Петр Кропоткин - В русских и французских тюрьмах

Свобода и братская заботливость оказались наилучшим лекарством в вышеупомянутой обширной промежуточной области «между безумием и преступлением». Они окажутся также, мы в этом уверены, лучшим лекарством и по ту сторону одной из границ этой области, – там, где начинается то, что принято называть преступлением. Прогресс идет в этом направлении. И все, что способствует ему, приведет нас ближе к разрешению великого вопроса, – вопроса о справедливости, который не переставал занимать человеческие общества с самых отдаленных времен, но которого нельзя разрешить при помощи тюрем.

При неточности и разбросанности статистических данных относительно Сибири очень трудно определить, насколько ссыльные способствовали увеличению население Сибири. Следующие достоверные цыфры, сообщенные в 1886 году в оффициальной «Тобольской газете» и перепечатанные в «Восточном Обозрении» (20 марта), заслуживают внимание. В течении 10 лет, с 1875 по 1885 г. в Тобольскую губернию было выслано 38,577 мужчин и 4285 женщин. За ними последовало в ссылку 23,721 свободных женщин и детей, в общем таким образом – 66,583 душ. В течении тех же 10 лет 11,758 ссыльных умерло и 10,094 бежало: 4735 были осуждены вновь и высланы или переведены в другие части Сибири; 1854 были возвращены в Россию, и лишь 28,670 были зачислены в списки крестьян и мещан Тобольской губернии. Все ссыльное население Тобольска состояло в это время из 35,100 мужчин и около 12,000 женщин. Смертность этого население включена в вышеприведенное число 11,758 умерших. Но, даже исключив вышеуказанную цыфру из общей суммы, окажется, что по крайней мере 20,000 из 66,583 душ – приблизительно, одна треть – были высланы в Тобольскую губернию лишь за тем, чтобы умереть вскоре по прибытии в Сибирь, или убежать. Население Тобольской губернии в 1875 году равнялось 1.131,246 душ и оно увеличилось в течении 10 лет на 187,626 душ, между тем, как естественный прирост население должен быть менее 100,000 душ. Оказывается, однако, что ссыльные за этот период увеличили население не более чем на 45,000 душ; дальнейший же прирост объясняется свободной эмиграцией из России.

Что же касается до работоспособности этого ссыльного население, то о ней лучше всего можно судить по тому, что в 1875 г. между ссыльными насчитывалось лишь 10,798 домовладельцев. В течении 10 лет 5,588 человек прибавилось к вышеуказанному числу, но 3,775 бросили свои дома, так что в 1885 году лишь 12,611 ссыльных обладали постоянными жилищами. Кроме того, из 20,846, приписанных к крестьянам, в 1875 году на местах приписки не оказалось 8,525 душ, – они исчезли.

Как известно, после взрыва в Зимнем Дворце, Лорис-Меликов был назначен на пост Министра Внутренних Дел и облечен почти диктаторской властью; фактически Александр II передал власть в его руки. Одним из первых шагов Лорис-Меликова было разрешение губернским земским и дворянским собранием свободно высказывать свои мнение. Они воспользовались этим разрешением, и одним из первых желаний, высказанных собраниеми, было желание уничтожение системы «административной ссылки». Петербургское дворянство было одним из первых, протестовавших против этой возмутительной системы и во время заседание 17 февраля 1881 года, оно вотировало резолюцию, в которой находило необходимым подать императору адрес с просьбой, чтобы закон, гарантирующий неприкосновенность личности каждого гражданина, не был нарушаем.

Во время обсуждение этой резолюции Е А. Шакеев прочел реферат о системе административной ссылки, в котором он, между прочим, говорил следующее:

«Обращаясь к русским законам, мы находим, что согласно им никакое наказание не может быть наложено без приговора суда… Казалось бы, что после обнародование закона 1864 года не может быть более речи о вмешательстве административных властей в функции властей юридических, и что наказание может быть лишь результатом приговора суда. Наказание без суда рассматривались государственным советом, как проявление произвола… Но, в последнее время наблюдается нечто новое. Права, даваемые каждому гражданину законом, сделались совершенно призрачными. Под предлогом очистки России от людей политически неблагонадежных, администрация начала прибегать к высылкам, сначала изредка, но в последние годы размеры высылок растут все более и более… В начале общество возмущалось подобными действиями администрации, но с течением времени оно привыкло к этим проявлением произвола, и внезапное исчезновение людей из недр их семейств перестало казаться чем-то необычайным».

