем» этого механизма является президентская Администрация и лично Владислав Сурков, первый заместитель ее руководителя. О его деловых и человеческих достоинствах мы поговорим позже, но заметим, что в разработке тактики лоббирования, выстраивании фракций в президентском «строю» он преуспел. Хорошо это или плохо? Отчасти хорошо. Нет такой разрушительной стихии, какой был парламент по отношению к президенту Борису Ельцину, практически блокировавший все законодательные инициативы президента. Страну постоянно трясло, и политическая нестабильность превратилась в политическую повседневность, стала правилом политического бытия. Но всякое количество переходит в качество.
Создав практику лоббирования президентских инициатив, администрация президента РФ открыла фарватер, и произошло то, чего следовало опасаться. Лоббирование стало нормой. Ни один закон не проходит нормальной практики обсуждения. Он «продавливается» в парламенте. Почти всегда имеет энергию силового давления через большинство, которое контролирует президентская администрация. Парламент лишился эффекта конструктивной оппозиции, что делает любое обретение законов уязвимым.
Один из главных вопросов: кто вносит проекты законов? Согласно Конституции большинство законодательных инициа-тив исходит от правительства. Нередко (а после президентских выборов 2008 года этот фактор и вовсе активизировался) проекты законов вносит в парламент сам гарант Конституции — Президент РФ. И часть законов рождается непосредственно в самом парламенте, являясь так называемой инициативой снизу.
Хотя, конечно, суть политики неизмеримо глубже интриг, окружающих ее, и даже составляющих ее плоть. Интрига, как правило, явление тактическое, обеспечивающее успех сейчас и здесь. Политика — действие долгосрочное. Она всегда прерогатива стратегии. Центральная власть предшественника Владимира Путина ослабевала на глазах, в точности соответствуя состоянию здоровья первого властелина новой России. Поэтому первые шаги второго российского Президента были приняты обществом, как здравые, укрепляющие роль государства на реформаторском поле.
Не желая иметь власть губернаторов в Совете Федерации, Путин получил власть олигархов, полагая, что с ними ему легче будет столковаться.
Почему Владимир Владимирович поступил так? Понимал, что губернаторы болезненно примут создание округов с контрольными функциями по отношению к региональной власти. И поэтому убирает губернаторов из Совета Федерации, а, значит, ликвидирует оппозиционное ядро. Иными словами, по отношению к губернаторам Путин занял иную позицию, нежели Ельцин.
Для первого российского президента Совет Федерации был спасательным кругом, противовесом Государственной Думе, с которой Ельцин, как и с Верховным Советом и съездом народных депутатов РСФСР, не мог выработать нормальных отношений. Извечная конфронтация ветвей власти превратилась в изнурительное испытание для всего общества. Принцип нестабильности стал образом внутренней политики государственного аппарата.
«Возьмите суверенитета столько, сколько сможете переварить» — этот знаменитый ельцинский тезис породил вспышку суверенных амбиций и раскачал государственную лодку. Но одновременно он сделал президента союзником губернаторов. А девиз отношений был до удивления оптимистичным: «Сильные регионы — сильная Россия!» Весь вопрос в очередности: кто становится сильным в первую очередь? Центральная власть или регионы? Можно ответить на этот вопрос лукаво. Сильными становятся одновременно, но при этом мы не можем не понимать, что синонимом силы являются деньги. В чьих руках они сосредоточены, тот и силен. Без должного финансового обеспечения регионы, вкусившие суверенную вольницу, с легкостью принимали уставы местного управления, противоречащие Конституции страны, и пусть не столь скоро, как мечтали, быстро, стали настойчиво выходить из-под контроля федерального центра. Губернаторы становились членами Совета Федерации и не по прихоти какого-то самочинного Устава (важная деталь), а исходя из норм федерального законодательства. Сложилась та самая парадоксальная ситуация, если проект федерального закона выгоден губернаторам, они его тотчас утверждаю, а если нет, то немедленно включают ресурс верховенства местного законодательства, пренебрегая законодательством федеративным. Понятно, что для федеративного государства такая практика пагубна. Видимо, поэтому, сначала Путин избавился от губернаторского корпуса в Совете Федерации, а затем ликвидировал принцип выборности губернаторов, заменив его удобной схемой назначений с «подачи» своих «наместников» в округах.
