Начиная с 1650 года парижские газеты и другие периодические издания пестрели историями о послах различных держав, которые предпочли посетить город не с официальным визитом, а как обычные путешественники. Узнавая о том, как много важных персон скрывают свой статус, менее важные персоны к концу XVII века пришли к выводу, что инкогнито теперь используют не только принцы, но и «любой, кто не хочет быть узнанным», и на улицах Парижа появилась масса людей, которые выглядели так, будто сохранение анонимности действительно имело для них значение.
В 1689 году художник Жан Дье де Сен-Жан запечатлел для последующих поколений новейшие изобретения чисто парижского тирана, la mode. Дворянин на картинке демонстрирует последние тренды той зимы – правильную отделку бобровой муфты и так далее (см. с. 260). Свой роскошный плащ он накинул на новый модный манер – так, чтобы его край закрывал нижнюю половину лица и нос. И это делалось не для того, чтобы сберечь лицо от холода. В Париже 1680-х годов мужчина, прикрывая лицо плащом, тем самым как бы заявлял, что он желал бы скрыть свою личность. Мужчины не носили маски, но таким образом официально объявляли себя инкогнито, как и говорит заголовок. В первый раз модный аксессуар был использован не только для того, чтобы показать высокий статус владельца, но и – как темные очки сегодня – для того, чтобы донести до сведения окружающих, что он не хочет быть узнанным; разумеется, при этом подразумевалось, что персона его настолько важна, что ее необходимо скрывать.
На сопутствующей картинке изображена женщина, одетая, как сообщает заголовок, «для прогулки по городу». На ней крайне модное тогда пальто длиной три четверти с большим капюшоном и плотные перчатки, а на правом запястье можно разглядеть прикрепленную к нему крошечную муфту. Возле рта она держит маску, несомненно, из черного бархата, в стиле того времени. Женщина, надевающая такую маску, так же как и мужчина, прикрывающий лицо плащом, официально выступали инкогнито. Однако эта аристократка не старается скрыть лицо, как делали женщины Европы, выходя на улицу. На самом деле ее кокетливая поза вызывает вопрос, действительно ли цель подобной маскировки – не дать окружающим узнать, кто она такая.
На многочисленных изображениях дам-аристократок XVII века инкогнито они, как и эта женщина, скорее играют со своими масками, чем прячутся за ними. Это в точности подтверждает слова Мараны: «Они скрывают или показывают свои лица, когда хотят».
С их подачи incognito превратилось из средства сохранения анонимности в кокетливую уловку; они решали, когда стоит приподнимать маску и позволить мужчине увидеть свое лицо, и это добавляло новым парижанкам загадочности и таинственности.
Маска, которую держит эта аристократка, являлась чисто парижской моделью. Она никак не крепилась к лицу; чтобы удержать ее, женщины прихватывали зубами маленькую пуговку изнутри. В словаре 1690 года Фюретьер объясняет, что женщины прозвали такую маску loup, то есть «волк», «потому что она может напугать маленьких детей». Гравюра на с. 262, также принадлежащая Жану Дье де Сен-Жану, изображает женщину в loup, которая полностью закрывает лицо, – и это как раз тот случай, когда дама действительно хотела остаться инкогнито. В комедии Шевалье об общественных каретах жена, следившая за своим ветреным мужем, тоже надевала loup.
Когда парижанин прикрывал нижнюю часть лица плащом так, как показано на этой гравюре, он объявлял о своем желании сохранить анонимность, или выступить инкогнито
Женщины в Париже, желая быть инкогнито, использовали маски точно так же, как мужчины – плащи: прикрывая только нижнюю часть лица
Эта модель маски, полностью закрывающей лицо, была известна под названием loup, или «волк», поскольку она могла напугать маленьких детей
Из всех изображений женщин инкогнито это является единственным, где маска на самом деле находится у женщины на лице. И только на этой гравюре автор называет ее просто dame, дамой, и это означает, что она почти наверняка не была аристократического происхождения. Эта маленькая деталь предупреждает зрителя: никогда нельзя быть уверенным, кто прячется под этими загадочными новыми масками.
В XVII веке зародилось нечто, похожее на сегодняшнюю охоту за селебрити. Многие приезжали в Париж с прямой целью поглазеть на знаменитостей, которые прогуливаются по городу, и авторы путеводителей вроде Бриса поощряли этот новый вид туризма, указывая адреса аристократов, крупных сановников и богатых финансистов. Инкогнито позволяло важным персонам не становиться «зрелищем» для подобных зевак. Однако вскоре и совсем незнатные индивидуумы, которым было незачем скрываться, взяли на вооружение этот прием богатых и знаменитых, в надежде, что кто-то примет их за птицу высокого полета, которая хочет остаться неузнанной. Плащ и маска стали для них отличным прикрытием.