«Преследование направлялись главным образом против молодых людей, юношей и девушек, в большинстве случаев еще не достигших совершеннолетия. Часто, лишь за знакомство, родство, или даже принадлежность к какому-нибудь учебному заведению, пользовавшемуся плохой репутацией в глазах администрации, за какое-нибудь выражение в письме, за хранение фотографии (какого-либо политического ссыльного) молодые люди попадали в ссылку… Оффициальный „Правительственный Вестник“ привел недавно цыфровые данные о лицах, сосланных таким образом (в Сибирь) лишь по приказанием администрации и цыфры эти указывают, что количество сосланных колеблется между 250-2500 душ каждый год; но если к этим цыфрам прибавить данные о лицах, ссылаемых таким же порядком во внутренние губернии Европейской России, причем о количестве таких лиц мы можем лишь догадываться, перед нами получится настоящая гекатомба человеческих существ».

Г. Шакеев закончил свою речь предложением подписать вышеупомянутое заявление. Его речь часто прерывалась криками: «браво!» «совершенно справедливо!» Председатель собрание, барон П. Л. Корф, поддержал предложение г. Шакеева, прибавив, в свою очередь, что оно имеет очень глубокое значение для всей России.

Собрание, «принимая во внимание, что система административной ссылки не оправдывается законом», подписало петицию, которая и была передана императору. Конечно, все осталось по старому. Единственным нововведением в этой области явилось назначение специального комитета, который периодически пересматривает все дела об административной ссылке и периодически набавляет по три и по пяти лет ссылки тем лицам, которых он находит опасными. Ссыльным, которым разрешено возвратиться в Россию, воспрещается жительство в каком-либо из больших городов, где они могли бы найти средства с существованию.

Бунт юношей, которых держали в исправительной колонии в Поркеролле, послужил к раскрытию того возмутительного режима, которому они подвергались. Факты, выясненные перед судом, указали, между прочим, что пища, которую им давали, была чрезвычайно скверного качества и кроме того выдавалась в недостаточном количестве, так что им приходилось постоянно голодать. Режим в колонии был поистине ужасен. Дама, собственница колонии, и надзиратели употребляли для наказаний «crapaudine» – средневековый инструмент для пыток.

Что же касается колонии в Метро, которую часто хотели представить, как образцовую, – из дебатов в французской палате депутатов (З1 марта 1887 года) оказалось, что обращение с детьми в этой колонии также отличалось чрезвычайной жестокостью. Факты, сделавшиеся известными вследствие вышеупомянутых дебатов, совершенно совпадают с теми сведениеми о варварском обращении в этой колонии, которые были сообщены мне частными лицами.

Вильям Дуглас Моррисон (W. D. Morrison) в своей работе «Малолетние преступники» («Juvenile offenders»), изданной в 1897 году, как третий том серии «The Criminalogy Series», дал несколько статистических данных, подтверждающих сказанное в тексте относительно зловредного влияние тюрем. – «Всякому ученому, изучающему вопрос о наказаниех, в Англии или на континенте», говорит Моррисон, «хорошо известно, что пропорция „неисправимых“, сидящих в тюрьмах, ежегодно возрастает и никогда не стояла так высоко, как стоит теперь». – Это подтверждается тюремною статистикою Франции, Германии, Италии, Англии и других стран. И Моррисон доказывает, что «неисправимые» – это те, кто начал получать тюремное образование с ранних лет. Автор приходит к вполне определенному заключению, а именно: «Что касается, говорит он, до громадного большинства нашего тюремного население, то по отношению к ним уголовный закон и тюремное наказание окончательно оказались несостоятельными. Наша система наказаний оказалась несостоятельной в главной и первой своей цели, которая состояла в том, чтобы помешать преступнику совершать новые преступление. Наоборот, она, повидимому, плодит роковым образом обычного эксперта в противу-общественных поступках».

Заключение г. Моррисона, как и следует ожидать от такого писателя, отличаются крайнею умеренностью. Но по одному пункту они выражены с полною определенностью. Единственное действительное средство, говорит он, уменьшить число молодых преступников, это – «отстранить условия, общественные и экономические, создающие этих преступников». Тюрьмы же ни в каком случае этого не достигают. Они ведут, напротив, к увеличению преступности.