Иными словами Путин пресек систему «отдельно взятых суверенитетов» в большой суверенной России. Ельцин же на все это смотрел сквозь пальцы, он не хотел обострять отношений с регионами. Тут, в Москве, в Совете Федерации эта самая региональная власть в целом была его опорой. Вообще, эта страсть к политике противовесов в конечном итоге погубила «царя Бориса», ибо приобрела черты очевидного абсурда. Принципы «противовеса» использовали не только при кадровых назначениях на различные посты, но и при образовании государственных структур.
На какое-то время отложим в сторону разговоры о некой зависимости Путина, о возвращении его «долгов» Семье. Желай того сам Владимир Владимирович, не желай, но президентом России его сделал Б. Н. Ельцин, а, значит, и так называемая Семья. И финансовый клан, ее поддерживающий. Прямо скажем, не идеальная ситуация для человека, желающего предложить России новую политику. И воплотить ее.
Преемственность — дело не только обязывающее, но и крайне непростое. Она, казалось бы, даже помогает, так как канва движения уже проложена, но в то же время принцип преемственности и блокирует, потому как навязывает уже сложившиеся стереотипы.
Преемственность — всегда благо, когда политика предшественника успешна; в ином случае преемственность — действо опрометчивое, так как ничего иного кроме тиражирования ошибок сотворить не может. Вот эскизная ситуация, в которой оказался Путин после выборов 2000 года.
Хорошо известно, что Путин начал с укрепления вертикали власти. Для этого были задействованы две составляющие: деньги (иначе говоря, поддержка вменяемого олигархического лобби) и административный ресурс. Третьей составляющей для такой радикальной реформы, обеспечивающей рост популярности лидера, попросту не существовало. Но именно эти ресурсы большой политики и сделали Путина главой огромной государства. Поэтому бояться, получится ли, было лишним. Именно в укреплении вертикали власти сравнительно молодой президент, выходец из силового мира, начал первые свои действия в Кремле. Вопрос, почему так легко избрали совершенно не известного человека и к тому же рекомендованного практически утратившим свою популярность на тот момент Ельциным, отпал сразу. Хотя брюзжание тех, кто при Ельцине «имел все», было громким и затяжным.
Борис Березовский, в период создания движения «Единство» высказался в своей цинично-развязной манере: «В России возможно избрать президентом кого угодно. Даже обезьяну».
В избыточном патриотизме Бориса Абрамовича, конечно, не упрекнешь, но при всей язвительности его слова не лишены удручающего смысла. Эти слова произнес человек, главенствующим постулатом которого был один — «все и вся можно купить? Надо только точно назвать цену». И в этом Россия и мир убеждаются на протяжении десяти с лишним лет. Но, может быть, причина такой возможности не в дебильности общества, на которую прозрачно намекает Березовский, а в ином — избыточности властного ресурса, который оказывается в руках таких, как Березовский? На исходе XX века, подарившего миру, ко всему прочему, такие воплощения власти как коммунизм и фашизм, Россия устала и от Ельцина. Он утомил ее нескончаемым кризисом, своим постоянным нездоровьем, перманентным «раздраем» между парламентской и президентской ветвями власти, прогрессирующей неуспешностью реформ, наконец. И страна среагировала на свежее имя, по минимуму связанное с ельцинской эпохой. Страна среагировала на физически здорового и сравнительно молодого человека, перешагнувшего черту сорокалетия. Надо отдать должное и Березовскому. Он хоть и брюзжал про народ, готовый избрать себе в правители обезьяну, был, по сути, главным инициатором создания движения «Единство». Понял, что победа правых столь же опасна, как и победа коммунистов. И сыграл «посередине». Но Березовский — делец. Он не создает, а покупает политику. Так появилось выгодное в те времена именно для него «Единство», позже развернутое в формат партии на основе объединения других, близких к власти и желающих ее политических группировок. Разумеется, он расценивал результаты выборов для себя, как абсолютный триумф. Можно только предположить, какой шок испытал Борис Абрамович, когда после президентских выборов перед ним закрылись все главные двери кремлевских кабинетов. Не помог даже «свой человек в Кремле» Александр Волошин, больше трех лет после избрания Путина сохранявший за собой пост главы администрации президента РФ. Очевидно: Березовский переоценил себя, и это — его главная ошибка. В политике «новые» редко зависят от своих предшественников. А если и зависят, то недолго. И, главным образом, в декларациях о преемственности.
Ознакомительная версия.