Уже в 1643 году в комедии «Лжец» (Le Menteur) Корнель показал, до чего может дойти человек, который одержим страстью быть одним из тех, кому действительно нужно прятаться от толпы. Его герой Дорант, скромный студент из буржуазной среды, мечтает принадлежать к кругу избранных в Тюильри, и начинает одеваться как аристократ, и рассказывать небылицы о своих романтических победах, где он всегда подчеркивает, что отправляется «на подвиги» инкогнито. Но на самом деле таинственной замужней дамы, влюбленной в Доранта, не существует; есть только никому не известный молодой человек, жаждущий стать своим в загадочном парижском мире масок и плащей.
Через полвека эта игра превратилась именно в то, о чем предупреждал Корнель: она стала средством прикинуться знаменитостью, которая скрывает свой статус. И с этого момента забава перестала быть невинной.
Все изменилось, когда на сцену вышла героиня, до сих пор являющаяся культовой: парижанка. До XVII века считалось, что жительницы Парижа более изящны и искушенны, чем другие француженки. Но в XVII веке общепринятым фактом стало то, что парижанки «превосходят красотой всех женщин мира», как написал один иностранный гость в 1690-х. Этот новый статус они получили только после становления французской модной индустрии; с самого начала понятия la mode и Parisienne были неразрывно связаны. Даже сегодня в англоговорящих странах жительниц Парижа называют их французским «именем»; на протяжении долгих веков слово Parisienne, парижанка, отождествлялось со стилем и модой. И эта стильно одетая красавица, превосходящая всех прочих женщин, вскоре стала ассоциироваться не только с физической привлекательностью и чувством стиля.
Первым ее во всех подробностях описал Данкур в своей комедии 1691 года La Parisienne («Парижанка»). У главной героини, Анжелики, три любовника. Ее кредо? Хотя «управляться с тремя мужчинами одновременно довольно сложно… мне кажется, это мудро и стоит постараться, чтобы один из них всегда был рядом, когда тебе понадобится». Все больше и больше людей считали это характерным для парижанок поведением. Как писал автор путеводителя сицилиец Марана, «она никогда не любит долго и никогда – достаточно». Или, выражаясь словами поэта Жана Франсуа Саразена, «она женщина, и женщина из Парижа, или, чтобы вам было совсем понятно, – кокетка».
До XVII века слово «кокетка» относилось к фигурам тем или иным образом комичным: притворным скромницам или престарелым охотницам за мужчинами. Затем, в начале XVII века, его значение слегка изменилось: теперь кокетками называли жертв моды, слишком нарядно и вычурно одетых и не пропускающих ни одного нового тренда.
К 1680-м годам толкование слова снова изменилось. Кокетка стала синонимом парижанки; как настоящая жительница столицы, она была арбитром моды, и поэтому никто не смел над ней смеяться. Вместо этого она сама смеялась над другими. Подписи к модным картинкам утверждали, что кокетки «всех дурачат». Словари определяли их как женщин, которые «непостоянны и изменчивы», и, хотя они «желают, чтобы другие были им преданы, сами они никому преданы быть не могут». Они «позволяют мужчинам любить себя», но всего лишь «изображают любовь к ним». Около 1690 года вышел целый ряд комедий с названиями вроде «Лето кокеток». Сидализу, одну из таких кокеток из пьесы Мишеля Барона 1687 года, ее дядя упрекает в том, что она поощряет сразу троих поклонников и при этом «неверна им всем». На это Сидализа отвечает: «Теперь это не преступление – водить мужчин за нос, наоборот, преступление – не делать этого».
В то время как кокетка Барона развлекала парижскую театральную аудиторию, вышла эта гравюра Николя II де Лармессена. Она вполне могла изображать Сидализу и трех ее ухажеров. Заголовок гласит, что «капризное поведение» теперь стало обычным для женщин Парижа. Гравюра предупреждает о «порочности» «красивых женщин, которые знают о силе своего очарования», как эта модно одетая дама. Мужчины должны быть настороже, поскольку сегодняшние «непостоянные, неверные» женщины желают иметь целую «свиту поклонников», а не одного.
